Глава VIII (ч.I)

Почки.  Аммайэн умер из-за почек.

Ниесса не сразу поняла, о чём говорит целитель, пока не вспомнила события прошлого года, когда они в разгар осени, выдавшейся небывало холодной, переводили первые отряды и сопровождавших их беженцев через реку. Она помнила свои слова: «Никогда я ещё не видела такого длинного верёвочного моста». Но он оборвался, и Аммайэн вместе с другими солдатами держался за одну-единственную верёвку, переброшенную через реку, помогая самым малым из беженцев перебраться на другой берег, — тогда же он и простудился. Получается, что его убили вода и холод.

Думая об этом, Ниесса перемещалась из солнечных дней своей ранней юности в палатку целителя. Вновь переохладившись этой весной, думал ли Аммайэн о том, что его ждёт? Даже если и да, то он ничем не выдал своих мыслей Ниессе. Ещё вчерашней ночью, когда ей стало известно, что её главный советник оказался у целителя, она даже представить не могла, что уготовил ей новый день. Это утро тоже не было исключением: она сидела возле его постели, они беседовали привычным образом и пили тёплый чай из травяного сбора. Это был непростительно недолгий разговор, за что Мятежница корила себя так, словно проиграла одну из самых важных сражений в своей жизни. Но откуда ей было знать, что через несколько часов этот мир навсегда вытолкнет из себя человека, чьё присутствие ей было просто жизненно необходимо?

Ниесса запрокинула голову и почти что с ревущим выдохом потёрла глаза — а когда вновь открыла их, то обнаружила, что она уже не одна. Как Оришши удавалось оставаться столь незаметным, она не ведала, но никогда и не спрашивала — он стал одним из Теней Арвеллека, и о них шли слухи, будто бы они умеют чуть ли не в буквальном смысле растворяться в пространстве, а значит, они имели свои секреты, которые вряд ли стали бы раскрывать. То, что друг детства оказался поблизости, её не удивило — часть обязанностей Оришши состояла в том, чтобы тайно приглядывать за ней, не пропуская мимо внимания потенциальных врагов, но в эти минуты его компания была неуместной, равно как и попытки безумца максимально долго удержать ладонь у распалённой печи. Ниесса вяло скользнула по нему взглядом: волосы у него были распущены, и ленты было не видать, следовательно, можно было считать, что он находился на службе, но вот сочувственное выражение его лица говорило об обратном. Охранять он её мог и не заходя в палатку — она бы как раз предпочла именно такой вариант, — но прогонять его не стала. Из всех, кто разделял с Ниессой её прошлое, Оришши ныне остался последним.

Она ждала, что друг детства что-нибудь скажет, но он просто стоял рядом на одном колене да молчаливо глядел на неё. В золотисто-карих глазах отражалось понимание, но вместе с тем Мятежница не нашла в них того, чего хотела бы там увидеть: такого же чувства потери. Это казалось ей оскорбительным: Аммайэн обучал и его тоже, пусть даже Оришши был одним из тех, кто относился к получаемой науке с наименьшей страстностью. Ввиду этого обстоятельства их дружественные узы в это самое мгновение несли собою куда меньшее значение, чем могли бы, и это помешало Ниессе открыть рот и произнести хотя бы парочку искренних слов, которые так или иначе когда-нибудь вырвутся оттуда, ведь даже самый выносливый закричит, если его долго и упорно прижигать железом, а душевное мучение, особенно такое сильное, изматывает порой куда больше физического. По правде говоря, оно даже способно стать его источником — и Ниесса ощущала это прямо сейчас. Все части её тела рвались в разные стороны, и её крутило-молотило изнутри, словно бы стараниями десятка искушённых антарийских истязателей.

Наконец Оришши решился — Мятежница видела это по тому, как он мельком взглянул в сторону, что всегда было знаком принятого им решения, — и положил ладонь ей на плечо. Ниесса не стала этому противиться, но тогда его рука слегка пошевелилась, и она поняла: ещё мгновение — и эти же пальцы скользнут ей на шею и, быть может, даже на лицо.

— Ма́элей, — повернувшись к нему, твёрдо произнесла Ниесса.

Собственное имя всегда отрезвляло его. Своё прозвище он получил ещё в детстве — Мятежница не знала, было ли это правдой, но поговаривали, что однажды Оришши потерялся в местном лесу, а когда его обнаружили, рядом ходила парочка волков. Оно окончательно заменило ему имя, когда он стал Тенью — теперь, пожалуй, никто, кроме его семьи и самой Ниессы, уже не смог бы сказать, как его зовут на самом деле. Возможно, он и сам вспоминал его, только когда Мятежница произносила его вот так, вслух.

Оришши убрал руку и отстранился, но лишь чуть-чуть. Палатка окунулась в неприятную тишину, которую прервал Тень, минутой спустя приподнявшись и перейдя на другую сторону. Остановившись в углу возле входа, он устремил навстречу опустившейся голове Ниессы свой взгляд и сказал:

— Эта девица и её сомнительная компания, которым ты решила поручить столь важное дело… Ты уверена в своём решении?

Мятежница вдохнула сквозь ноздри запах несвежей залежавшейся ткани — так пахло большинство палаток в лагере — и взглянула в ответ давнему другу. Его можно было бы упрекнуть, что в такой критичный для неё момент он поднимает, казалось бы, совсем неуместную тему, но если бы Ниесса так поступила, то показала бы себя обычным человеком, подвластным своим чувствам и переживаниям, а теперь, после смерти Аммайэна, она могла быть только предводительницей так называемого «мятежного» войска. Это, в свою очередь, означало, что для вопросов, касающихся их общего дела, не могло быть неподходящего времени.

— Ты слышал песенницу, — ответила она и повторила нужные слова: — «Пламя просыпается, когда рядом танцует Пляшущая Огненная Душа».

Вынужденный пригибаться Оришши выглядел как хищник, в последний момент обдумывающий, стоит ли наскакивать на свою жертву. Ниесса никогда не видела в нём ничего угрожающего, но это не означало, что он не таил в себе чего-либо подобного. Не стоило забывать, что они — уже не те дети, что вертелись в дворе у Аммайэна, крутя зажатыми в руках палками из стеблей камыша.

— И ты считаешь, что речь о ней, потому что она обладает крутым нравом? — с явно чувствующимся скептицизмом в голосе спросил Тень.

Ниесса помотала головой.

— Она сожгла пронизанное чёрной магией существо, Оришши, — так сказал уцелевший солдат. Её магия практически ничего не оставила от него.

Было заметно, что её друг не настолько категоричен, каким хочет казаться, тем не менее он не унимался.

— На это способна половина Шкара, — возразил он.

— Но мы не в Шкаре, — начиная терять терпение, более резко ответила Мятежница.

Оришши умолк, отведя взгляд и погрузившись в свои мысли, но несколькими мгновениями спустя вновь заговорил:

— Ты вкладываешь слишком много веры в слова песенников.

По поводу этого Ниесса не собиралась оправдываться, потому как были вещи, на которые они со своим другом с самого детства смотрели по-разному, и эта была одной из таковых. В эльфийских землях было принято считать, что песенники способны осязать прошлое, но были люди — в том числе и Мятежница, — которые не думали, будто бы этот дар был направлен только на то, чтобы улавливать след давно прошедших дней. Что такое история, как не учебник чужих деяний? И разве, оглядываясь назад, стал бы песенник говорить что-либо, если бы это не имело никакого значения для будущего или настоящего? К тому же сама Ниесса не раз становилась свидетельницей тому, как подобные слова проявлялись самым что ни на есть существенным образом в судьбах знакомых ей людей.

— Ты уже забыл, что некогда было сказано о тебе самом? — вернувшись к своей привычной манере общения, без резкости спросила она и взглянула своему другу в глаза — под её взглядом он с трудом увиливал и потому был вынужден говорить то, что думал на самом деле.

«Всё на этом свете отбрасывает тень, — сказала как-то раз повстречавшаяся им песенница, точно так же глядевшая в глаза тогда ещё мальчишке. — У волчьего хвоста, запрятавшегося за дубом, она огромна». Можно ли было упрекнуть Ниессу в излишних выдумках или песенницу — за пустоту произнесённых слов, зная, как в итоге обернулась жизнь того, к кому они были обращены?