Но Мерелант запомнился Моруэн в первую очередь совсем не этим. В её памяти он отпечатался просторной комнатой, в которой запросто можно было танцевать, широкими окнами и длинным балконом, выйдя на который можно было увидеть расположенный в центре города сад — тот самый, который солдаты Антье впоследствии сожгли, но который, тем не менее, успел впечатлить эльфийку яркостью и разнообразием растущих в нём цветов, кустов и деревьев. А ещё она великолепно запомнила платье, которое ей удалось выделать из верёвок и белых полупрозрачных занавесей, снятых в одном из замковых помещений, и многочисленные свечи, по мере горения превращавшиеся их ярких язычков пламени в едва шевелившиеся, блёклые точечки, и пирожные с поднявшимся и заставшим кремом, таящем во рту…

…И Антье, с которым ей однажды удалось провести всю ночь от заката до рассвета — целых десять никем не потревоженных часов! — что и сделало воспоминания о Мереланте поистине чудеснымы.

Всё это сохранилось в ней в таких деталях, что остроухой казалось: если она сейчас откинется назад, то её поглотит вовсе не прохладная вода, а многочисленные, почти невесомые одеяла той огромной постели, в которой мог комфортно устроиться даже её высокорослый командующий; и от мысли об этом, а точнее — от мнимой близости к тому, что чувствовалось таким реальным, но вместе с тем являлось неумолимо ускользнувшим в прошлое, у Моруэн, предвещая привычные для неё беззвучные слёзы, начали намокать ресницы.

— Молодые люди, у вас так принято?

Видение, вырисованное перед взглядом эльфийки её разыгравшимся воображением, растаяло, и она повернула голову вправо, к источнику голоса, владелица которого, как ей показалось, обращалась к ней. Это была престарелая женщина с убранными в причёску сплошь седыми волосами и неприветливым выражением лица, вышедшая из дома, чья дверь выходила на эту площадь. Её упёртая в бок рука, надменная манера, с которой она держалась, и пристальный взгляд заставили Моруэн поёжиться. Незнакомка смотрела прямиком на неё, но остроухая до последнего надеялась, что обращали всё-таки не к ней.

— Мне кажется, я задала вопрос, — претенциозно добавила горожанка, — у вас так принято?

Её речь явно отображала пусть и сдерживаемые, но очевидные нападки, что заставило девушку растеряться. «У кого “у нас”, — хотела переспросить она, — где и что принято?..» Но слова застряли у неё в глотке, и всё, что она могла, это продолжать бездвижно таращиться в ответ на эту пожилую, но весьма бойкую женщину.

— То, что таким, как вы, дозволено почти невозбранно заходить в этот город, не означает, что вы можете устанавливать здесь свои порядки.

«Таким, как вы». Разнеженное приятными воспоминания нутро Моруэн холодело с каждым неприветливым словом, а теперь так и вконец провалилось в ледяную бездну, что охватила её чувством, от которого эльфийка так тщательно старалась отделаться: под его влиянием она ощущала себя так, словно её поместили в тесную коробку, стен которой ей ни в коем случае нельзя было касаться, ибо это причиняло ей боль. «Такие, как вы; такие, как вы». Напрочь позабыв о присутствии Нирхаэля, остроухая приняла чужое оскорбление сугубо на свой личный счёт; и это было тем хуже, что вступило в созвучие с её прошлым, когда Моруэн шпыняли и гоняли почём зря, причём в большинстве случаев — совершенно незаслуженно. Вмиг под взглядом этой злобной женщины она превратилась в девочку, не имеющую места, куда бы приткнуться, — и это возродило в ней давний страх и обиду, нынче перевоплотившиеся в оборонительный гнев. Он подзуживал эльфийку ответить с не меньшей грубостью — если не с большей, — и она, поднявшись на ноги, приняла свой истинный облик, в которой самой себе казалась чуточку красивее, а потому — и увереннее в своём праве отстоять собственное достоинство.

— Я не вижу короны, — произнесла она, разительно переменившись в лице.

Незнакомка тонко уловила эту перемену, разглядев в Моруэн не просто оскорблённую чужачку, а особу с повадками бродячей собаки, на которую не просто часто замахивались палкой, но и били — и это, конечно, имело свои последствия.

— Извините?.. — явно обдумывая возможность отступления, ответила горожанка и состроила при этом такое выражение, словно бы это златоглазая эльфийка сделала ей неприятное замечание.

— Короны не вижу, — почти что сквозь зубы повторила остроухая, не повышая при этом голоса. — Вы — явно не король, да и на принцессу не похожи. Какое право, в таком случае, вы имеете, чтобы указывать мне, что и где я могу или не могу делать?

Само собой, женщине это пришлось сильно не по душе.

— Немыслимо! Какова нахалка! — вопреки предупредительному виду чужачки, высказалась она. — Чтобы мне кто-либо когда-либо хамил таким образом, да ещё и в моём родном городе!..

Волна разгорячённости, всегда выливающаяся в Моруэн либо стремительным бегством, либо необдуманным нападкам, завладела ею в достаточной степени, чтобы остроухая не сумела просто отпустить ситуацию и поддаться чужому требованию — хотя в сложившихся обстоятельствах это было бы самым разумным с её стороны поступком. Вместо этого эльфийка сжала и разжала пальцы на правой руке, чувствуя, как те немеют, и заявила:

— Это и мой город тоже. — Внутренний холод испуга вовсю заревел жарким пламенем, вытесняя здравый смысл и оставляя одно лишь намерение: не дать больше себя в обиду. — Не Вы его строили.

Горожанка фыркнула, опустив руки, но не сведя с неё взгляда. Она явно намеревалась попросту прогнать неугодных ей чужаков и вряд ли ожидала какого-либо ответного сопротивления. Моруэн же дала ей нечто гораздо большее — угрозу, типичную для обитателей самых низов, которая, быть может, даже и не была знакома большинству столичных жителей. Это — а вовсе не дерзкие слова златоглазой — и заставило незнакомку отступить.

— Где эта стража, когда она так необходима?.. — глянув в обе стороны, проговорила она и дала понять, что вот-вот скроется за дверью своего дома.

Остроухая проводила её пристальным взглядом, намеренно не сходя со своего места. Только после того, как горожанка скрылась из виду, она вновь приняла свой человеческий облик и, тяжело выдохнув, обернулась в сторону Нирхаэля — тот как стоял возле неё, так и продолжал стоять, даже не пошевелившись. Затем она взглянула на себя и свою одежду: костюм из заметно хорошей ткани, куртку из светло-коричневой кожи с начищенными металлическими бляхами, вшитыми в неё, и на сапоги без каких-либо потёртостей. Грудь — как бы Моруэн ни пыталась противостоять этому — сдавило глубокой обидой. Почему эта женщина привязалась к ней? Златоглазая ведь нисколечко не была похожа на себя прежнюю. В те теперь уже далёкие годы, когда она была совсем другой и её положение выдавало себя за считанные секунды, такое отношение ещё можно было хоть как-то оправдать, но почему это произошло сейчас? Что с ней было не так, раз, как бы она ни выглядела, люди продолжали относиться к ней с тем же пренебрежением?..

С силой сжав веки, Моруэн открыла глаза и на мгновение представила себя в другом месте: это был давний совет её матери — не самая часто используемая остроухой вещь, но, тем не менее, своего рода единственное наследие, которое ей досталось. В эту минуту эльфийке хотелось оказаться рядом с Антье — в его приятной тени, будучи накрытой его уверенной рукой, — но даже так она казалась самой себе какой-то никчёмной. Пришлось признать: вернувшая её в прошлое перепалка оставила после себя куда более сильное послевкусие, чем Моруэн могла бы наспех пересилить, — и, тем не менее, она сумела каким-то образом уловить проходившую мимо красноволосую девушку.

Повернув голову в её сторону, эльфийка уже было решила, что объявившаяся наконец Кинна двинется к ней, но та продолжила идти прямо по той улице, что пересекала площадь по её краю. Даже более того — она даже не взглянула на Моруэн, словно бы направлялась куда-то по совсем другим делам. Это вогнало остроухую в непродолжительный ступор, и лишь когда красноволосая скрылась за домом, она сорвалась с места и быстрым шагом последовала за ней. Несколькими мгновениями после Моруэн сообразила, что это было сделано намеренно: Кинна единожды оглянулась и виду на то, что они были знакомы, не подала, но было заметным по неспешности её шага, что она не хотела, чтобы эльфийка и её спутник оторвались от неё. Таким образом они прошли несколько кварталов, углубившись в город.