В подземельях, куда не доносился ни один звук извне, по шероховатому каменному тоннелю шли двое и несли с собой мягкое сияние света, бесшумно обращавшее в отступление мрак, собиравшийся вокруг них.

Йо́льшия держалась по левой стороне и медленно водила взглядом вокруг себя, будто бы каким-то отдельным чувством ощущая, что́ находится у неё под ногами, а потому не следя за тем, куда их поставить. Она прижимала к себе громоздкую книгу, а маленькая сумка со всеми необходимыми ей писарскими принадлежностями, державшаяся на длинном ремешке, надоедливо скользила по её боку. Ничего прочего она с собой в это опасное место не взяла.

В иное время Йольшия побоялась бы идти сюда, но на этот раз у неё были две причины не испытывать подобных чувств — и одна из них шла рядом с ней.

Женщина повела головой вправо и приподняла её, взглянув на принца. Едва уловив её взгляд, он повернулся к ней и улыбнулся. Йольшия тоже улыбнулась в ответ и опустила глаза, продолжая размеренным шагом идти дальше. Если бы не источавшие сияние браслеты принца, им бы пришлось идти на ощупь, так как никакой иной свет не смог бы продержаться здесь слишком долго.

В груди у Йольшии что-то бесшумно клокотало, словно бы внутри неё над неустанно крепнущим огнём вскипала вода, и она ещё несколько раз тайком взглянула на принца. Он был одет в одежды синих оттенков с серебром и носил доспех из тонкой стали; Йольшия же довольствовалась обычным коричневым платьем и безрукавной накидкой. Голову принца покрывала прозрачная ткань из шёлка, столь же мягкая и гладкая, как его светлые волосы, а поверху неё лежала корона — два тонких, незаметным образом соединённых между собой и державшихся на небольшом расстоянии друг от друга обруча: нижний, из жёлтого золота, был цельным, верхний же, выполненный из белого золота, напоминал канатное плетение и на местах сгибов сверкал алмазной крошкой. То была великолепная корона для настоящего принца…

Но не такая красивая, как тот, кто её носил.

Было бы опрометчивым сказать, что молодость красила его, ведь истинным его украшением было доброе лицо. Люди любили его за это — за чувство безопасности, которое вторгалось в сердца и развеивало любые опасения тех, кто оказывался рядом с ним. Принца нельзя было представить злящимся или хмурым, правда, перенесённые потери подёрнули его лицо тоской, из-за чего взгляд, не направленный на Йольшию, делал его похожим на слепца. Но Йольшия почему-то думала только о молодости. И хотя принц приостановил время и для неё, Йольшия всё равно ощущала себя старой. Она старела, потому что мысль о старости жила в её мыслях. И потому, какой бы привлекательной она ни выглядела, ей этого было недостаточно.

Дальнейший путь, отталкивая от себя обступавшую их темноту ровным сиянием браслетов, принц и его писарь проделали в молчании.

Нечто холодное заскреблось в Йольшии, когда она увидела впереди дверь, а по сути — каменную панель, отъехавшую вверх после того, как она нашла нужную выемку в стене и втиснула в неё кольцо, служившее ключом. Принц прошёл первым, а Йольшия задержалась, внимательно следя за ним.

За тем, кто нёс в себе Синее пламя — силу, что полыхает сильнее любой другой.

Принц обошёл пространство с низкими потолками и грубыми, необтёсанными стенами. Ближе к входу он едва не касался своей макушкой потолка, так как был заметно выше обычных эльфов и больше походил на высокорослых варано́н.

Ближе к центру давящего своей замкнутостью пространства потолки поднимались ввысь. Там же их подпирали неровные валуны, служившие колоннами, и сквозь толщу камней пробивался световой колодец.

Йольшия медленно следовала за принцем, не отрывая от него взгляда, а когда он направился к падавшему вниз свету, перестала идти вдоль стен и спиной — не спеша и будто с осторожностью — направилась обратно к входу. Принц же подошёл к световому колодцу, с задумчивостью приподнял голову и остановился под ним. Через мгновение что-то словно дёрнуло половину его лица, заставив его скривиться. Ожившая тьма, подползшая с уголков этого тёмного места, пронеслась вокруг его головы и затронула его руку: Йольшия видела, как чёрная поволока уцепилась и потянула на себя синеватую дымку — магию, которым было Синее пламя, — стоило той только коснуться принца. Йольшия на тот момент уже стояла на пороге и с пугающей завороженностью смотрела на него.

Тот, словно что-то поняв, не спеша опустил голову, а вместе с нею и свой взгляд. Когда он посмотрел на неё, его глаза отражали те же чувства, что мог бы передать выскользнувший из груди выдох вследствие удара в спину, несущий в себе непреодолимые боль и разочарование.

— Йольшия, — мертвенно спокойно произнёс он, — что ты наделала?..

В тот момент — она предельно чётко увидела это — принц осознал всё, что произошло; всё до последней мельчайшей детали. Йольшия затем зачастую вспоминала этот взгляд, и её одичавший вследствие резкого опустошения разум накрепко запечатлел его слова.

В действительности отголоски всего произошедшего не исчезли, а настигли её время спустя; но в тот день, когда она пошла на этот невероятный шаг, её сердце было полым камнем, и потому она просто отступила назад и без каких-либо внутренних колебаний опустила за собой тяжёлую каменную дверь, без остатка поглотившую и скрывшую с глаз всё, что происходило по другую сторону от неё.