— То, что, как я полагаю, ты умеешь делать лучше всего, — сказал, наконец, чародей и, взяв свою чашку, удалился в отведённую ему спальню.
Зеленоглазая осталась стоять возле стола без малейшего движения, чувствуя разгулявшийся по коже холодок, но напрочь забыв об одеяле, лежавшем на расстоянии вытянутой руки позади неё.
Если о Бригите и можно было сказать что-то наверняка, так это то, что ею всегда управляли эмоции. Будучи человеком, подверженным их частой смене, она сама неплохо разбиралась в том, что чувствовала, но на сей раз затруднялась сказать, что испытывала, стоя на круглом пятнышке света в окружении полнейшей темноты.
Осознав себя в этом месте, рыжеволосая первым делом отметила, что оно было топким. Нет, ничто не затягивало её, и при желании она могла переставлять ноги, но не спешила этого делать, оставаясь аккурат в пределах светового колодца. Он был шириной в один размашистый шаг; кругом же него стелилась бархатная тьма. С последней у Бригиты были весьма неоднозначные отношения: чаще всего она не любила темноту и включала свет, стоило только солнцу скрыться за горизонтом, но иной раз её прямо-таки тянуло погрузиться в неё — и в такие моменты рыжеволосую уже ничего не пугало. Наверное, в данном случае ей следовало бы испугаться, но Бригита испытывала иные чувства, прежде всего — несвойственный ей покой. Обычно колотящееся сердце нынче размеренно стучало у неё в груди, и впервые за долгое время ею не погоняла нужда куда-то бежать и что-то делать. Рыжеволосая была резвым человеком, а потому такая перемена должна была бы насторожить её, но и этого не произошло. Вместо того чтобы заволноваться, Бригита моментами переступала с ноги на ногу, медленно проворачиваясь вокруг собственной оси и вглядываясь в то, что лежало за границею не слишком яркого света, в котором она пребывала. Ей бы хотелось высмотреть, откуда он поступал, но даже когда она запрокидывала голову, ей никак не удавалось разглядеть хоть что-то, немногим дальше расстояния вытянутой руки. Смирившись — и тем в самым в очередной раз изменив своему привычному образу поведения, — рыжеволосая остановилась и направила свою потребность в изучении происходящего из того, что находилось снаружи, вовнутрь себя. Там она обнаружила всё то же спокойствие, но что-то крошечное и практически неосязаемое извне подсказало, что поддаваться этому не стоит. Бригита не могла с этим согласиться, потому как чаще всего стремилась именно к этому ощущению, но это что-то оказалось весьма настойчивым. Сперва оно заставило девушку задуматься о происходящем, а затем — тщательнее прислушаться к себе. И в действительности: некоторое время спустя рыжеволосая уловила, как это состояние растаскивает её. Это было сложно объяснить словами, но она чувствовала себя мириадами пылинок, которые с каждым мгновением отрываются по одной и покидают её, неспешно уносясь прочь. Разум Бригиты не углядел в этом ничего хорошего, а следовательно, и тот покой, что она ощущала, был призван всего-навсего усыпить её бдительность. Но самое сложное заключалось в том, что, даже имея в расположении подобное знание, она не могла вмешаться в происходящее, пусть вместе с пониманием в ней и появилось желание как-то действовать. «Очнись», — начала твердить неуловимая частица её самой, то ли не до конца оторвавшаяся от неё, то ли не успевшая исчезнуть, и Бригита закружилась, входя в былой ритм своей сущности, но этого было мало, чтобы вырваться, и потому она вглядывалась в темноту, будто ответ мог прийти оттуда — и он пришёл.
В круг света навстречу ней скользнули чьи-то руки, обращённые раскрытыми ладонями кверху. Они были объяты прозрачной голубоватой дымкой, медленно клубящейся вокруг них, но не испаряющейся. Это был приглашающий жест — рыжеволосая сразу поняла это, а потому и не испугалась. Переместив взгляд с рук на лицо этого человека, она попыталась определить, кто это, потому как некое чувство подсказывало Бригите, что она знает его и что это кто-то, кому можно доверять, тем не менее, как бы пристально она не приглядывалась к нему, ей всё никак не удавалось сплести его черты воедино. Это было так странно… Будто бы рыжеволосая старалась удержать в уме что-то, что постоянно выскальзывало из хватки её разума. Протянутые к ней руки тем временем оставались на месте, проявляя настойчивость, но не поторапливая её.
На мгновение отвлёкшись от них, Бригита вновь оглянулась вокруг, и внезапно её посетило ощущение, словно всё это место было клеткой, выйти из которой можно было лишь одним способом: принять предложение о помощи от человека, которого она знала, но никак не могла опознать.
Возможно, при других обстоятельствах она бы проявила больше недоверчивости, но здесь и сейчас с ней происходило необъяснимое: её чувства превратились в струны, некоторые из которых были натянуты отчётливее остальных. Руководствуясь именно этим, Бригита положила свои ладони на чужие, и пальцы этого человека обхватили её. Это было приятным касанием — в нём чувствовалось нечто дружеское и бесхитростное, не в пример тому, что окружало рыжеволосую. Ей казалось, что эти руки вытянут её из круга света прямиком в темноту, но получилось иначе: едва преступив эту черту — ранее для неё преодолимую, — всё вдруг исчезло.
Бригита открыла глаза.
Пробуждение выдалось резким — таким, что казалось, будто она не проснулась, а пришла в себя после того, как крепко задумалась. Во рту рыжеволосой было настолько сухо, что из попытки облизать себе губы вышло бы не более чем соприкосновение двух шершавых поверхностей, но она всё равно высунула язык и по старой привычке провела им по верхней губе. После этого ощущения — а точнее, их осознание — стали накатывать на неё одно за другим. Самой по себе Бригите было прохладно, но липнущая к коже ткань подсказала, что она потела во сне. Под ней явно лежало что-то не слишком твёрдое, но точно не матрас; впрочем, человек, долгое время вынужденный ночевать под открытым небом, отнёсся бы к этому с благодарностью, но только не рыжеволосая, которая чувствовала себя настолько мерзко, насколько это было возможным для того, кто заснул в непредназначенной для этого одежде, причём ещё и в слишком большом её количестве. Всё это на момент пробуждения девушки вытеснило то, что могло подсказать ей зрение, но когда Бригита в достаточной мере пришла в себя, то поняла, что находится в чём-то навроде палатки, чья ткань немного просвечивала, давая понять, что сейчас — светлое время суток. Кроме того, монотонный шум, постоянно присутствовавший в её ушах, был наконец опознан ею как звуки жизнедеятельности людей: где бы она ни находилась, это, по всей видимости, было населённое место. Тем не менее в этой палатке она была одна — по крайней мере, так ей казалось до тех пор, пока кто-то, ранее ею незамеченный, не поднялся со своего места и не сделал несколько шагов по направлению к выходу.
— Подожди, — требовательно произнесла Бригита, оставаясь лежать на своём месте и лишь чуть-чуть приподняв голову.
Мужчина — что было заметно по силуэту — приостановился и повернулся к ней лицом.
— Лекарь просил сообщить ему, когда ты проснёшься, — приглушённым тоном сказал он, и у рыжеволосой мгновенно как от души отлегло: это оказался Михи Аэла.
Осознание этого приободрило её — ведь было бы куда менее здорово очнуться и обнаружить рядом с собой непонятно кого.
— Потом, — слегка расслабившись, ответила Бригита, и полукровка, очевидно успевший в достаточной мере изучить её манеру общения, сразу понял, что это было чем-то, наподобие настоятельной просьбы.
Простояв ещё несколько секунд на пути к выходу, он в итоге развернулся и присел обратно на ту низкую табуретку, на которой сидел раньше, а рыжеволосая, повернув к нему голову, ещё несколько минут молча приноравливалась к отсутствию должного освещения; благо, её глаза быстро привыкли к его недостатку, и то, что немного времени спустя она уже могла различить куда больше простых очертаний, поспособствовало её разговорчивости.
— Где мы? — нарушая тишину, спросила Бригита.
Голос у неё был какой-то непривычный — мягче, чем обычно, и не такой звучный. Сон она с себя уже стрясла, но, честно признаться, если бы ей сейчас пришлось подорваться на ноги и куда-то бежать, она бы вряд ли сдюжила с этим. Бессилия она не испытывала; скорее — необходимость отлежаться, пока обстановка предоставляла ей такую возможность. Мысли о прошлом — в том числе и о том, что происходило до того, как она оказалась здесь, — не спешили заполонить её разум, как это обычно бывало, когда она просыпалась в этом мире, но что-то внутри неё подсказывало рыжеволосой, что на этот раз оставаться в своеобразной постели чуть подольше привычного она имеет полное право. Даже более того — судя по всему, от неё и ожидали чего-то подобного.