— Мы в лагере возле Красного Поля, — ответил мужчина и добавил: — Под защитой Ниессы, можно сказать.
Михи Аэла умел говорить, расставляя нужные акценты: вряд ли он делал это намеренно, учитывая, что его речь не звучала как ораторское обращение, в которой что-то выделялось прямо-таки демонстративно. Полукровка разговаривал плавно, и зачастую его голос звучал как-то… щадяще, что ли, как если бы он вёл беседу с детьми, которых ни в коем разе нельзя было волновать. На сей раз его ответ обронил в подсознание Бригиты два утверждения: «мы» и «под защитой». То, как он это произнёс, убедило рыжеволосую в их действительности, но первое оказалось для неё даже более важным, чем второе. Судя по всему, Михи Аэла по-прежнему не разделял их — а это имело большое значение в свете недавних событий.
— Сколько я была в отключке? — не до конца обработав полученную информацию, задала свой следующий вопрос Бригита.
Полукровка отвёл голову слегка назад и пошевелил ею — изредка он делал так, чтобы отбросить волосы с лица, но зная, что он куда чаще справлялся с этим, пуская в ход обе пятерни, рыжеволосая сделала вывод, что этот жест вызван скорее волнением.
— Два дня, — выдержав паузу чуть дольше, чем она ожидала, ответил мужчина.
Бригита приоткрыла рот и пошевелила челюстями — действие, схожее по своей первопричине, что и встряхивание головой в исполнении полукровки.
— Не скажу, что меня это радует, — призналась она.
Самое долгое время, которое рыжеволосая провела во сне за всю свою жизнь, насчитывало не больше двенадцати часов. Но два дня? В представлении Бригиты, человек, пребывающий в порядке, не может отваляться, вообще не приходя в себя, целых два дня, и мысль о том, что она сама могла бы быть не совсем в порядке, мягко выражаясь, неприятно щекотала её нервы, и без того являющиеся не слишком крепкими.
— Как ты себя чувствуешь? — то ли пытаясь сменить тему, то ли вынюхивая что-то для лекаря, к которому он собирался бежать первым делом, спросил Михи Аэла.
Бригита, ненадолго повернувшая голову к «потолку» и держащая её прямо, скосила на него глаза.
— Как человек, которого бесят расспросы о его самочувствии.
Полукровка вздохнул в ответ, но о её состоянии больше ничего расспрашивать не стал. Тем не менее молчание, последовавшее с его стороны, сыграло против Бригиты: она не нашлась, чем прервать его, а вновь воцарившаяся тишина погрузила её в размышления, от которых нельзя было просто так отмахнуться, ибо они были причиной тому, что творилось с нею сейчас. Это было сродни попытке удержаться на лестнице, чьё основание было подкошено, — не решив этот вопрос без отлагательств, рыжеволосая рисковала сделать себе только хуже.
— Ты… — отходя от более гладких тем, решилась произнести Бригита, — …сдержал своё слово.
Ей нужно было сказать другое — что он ей жизнь спас, не испугавшись неведомой фигни, способной напугать даже бывалых людей. Кроме того, она пусть и проживала последние мгновения того события практически в забытье, но помнила, что это Михи Аэла был тем, кто не оставил её, и это его она увидела в первую очередь, проснувшись в этой палатке. У него было столько возможностей уйти своей дорогой и столько причин сделать это, что произнесённая ею фраза охватывала по своему смыслу нечто куда меньшее, чем должна была бы. Но Бригита была скорой на вымещение своих эмоций, а не чувств — и это, невзирая ни на что, оставалось при ней. «К сожалению», — как она призналась бы самой себе.
Так или иначе, рыжеволосая была честной со своим товарищем, но он почему-то воспринял это иначе — будто бы сказанное ею имело смысл, отличающийся от того, что на самом деле имела в виду Бригита. Да, её утверждение могло прозвучать скуповато на фоне всего произошедшего, но ей показалось совершенно непонятным то, почему это вызвало в Михи Аэле едва ли не оскорблённые чувства — что он, тем не менее, конечно же попытался скрыть.
— Тебе кажется удивительным, что такой человек, как я, способен на это? — спросил он всё тем же голосом и даже тоном, но в этом всё равно чувствовалась какая-то обеспокоившая Бригиту подоплёка.
— Поясни, что ты имеешь под этим своим «таким человеком, как ты», — решила уточнить рыжеволосая.
Вышло как всегда немного грубовато, но непонимание обычно вызывало в ней гнев — это происходило так часто, что давно въелось в её характер и стало одним из самых ярких его черт.
— Полукровкой, — так, будто это было само собой понятным, ответил мужчина.
И тут Бригита, сбитая с задуманного вектора, не сумела сдержать себя.
— Только собиралась тебя похвалить, и вот мне уже не хочется ничего, кроме как сказать тебе, какой ты дурак.
Тишина не проняла всё вокруг неё, а прямо-таки обрушилась на них. Всё бы сложилось совсем иначе, если бы Михи Аэла вспылил в ответ или просто как-то ещё выразил свою оскорблённость, но он привычным образом смолчал, и это отсутствие реакции с его стороны окатило рыжеволосую резким осознанием того, насколько бессмысленно жестоко и глупо высказалась она сама. Ведь всё начиналось как? Она хотела поблагодарить полукровку и даже признаться в том, что его поступки произвели на неё необычайно глубокое впечатление, а вышло так, словно она, вывернувшись, просто подтвердила то, что он и имел в виду. И снова всё упиралось в непонимание — Бригита понятия не имела, почему Михи Аэла так «завис» на своём происхождении, что всё всегда сводилось к этому. Ей-то ведь было вообще всё равно, кем и при каких обстоятельствах он был произведён на свет — значение имели лишь его храбрость и верность своему слову. Возможно, именно это и подтолкнуло рыжеволосую к тому, чтобы выйти за свои собственные рамки. Это — а ещё мысль, что она находится на волоске от того, чтобы уже наверняка потерять человека, которого она считала своим другом.
— Прости, — едва слышным шёпотом произнесла она и, будто заметив это, дальше уже говорила погромче, но оно и понятно — самое тяжёлое для неё было уже сказано. — Я не ставила под сомнение то, что ты способен сдержать своё слово. Просто… Ты знаешь, мне ведь больше привычно другое. В моей жизни мне чаще встречались люди, которые не держались за сказанное даже в мелочах, не говоря уже о чём-то настолько серьёзном, как следование своему слову даже под риском расплаты за это собственной жизнью.
В тех людях, которых Бригита встречала лично, доблестного обычно было не слишком много. Ей доводилось видеть, как они поступают мелочно и малодушно, как легко раздают пустые обещания и даже осмеивают других за то, что те сдерживают свои. Она с трудом представляла, кто из её знакомых — не считая членов семьи, — подставил бы за неё свою шею. В конце концов, даже очень преданный человек может в последний момент испугаться и отступить — но с Михи Аэлой такого не произошло. Именно это она и хотела подчеркнуть, а никак не словить его на сдержанном слове, словно бы она только и ждала, что он его нарушит.
— Я дал клятву, — ответил полукровка, и это вновь было похоже на то, как если бы эти слова включали в себя всё, что только можно было сказать по этому поводу.
Бригите, тем не менее, не казалось, будто эта фраза была столь всеобъемлюща по смыслу. Клятва клятве рознь. В её детстве часто говорили: «Слово — моё; хочу — даю, хочу — беру обратно». Было ещё столько всего, что они могли обсудить, но рыжеволосая чувствовала, что продолжение этого разговора вполне вероятно вернуло бы её к тому положению, из которого она только что вырулила, так что рисковать она не стала. Наверняка это был не последний раз, когда им была предоставлена возможность поговорить — по крайней мере, допускать что-либо другое Бригита наотрез отказывалась, — так что она оставила всё это на потом. С другой стороны, не всё, что её беспокоило, было обговорено, поэтому, собравшись с мыслями, рыжеволосая приподнялась на локтях — но Михи Аэла посчитал, что это намёк на то, чтобы ситуация пошла предписанным ранее образом, и сам поднялся на ноги, чтобы наконец сходить за лекарем.
— Ты не хочешь ни о чём меня спросить? — спохватившись и оттого не подобрав слов получше, опередила его Бригита.
Полукровка и на этот раз остановился, поворачиваясь к ней. Моментами девушке казалось, что её товарищ знает, как неуютно её заставляет чувствовать его неспешность в ответах, и потому он так делал. В то же время Михи Аэле была характерна вдумчивость, и его ум безусловно работал куда чаще, чем его язык — не в пример Бригите, к слову говоря. Наверное, как раз это отличие между ними и служило причиной дискомфорта у рыжеволосой, но, так или иначе, она его заслужила.