Нечто поглотило Моруэн. Она не могла дать названия этому месту — преимущественно потому, что оно наполняло её слишком уж противоречивыми ощущениями. С одной стороны, оно казалось просторным, как целый мир, лишившийся своих границ, но с другой — эльфийка ощущала себя запертой в маленькой комнатушке. Более того, поначалу в окружающем её пространстве не было ничего, что вызвало бы в ней какие-либо чувства: кругом была одна лишь пустота, в то же время не вызывавшая в Моруэн чувства беспокойства, словно так и должно было быть. Как долго она простояла здесь практически без движения, ворочая разве что шеей, эльфийка не знала, но в миг, когда она решила обернуться, всё, что было до этого, показалось всего-навсего кратким мгновением.

У себя за спиной она обнаружила мужчину — достаточно высокого, чтобы ей пришлось запрокинуть голову, дабы она могла взглянуть ему в лицо. Моруэн, конечно же, тотчас узнала его, даже несмотря на то, что он не был похож на привычного себя — эльфийка привыкла видеть его либо в доспехе, либо в богатой антарийской одежде сдержанного покроя. На этот раз командующий предстал перед ней в совершенно ином виде: не увидь она его лица, то посчитала бы, что перед ней какой-то земледелец — на это намекала жёсткая рубашка на завязках с закатанными рукавами, заправленная в потёртые штаны, по-видимому, сделанные из кожи ке́кки, и, наконец, босые ноги. Тёмно-русые волосы, в которые она так часто запускала свои руки, были убраны назад, что позволяло ей рассмотреть его лицо целиком. Антариец смотрел ей в ответ, словно бы раздумывая над чем-то. Выражение его лица показалось Моруэн тревожным: командующий, сколь близки бы они ни были, всегда будто бы находился за какой-то чертой, которую не позволял никому — даже себе — когда-либо переступать; но сейчас у него был взгляд человека, легко выносящего свои переживания на поверхность.

— О чём ты думаешь, Моруэн? — спросил он, и его слова обратились мягким эхом, несколько раз повторившим этот вопрос.

Эльфийка безотрывно глядела на него, начиная ощущать, как нечто сдавливающее подступается изнутри к её груди. Это была эмоция, которая была хорошо ей знакома, но которую она по какой-то причине забыла. Теперь, взглянув на антарийца, она вдруг вспомнила — и разумом, и телом, — что до этого очень сильно переживала из-за их вынужденной разлуки. Это чувство, едва объявившись, тут же захлестнуло её, но вместо того чтобы наброситься на своего командующего, Моруэн просто шагнула ему навстречу и протянула руку к его лицу.

— Антье… — почти прошептала она со слезами на глазах, — ты же знаешь: я всегда думаю только о тебе.

Её пальцы наконец дотянулись до него, но вместо прикосновения к тёплой коже эльфийка ощутила что-то совсем другое: связки её руки будто бы начало выкручивать, а подушечки пальцев, соприкоснувшись с лицом мужчины, так похолодели, что их начало жечь; и, тем не менее, Моруэн не стала отрываться от него. Антье, в свою очередь, молча склонил голову, словно бы ответ девушки огорчил его. В этот самый момент спину озадаченной происходящим эльфийки начало покалывать сотнями мелких иголок. Ведомая этим неласковым приглашением, она наконец опустила руку и обернулась, встречаясь мигом высохшими глазами с человеком, обнаружившимся позади неё. Он стоял в нескольких метрах от Моруэн, и, невзирая на то, что они не знали друг друга, девушка не могла назвать его незнакомцем — ведь они виделись прежде, правда, она не сразу вспомнила — когда. С его появлением всё резко изменилось: вокруг стало будто бы прохладнее, и эльфийка, опустив взгляд, вдруг заметила, что они стоят на зеркальной поверхности, в то же время не отражающей их обоих. Все те чувства, что она испытывала мгновением назад в обществе Антье, резко принялись вытекать из неё. Разум Моруэн, доныне пребывавший в замыленном состоянии, начал очухиваться и возвращал её к тому, кем она являлась на самом деле, делая эльфийку вновь целостной. Возвращение в саму себя было не слишком приятным, но настороженность остроухой вытеснила эти раздумья, сосредоточив всё её внимание на происходящем здесь и сейчас.

По какой-то причине не сдвинувшись с места, остроухая вперила в свой взгляд в светловолосого эльфа, внутренне готовясь отразить нападение, каким бы оно ни было, но тот не спешил что-либо делать. Там, где они находились, не было источника света, но кусочки зеркал на его местами порванной одежде бликовали, как если бы на них попадали блёклые солнечные лучи. Заглядевшаяся на него девушка не сразу поняла, что её правая рука приподнялась сама по себе.

— Ты должна, — сказал мужчина.

Его слова обратились беспокойными червячками, зашевелившимися в груди у Моруэн. Она испытывала страх, но не перед покорёженным чем-то эльфом с зияющей дырой в грудной клетке, а перед тем, что он хотел донести до её понимания. Даже не осознавая этого в полной мере, остроухая чувствовала, что это — нечто очень и очень важное; что-то, что она всенепременно должна понять.

— Что ты такое? — проговорила она чётко и ясно, хотя её губы почти не шевелились.

Эльф тоже приподнял свою уцелевшую руку, в то время как другая, кажущаяся вывернутой, была прислонена к нему. Кровь, что вытекала у него изо рта, заструилась маленьким ручейком по подбородку и шее, а затем — показалась из-под рукава. Добежав до кончиков его пальцев, она капнула вниз, и всё то место, где находились Моруэн и этот мужчина, погрузилось в настоящую тишину. Едва только несколько капель упало на зеркальную поверхность, та взорвалась голубым светом, через секунду набравшимся в силе и ставшим ослепительно белым, после чего он подчистую вымыл собою всё это странное место вместе со всеми, кто в нём находился.

Очнувшись, Моруэн первым делом — даже не открывая ещё глаз — пошарила рукою справа от себя и глубоко расстроилась, когда не обнаружила ничего, кроме края кровати. Восемьдесят семь лет она спала одна и только один — с Антье, но до того привыкла к последнему, что сейчас, будучи оторванной от него и просыпаясь в одиночестве, чувствовала себя как не на своём месте. Это придавало каждому её пробуждению привкус ни с чем не сравнимой горечи, и единственным, что не позволяло эльфийке залёживаться, предаваясь этому чувству слишком долго, была мысль, что всё, происходящее с ней, — это ещё один шаг навстречу её возвращению к командующему.

Обеими ладонями пригладив назад прилипшие к лицу волосы, остроухая приподнялась в своей постели, тут же ощутив упёршейся в неё рукою мягкость перины; следом пришло ощущение того, что было на ней надето: а была это белая, как жемчуг, шёлковая сорочка, каких Моруэн до этого момента отродясь не касалась. Из Аулар’нора она привезла много разных вещей, в том числе — и одежду, к которой ещё нужно было привыкнуть. Отодвинув от себя мысли о разлуке, эльфийка могла бы многому порадоваться — например, тому, где она ныне встречала наступление нового утра. Место это было ночлегом в сердце столицы: не какой-то хибарой или сдающейся такими же, как Моруэн, бедняками комнатушкой, а заведением, за пребывание в котором она отдала сумму, соразмерную приобретению какой-нибудь не самой чистопородной, но хорошей лошади. В таких домах, как этот — насчитывающих от трёх до пяти этажей, — помещения были маленькими, но вполне подходили для тех, кто имел какие-то дела в столице и приходил сюда разве что переночевать. Комната эльфийки, размещённая на четвёртом — предпоследнем — этаже, тоже была невелика и больше походила на шкатулку, в которые обычно складывают драгоценности, но это было самым уютным местом, в котором ей когда-либо доводилось бывать. Моруэн могла обойти её пятью широкими шагами — как вдоль, так и поперёк, — но её очаровывал целиком устланный мягким ковром пол, добротная мебель и вьющиеся растения, пущенные поверху неё, где это было уместным. А ещё здесь была удобная кровать и балкон, из которого простирался вид на ту жизнь, которую остроухая в прошлом могла разве что воображать в своём толком ничего не познавшем уме.