— Как Вам будет угодно, marra-na.

И, быть может, она и хотела бы вытолкнуть его в окно или утопить в луже, в которой она мгновением раньше охлаждала свою пораненную руку, — но что может сделать подневольный человек?..

В конце концов, клетка остаётся клеткой, из чего бы ни были сделаны её прутья.

Любой — даже ребёнок — скажет, что подглядывать и подслушивать не есть хорошо. Это вдалбливается в сознание каждого человека ещё с малых лет. Заботливые отцы и матери ещё и объясняют, почему это так; но Моруэн постигала это путём лещей, которые она отхватывала от тёти и её сожителя, не получая при этом никаких пояснений. Со временем она поняла благодаря своему нелёгкому жизненному пути, что некоторые вещи просто нужно принять за данное. Впрочем, не всегда она следовала морали, в прошлом зачастую вбитую в неё посредством грубой силы, и в такие моменты могла позволить себе отойти от общепринятых правил. Теперь же, когда от их нарушения зависела жизнь единственного любимого ею человека, она не испытывала ни капли угрызений совести по данному поводу.

Становление незаметной частью чужой жизни оказалось весьма необычным опытом для златоглазой эльфийки. Обычно, наблюдая за кем-то, она была вынуждена помнить о риске быть обнаруженной, и это всегда мешало, но сейчас никто не мог выявить её присутствия, и это порождало в ней совершенно иные ощущения. Она больше не должна была следить за тем, чтобы не выдать себя, — связная убедила её, что это попросту невозможно. То, что позволяло ей наблюдать, было магическим артефактом: крошечной букашкой, неотличимой от живой, путающейся в мелких чёрных локонах горничной по имени Нарсэвин, ежедневно трудящейся в столичном замке. Внутри этой букашки находился малюсенький камушек, впитывавший всё, что та видела в течение суток, — Кинна затем растворяла его в специальных растворах до состояния тонкой материи, после чего переносила все воспоминания на кусочек ткани. Его, по возвращению домой, Моруэн промачивала в одном из зелий, что нашлись в её багаже, и ложила себе на лоб, прежде чем уснуть. После этого она будто бы съёживалась до мельчайших размеров и могла наблюдать, слышать и обонять всё, с чем сталкивалась букашка в волосах горничной.

Жизнь совершенно чужих для эльфийки людей нашла необыкновенный отклик в её душе. Регулярные рабочие заботы Нарсэвин мало чем отличались изо дня в день, но всё менялось, когда она встречалась с Каэлленом. Это был рослый — как и все королевские гвардейцы — мужчина в серебристом доспехе, приукрашенном сине-серебряной тканью, вооружённый древковым оружием с длинным изогнутым лезвием. Моруэн не знала, как выглядит его лицо — она лишь раз видела его морковно-рыжие волосы, выскользнувшие из-под шлема, когда он начал снимать его. Помещение в закрытой части одного из корпусов замка, где Пламеносный встречался с Нарсэвин, было лишено всякого света: на окнах висели тяжёлые занавеси, а никаких светильников они не зажигали. В такие минуты эльфийка могла наблюдать лишь шевеление силуэта напротив, а также слышать их едва уловимый шёпот и чувствовать запахи. В комнате пахло старой мебелью и тканями, а от Каэллена исходил запах травяной настойки и масел — последним он, похоже, смазывал доспех. Моруэн предполагала, что их встреча, длившаяся каждый раз всего десять минут, сведётся к одному, но на деле тайно встречавшаяся пара в большинстве своём проводила это выкраденное время в разговорах. Нарсэвин часто выражала сожаление по поводу того, что людям редко удаётся полюбить тех, кто им действительно подходит, на что Каэллен неизменно просил позабыть обо всём, что могло бы стать препятствием их чувству, и сопровождал эти слова поцелуем. Он был очень мягким человеком; будучи королевским гвардейцем, он относился к простой горничной с необычайной нежностью. Их глубокая, трогательная связь порой доставляла эльфийке боль: она возвращала мысли Моруэн к Антье и к тому, как когда-то проводили своё время они. Командующий не всегда проявлял к ней подобную ласку, и, тем не менее, златоглазая тосковала по нему с такой силой, что это доставляло ей физическое страдание. Но покинуть свой сон, полный чужих воспоминаний, Моруэн по собственному желанию не могла — ей всегда приходилось досматривать всё до конца. Каждый раз, когда такой сон обрывался, она просыпалась с сочувствием к гвардейцу и горничной — ей хотелось спросить, что же мешает им жить открыто, — но задать им этот вопрос она не могла. Это непонимание бывало перетекало и в её собственные запутанные взаимоотношения с командующим. В такие моменты она проводила всё утро в размышлениях: почему же она ни разу не попросила Антье признать её в глазах окружающих хотя бы своей наложницей?

Почувствовав скорое пробуждение, Моруэн положила всё ещё расслабленные руки себе на голову и сгребла высохшую за ночь тряпочку. Затем, потерев заспанное лицо, поднялась в кровати и бросила взгляд на аруанкая — он спал в мягком кресле в нескольких шагах от неё, опираясь правой частью тела о стоявший рядом стол; туда же эльфийка ранее сгрузила весь свой багаж. Встав босыми ногами на мягкое покрытие пола, она подошла к столу и взяла заранее приготовленный чай — он был холодным, но хорошо бодрил. Не спеша будить Нирхаэля, она взглянула на сундучок, в котором хранились особы камни, привезённые ею из Аулар’нона. Вернувшись после первой встречи со связной, Моруэн обнаружила его открытым, а под каждым из камней лежала короткая записка. Надписи гласили следующее: под бордовым — «чтобы остановить занесённую руку», под жёлтым — «чтобы стать кем-то другим», под синим — «чтобы пойти туда, куда нельзя дойти самой», а под молочным — «чтобы вернуть к жизни пламень». Трогать их эльфийка пока что не спешила, так как не понимала, для чего конкретно они были необходимы, а также каков будет эффект, если она решит ими воспользоваться. «Наверняка, — решила она, — это станет понятным в нужный момент». Тот, похоже, пока ещё не наступил, поэтому Моруэн, не став заострять своего внимания на сундучке, прошла к шкафу и принялась собираться — ей предстояла внеочередная встреча со связной. Эти ежедневные сборы понемногу превращали её в другого человека. Одежда, украшения и косметика, имевшиеся у неё в доступе, были очевидно дорогими, а утренний ритуал, когда она одевалась и красилась, постепенно отодвигал назад её прошлое. Время, когда эльфийка порой спала на подобии коврика, казалось теперь далёким; когда она смотрелась в зеркало, воспоминания об этом меркли в её сознании. Образ Лоэр перестал быть таковым — видя своё отражение, Моруэн соотносила его с самой собой. Многие, смотрящие со стороны, наверняка смогли бы обличить её, но пока что за всё время, проведённое в столице, эльфийка не слышала никаких комментариев в адрес своей персоны — не считая, конечно, той злобной женщины, отчитавшей её за то, что она присела на краю водоёма. Это вводило Моруэн в состояние относительного самообмана, чему несомненно способствовали её возрастающие навыки: она научилась, пусть и не идеально, принаряжаться и краситься так, чтобы быть неотличимой от представительниц богатой прослойки общества. В связи с этим частым гостем в её сознании была мысль: быть может, это притворство на самом деле являлось переменами?..

Собравшись к предстоящей встрече, Моруэн тщательно оглядела себя. Девушка, смотрящая на неё в ответ с поверхности зеркала, не была красавицей, но в ней определённо было что-то, за что мог зацепиться взгляд. Связь с такой девушкой Антье точно не стал бы скрывать. Люди, с которыми сотрудничала Лоэр, располагали богатыми ресурсами — эльфийка поняла это, покопавшись в багаже и обнаружив там несколько кошелей с деньгами, несколько из которых содержали в себе также драгоценные камни, которые в случае чего можно было использовать взамен привычной валюты. Всё это предоставляло ей доступ к широкому ассортименту вещей, которые при иных обстоятельствах она бы и в руках подержать не смогла бы. Разумеется, ставшие её богатства подтолкнули златоглазую к тому, чтобы осуществить своё давнее желание и сделаться чуточку лучше. За две с половиной недели, что она провела в столице, её гардероб и количество женских штучек ощутимо пополнились. Каждый раз совершая какую бы то ни было покупку, Моруэн думала о том, какое впечатление она произвела бы на своего командующего. В силу этого она стала обладательницей многих вещей, которые не были необходимы ей в повседневности, но в то же время они вдохновляли её на поступки, требовавшие от эльфийки безусловной самоотдачи.