Они продвигались между палатками плечом к плечу, так что избежать нравоучений рыжеволосой не удалось бы, да она и не пыталась этого сделать — понимала ведь, что Фавиола не станет ругать её всерьёз, зная, что это может вылиться в новую склоку.

— Переполошить полсовета Ниессы-Мятежницы за считанные секунды сразу после своего появления — это действительно показалось тебе хорошей идеей? — тем не менее не унималась чернокудрая.

— Не боись, — полушутя ответила Бригита, покосившись на подругу, — ничего прям такого ужасного не произошло.

— Бригита! — резко не согласилась Фавиола, затормозив и вцепившись взглядом своих карих глаз в выражавшее самодовольство лицо рыжеволосой. — Мы не можем наживать новых врагов повсюду, где только появляемся!

Почувствовав давление с её стороны, Бригита мигом растеряла свой невозмутимый настрой.

— Ты угомонишься или нет? — пониженным тоном сказала она, тоже остановившись и развернувшись к подруге. — Вы все достали уже, честное слово! Если в следующий раз кто-нибудь, например, плюнет тебе в лицо, я ему поаплодирую — так сойдёт? А что касательного того, что произошло, — отвянь наконец! Где, кстати говоря, Михи Аэла? Протирает коленками пол в очередной палатке?

— Зря ты так, — произнесла Фавиола, возобновив ход. — Думаешь, ему это всё было приятно?

Рыжеволосая хмыкнула.

— Учитывая, с какой пылкостью и частотой он извиняется, пора заподозрить в нём патологически раболепное беспозвоночное, прикидывающееся человеком. Так что да — я почти уверена, что он ловит с этого какой-то необъяснимый кайф.

Чернокудрая зыркнула в её сторону настолько напряжённым взглядом, что Бригита уже было подумала, что Фавиола вот-вот снова ей вмажет — как тогда, на горной дороге на пути к Альсарне.

— Бригита, перестань, — вновь остановившись, промолвила подруга, и её тон дал рыжеволосой чётко понять, что в этот момент она настроена крайне серьёзно. — Хватит топтать добрых людей, готовых подставлять за тебя свою спину.

— Да кто его просил так унижаться?! — прорычала полушёпотом Бригита.

— Его добропорядочность! — тотчас отрезала, пусть и на приглушённых тонах, Фавиола. — Очнись, пожалуйста! Ты как злая собака, сорвавшаяся с цепи: кусаешь кого ни попадя, ничьего добра не помня. Нельзя же так! Моргина и Эмироэль поселили нас в своём доме, и первым делом ты на них накинулась; Михи Аэла тебе клятву дал, и с тех пор ты только и делаешь, что втравливаешь его в неприятности; Ниесса предоставила нам приют в своём лагере — так ты обозвала последними словами её советников, которые и вовсе в уме не держали как-либо на тебя нападать. У нас настоящих врагов выше крыши — хватит выискивать их в каждом встречном!

Рыжеволосая сжала кулаки, не отводя взгляда от глаз Фавиолы. Ей хотелось сказать что-нибудь хлёсткое, отстоять свою правоту и заставить подругу пойти на попятную, но в таких ситуациях чернокудрая была что железная палка — скорее переломиться, чем согнётся в дугу, и в этом они обе были страшно похожи.

— Поперечном, — язвительно передёрнула Бригита. — Да ну вас нафиг, ребята. Живите, как хотите.

Использовав перефразировку известной цитаты, она стремительно отделилась от Фавиолы и пошла своим путём. Куда она направлялась, рыжеволосая и сама не знала — главным для неё было попросту уйти, лишив подругу своего присутствия и тем самым ярко продемонстрировав своё к ней отношение. Сбегая — а для окружающих это, наверное, выглядело именно так, — она краем глаза увидела Михи Аэлу: полукровка держался на расстоянии, но из поля зрения не исчезал. «Следишь, значит», — решила Бригита и прибавила шагу, едва не сшибая людей, попадавшихся у неё на пути, так как проходы между палатками были достаточно узкими. Следовало признать: день что-то не задался. Как, по всей видимости, и последняя неделя. И месяц. И — раз уж на то пошло — то и весь год, пожалуй. Да, впрочем, она и не помнила, когда у неё вообще что-либо шло гладко. «А-а-а, ёж-твою-медь!» — разозлилась на самую себя рыжеволосая за то, что вдруг почувствовала себя скверно. Правильно ли это: испытывать скомканные чувства, если ты всё сделал верно? А ведь она просто заступилась за человека, которого считала другом.

Ай, в пекло горячее их всех — и таких друзей, и недругов!..

Даже если бы и случилось такое, что Ильвран упустил бы из виду принцессу Арнсдэйры, он бы смог найти её по запаху. Грустила она или веселилась, ожидала трудного дня или знала, что будет бездельничать, но её утро всегда начиналось с ароматической ванны. Сегодняшний день, разумеется, не стал исключением, и за Её Высочеством тянулся приятный шлейф запаха, наиболее напоминающего барбарис, из-за чего на мысли приходили сладкие ягодные конфеты. Младшему капитану он был по душе, как и все прочие ароматы принцессы, но более всего прочего ему нравился запах весенних цветов — например, небесной прядки. Возможно, так было потому, что принцесса Элштэррин, пусть и рождённая поздней зимой, всё же ассоциировалась у него с ранней весной — но Её Высочество редко повторялась, выбирая запах, который будет сопровождать её до следующего утра, и баночка со средством, пахнущим этими цветами, была уже использована ею в этом месяце и потому ныне стояла в тыльном ряду её огромной коллекции.

С момента инцидента, в который был вовлечён сам Ильвран, прошло больше недели, и за всё это время Его Величество ни разу не встретился со своей правнучкой. Принцесса Элштэррин, в свою очередь, пребывала в странном расположении духа: она вроде как продолжала заниматься привычными для неё вещами, но младший капитан замечал, как в череде дел, во многих из которых брали участие живущие в столичном замке люди, она будто бы отстраняется ото всех, высвобождая мгновения для того, чтобы побыть наедине с собой, даже когда в её компании находился кто-то ещё. Беседы с компаньонками, раньше очень живые и весёлые, сейчас казались лишёнными подлинной радости — принцесса словно бы изображала свой привычный ежедневный уклад, но сама всё чаще задерживалась в собственных мыслях. В такие моменты она выглядела серьёзнее обычного, и Ильвран не знал, как к этому относиться: с одной стороны, так она становилась более похожей на то, какой её хотели видеть окружающие, в том числе и король, но с другой — подобное взросление было сопряжено с переживаниями, которых никто, хорошо знавший Её Высочество, ей бы не пожелал — и младший капитан, никогда по-настоящему не знавший той лёгкости, что была присуща настоящей Элштэррин, был одним из таковых.

Запрет на покидание замка оставался в силе, поэтому принцесса продолжала томиться в его стенах. Гигант, разместившийся на севере столицы, мог предоставить множество любопытных мест для посещения и занятий, за которыми можно было бы скоротать своё свободное время, но только не в отношении Её Высочества, тяжело переносящей любые ограничения. Замок был её домом; у неё же была душа вечно ищущего чего-то нового гостя. Ни Ильвран, ни остальные гвардейцы не находили никакого удовольствия в том, чтобы изо дня в день расхаживать по тем же коридорам, лестницам и помещениям — пусть даже это и означало более лёгкую смену, потому как в замке мало что угрожало принцессе; к тому же большинству из тех, кто её охранял, она была совсем небезразлична. Зачастую Её Высочество относилась к ним как к преграде своей свободе, но в действительности они были чем-то гораздо бо́льшим. Когда-нибудь она должна была начать править эльфийскими землями, и тогда её заботой и радостью станут все, кто живёт здесь — а у них, гвардейцев, всегда будет только она одна — и, быть может, её дети, когда те родятся, если только к тому времени они ещё будут живы. Война была в самом разгаре, и каждый гвардеец понимал: то, что до столицы доходят лишь её отзвуки, совсем ничего не значит, и близится час, когда им придётся окунуться в кровь — свою и чужую, — чтобы исполнить свой долг и своё предназначение. Но сколь скоро придёт то время, никто из них точно не знал, а потому каждый старался проживать сегодняшний день и не убегать наперёд — туда, где, быть может, не будет ни замка, ни принцессы, ни даже их самих.