Закрыв глаза, андэран чародея провалилась в темноту ночи. Мимо неё проскользнули чьи-то холодные руки, и было слышно, как они схватили что-то — но не её. Тьма ненадолго расступилась перед её взором, и она увидела круглые глаза с золотистым оттенком — они глядели ей в ответ, и Криандра чувствовала, какая жестокость скрывается за ними. Раздался скрип дерева, а затем — громкий, взбудораживший её треск. Кто-то засопел ей в затылок с животной натугой, и ночь, в которой пребывала зеленоглазая, окунулась в яркое пламя: всё вокруг, куда ни сунься, горело, ослепляя девушку и опаляя её своим жаром. Криандре так сильно хотелось сбежать от всего этого, что сама земля вздыбилась кругом неё и завертелась, подхватывая, казалось бы, всё, что находилось поблизости: камни, деревья, кусты и траву, стремительно гаснущие при приближении к ней. Подобно кокону, они облепили зеленоглазую, но вместо того чтобы даровать защиту, заковали её словно бы в железную форму, вылитую по её фигуре. Это тоже не принесло Криандре того, чего она желала, и, принявшись с отчаянным рвением распихивать это давящее на неё пространство, она наконец высвободилась— и случилось это настолько мгновенно, что ей даже показалось, будто бы это было легко. Ночная темнота вновь окружила её, но на сей раз она не была абсолютна, как раньше: повернув голову набок, зеленоглазая высмотрела некие проблески света неподалёку, и они пробудили в ней способность осознавать окружающее пространство. Размеренно дыша, Криандра прислушалась к себе, а затем к звукам, поступавшим извне, — теперь они служили её инструментом познания ситуации. Эти малые намёки — слабый свет, приглушённый шорох, чувство покоя в собственной груди — окончательно пробудили её. С каждым мгновением мир вокруг обретал всё бо́льшую вещестественность: пошевелив рукой, Криандра смогла определить, что сбоку, под ней и над ней находится что-то мягкое и приятное на ощупь. «Я снова не расстелила диван», — подумала она и прислушалась к звукам, раздававшимся из-за стены. Зеленоглазой не нужно было видеть, что там происходит, так как она попросту знала это и могла представить с фотографической точностью: на маленькой кухне, игнорируя поздний час, папа снова решает свои головоломки, а неподалёку, сложив на груди руки и присев на край одного из шкафчиков между плитой и раковиной, полушёпотом иронизирует очередным своим замечанием мама. Они ведут себя тихо, потому что думают, что дети уже спят, и так, наверное, и должно было быть, но Криандра не чувствовала приближения сна, а Брисанна в своей комнате за другой стенкой вполне могла слушать музыку в наушниках, валяясь под одеялом. «Брисанна…» — подумала зеленоглазая, и ей показалось, словно она сотню лет не произносила имени сестры — ни в мыслях, ни наяву, — и это было так странно, ведь старшая сестра являлась одной из основных частиц её вечно неизменной жизни… Ощутив некое беспокойство, Криандра снова сосредоточилась на том, что происходило на кухне. В темноте она толком не видела даже самой стены, но родителей, находившихся за нею, её разум вырисовал во всех подробностях. Взгляд сам собою прилип к маме: вот она, стоит в расклешённых джинсах, зелёной майке и в одних носках на прохладном полу, вся пропитанная домашней обстановкой. Как никогда прежде Криандре захотелось, чтобы побыстрее наступил следующий день, и она, вернувшись с уроков, засела бы на своём диване с очередным учебным материалом, а мама пришла бы к ней в комнату и, прислонившись к её письменному столу, задала бы несколько привычных для неё вопросов. Зеленоглазая, представляя всю эту сцену, всё вспоминала, как в школе им запрещали сидеть на столах, и сама она этого никогда не делала, но мама — это совсем другое дело. Она всегда была по-доброму самобытна, и Криандра полюбила бы её за это, даже если бы она не была её мамой. Именно эта мысль подталкивала её встать с постели прямо сейчас, не дожидаясь утра, и пойти туда, на кухню, чтобы поднырнуть под мамину руку; она бы обняла её тепло, но аккуратно — так, как умела только она, — не дёрнув ни за один волосок, потому что у неё самой были такие же длинные волосы. Ещё несколько лет назад они обнимались часто и без какой-либо задней мысли, но в какой-то момент Криандра посчитала, что она уже слишком взрослая, и как-то это несерьёзно — ребячиться подобным образом. Только в эту минуту — не совсем ещё понимая почему — она наконец осознала, какая же это глупая условность и как её соблюдение лишало её такой важной для людей любого возраста вещи, как обычная близость со своими родными. Там, в объятиях мамы, ей казалось, что нет такой беды, которая не закончилась бы или которую нельзя было бы преодолеть.

Звук хлопнувшей двери моментально оторвал Криандру ото сна. Резко раскрытые глаза защипало, и они заслезились, что было очень кстати — охватившее девушку чувство, словно бы у неё из рук вырвали что-то такое, что она с продолжительным боем стремилась не уступать, всё равно пробило бы её на слёзы. Сдерживая их, Криандра без промедления оказалась на ногах и обернулась к двери, ведущей внутрь, но вид фигуры за стеклом заставил её поколебаться. «Дом, — пульсировало у неё в мозгу, — я снова была дома». Сам этот сон стал для неё потрясением, и теперь, не справившись с одной вещью, заставляющей её ноги подкашиваться, а дыхание — хаотично рваться в груди, она была вынуждена столкнуться с другой, но если бы она рискнула задержаться дольше дозволенного, это вылилось бы в настоящие неприятности, и зеленоглазая не была уверена, что ей бы удалось справиться с ними, будучи такой расшатанной изнутри; а потому она собрала всю волю в кулак и прошла в комнату, открыв дверь почти невесомым движением руки. Её она почти мгновенно спрятала обратно под одеяло, которым укрывалась, после чего, сама того не заметив, принялась натягивать его на себя, что было неосмотрительно с её стороны, так как подобным образом она показывала недружелюбно настроенному к ней антарийцу, что дорожит этим предметом. Потупив взгляд, Криандра мысленно приготовилась распрощаться с одеялом — это было нелегко, но в то же время и не так уж сложно, так как за время, проведённое в плену, каждый невольник на ежедневной основе свыкался с тем, что у него есть только он сам, и зеленоглазая в этом плане не отличалась от остальных. Свою лепту в её частичную отрешённость в данном отношении вносило также и то, что почти вся голова Криандры в эту минуту была занята не выветрившимся оттуда сном, имевшим куда большее значение, чем любой предмет, каким бы ценным он ни был. Могло ли хоть что-то перевесить по значимости возможность соприкоснуться хотя бы с воспоминаниями об утерянном доме?

–Закрой окно, налей мне… — будто не замечая очевидных переживаний своей андэран, сказал чародей, взглянув при этом на закрытый кувшин, стоявший на подносе, — что бы это ни было и готовься приступать к своей новой задаче.

Криандра, всё так же не поднимая взгляда, мигом обернулась и закрыла балконную дверь, после чего поспешила к столу. Не удерживаемое её руками одеяло могло упасть на пол и привлечь к себе внимание антарийца, поэтому зеленоглазая быстро сняла его и положила на ближайший стул, после чего взялась за кувшин и сняла с него крышку: оттуда ей в ноздри ударил приятный ягодный аромат, в котором безошибочно угадывалась земляника. Когда Криандра принялась наливать всё ещё горячий напиток в чашку, её догадка подтвердилась тем, что к носику кувшина подплыли листья и плоды маленькой, но разбухшей в кипятке ягоды, — зеленоглазой пришлось постараться, чтобы ни кусочек не просочился в ту порцию, которую она собралась подать чародею. Тот по какой-то причине задержался возле стола; Криандра рассчитывала, что он просто ждал свой чай, хотя ему это было не свойственно, — но он никуда не ушёл, даже когда она поставила перед ним его чашку.

— Что Вы хотите, чтобы я сделала, marra-na? — помня о том, что у антарийца было припасено для неё ещё какое-то поручение, спросила зеленоглазая.

Скорее всего, был уже второй или третий час ночи, и Криандра, не взирая на свою бодрость, хотела бы поскорее уснуть — но не затем, чтобы увидеть продолжение прерванного сна, а чтобы забыть всё, что было, начиная с того момента, как она увидела показавшийся за верхушками деревьев город. Гадать, что́ чародею могло от неё понадобиться посреди ночи, можно было бесконечно — он бывал достаточно непредсказуем, а у зеленоглазой совсем не осталось сил, которые можно было бы растратить на бесплодные попытки додуматься до того, что и так в ближайшие секунды должно было стать известным. По-видимому, это был не совсем простой замысел, так как антариец ничего не ответил — но Криандре, то ли от усталости, то ли от жажды увидеть на его лице что-либо, кроме безразличия, за которым могло прятаться всё, что угодно, почудилось, что он ухмыльнулся своим привычным, едва различимым образом.