Бросая взгляды на беженцев, занимающихся последними приготовлениями перед тем как отправиться в дальнейший путь, Фавиола испытывала то самое чувство, что свойственно людям при расставании с теми, кто им небезразличен. Несколько дней — это слишком мало, чтобы по-настоящему прикипеть к кому-либо; но она привыкла к этой атмосфере. Хотелось разозлиться на Бригиту за её вспыльчивый характер и эгоистичные выходки, но Фавиола чувствовала только накатывающую усталость или, если быть более точной, предчувствие таковой. Подбредя к водопою, она села на низенькую скамейку, снятую с повозки и поставленную между бочками и наполненными водой вёдрами, и погрузилась в свои мысли, размышляя о том, какие слова скажет Ильмэе и какие попросит передать Джелоре и Пааррэ. Было бы приятно поговорить с ними напоследок лично, но чернокудрая чувствовала, как спешка, точно какой-то механизм, заведённый её подругой, лишает её возможности делать что-либо без оглядки на подпирающее их время.
— Налей мне чуток.
Попав в плен собственных размышлений, Фавиола вернулась к реальности не сразу. Подняв взгляд, она увидела сначала протянутую к ней аккуратную чашку из очень светлого дерева, затем руку, протягивавшую её, и лишь только потом мужчину, который с ней заговорил. Надо признаться, что-то в ней подскочило, когда она поняла, что это Пламеносный, но, притормозив со своими домыслами и ощущениями, она приняла чашку и потянулась к гладкому черпаку, которым было принято разливать воду. Эльф постоял в ожидании, пока она занималась этим, а когда Фавиола вернула ему заполненную на треть чашку, присел рядом с ней на лавку. В силу роста ему пришлось вытянуть ноги, что со стороны делало его похожим на человека, попросту решившего отдохнуть, хотя в такое раннее время уставших ещё быть не должно было — по крайней мере, из числа тех, кто не стоял ночью на страже и не промышлял в тёмное время суток охотой, пока все остальные спали.
— В форпосте вы ничего не найдёте, — не глядя на чернокудрую, произнёс он.
Это прозвучало так, словно что-то выскользнуло из рук Пламеносного и теперь он был вынужден наблюдать за тем, как оно исчезает, имея лишь один вариант действия: смириться с этим. Он разговаривал по-другому, чем прежде, хотя само звучание его голоса осталось тем же.
— Почему? — столь же приглушённо спросила Фавиола, не в пример ему не сводя глаз с собеседника.
Она позволила себе проявить ту искреннюю озабоченность, которую и испытывала по поводу данного вопроса, так что Пламеносный должен был сразу же определить: для неё это имеет очень большое значение.
— Нам пришло послание. Разразился спор. — Мужчина отвечал короткими фразами, точно опасался, что, дав себе волю, может рассказать чересчур много и тем самым наговорить лишнего. — Мои а́šše ушли на юг.
«На юг», — повторила Фавиола, и хотя всё ещё присутствовавшее в ней чувство спешки велело девушке поторапливаться, она заставила себя отбросить любые мысли об ограниченности во времени и, пока есть такая возможность, разузнать всё необходимое. Но прежде чем отвечать что-либо, чернокудрая позволила себе задуматься над словами Пламеносного. Возведя в памяти свой последний разговор с лекаршей, в котором также участвовал Михи Аэла, Фавиола попыталась собрать воедино все сведения, которые касались Смотрящих из-под Сводов. Таковых было немного, но она знала, что эти Пламеносные — из Вейфа, и что, оказавшись в силу обстоятельств дезертирами, они собрались в форпосте. Теперь один из них утверждал, будто они практически полным составом ушли на юг. Что могло говориться в послании, очевидно являвшимся предметом для разногласий, и почему их путь лежал именно на юг? Ответ лежал на поверхности: там сейчас сосредоточились все основные силы вдовствующей королевы. Фавиоле, как человеку свободному и не имеющему никакой привязки к каким-либо авторитетам, с трудом давалось понимание того, зачем Пламеносным понадобилось откликаться и возвращаться к правителю, который один раз, простым языком выражаясь, уже «кинул» их — но в то же время это вполне вписывалось в менталитет жителей эльфийских земель.
Чернокудрая, на время размышлений привычно уткнувшаяся взглядом в траву, вновь обратила взгляд на своего собеседника. Он не составил компанию своим ушедшим товарищам, хотя отзывался о них как о ком-то очень близком. А ещё прямо сейчас он находился в месте, расположенном чуть южнее форпоста. Это давало достаточно пищи для размышлений, но Фавиола не хотела лезть в душу к человеку, которому явно было с чем справляться в это непростое время; к тому же они вели разговор о совсем другом. Не то чтобы чернокудрая хотела использовать предоставленные Пламеносным сведения, а в остальном ей на всё было наплевать; просто в некоторых вещах людям не нужны помощники, чтобы справиться с чем-то, к чему имеют отношение исключительно они сами.
— Кроме тебя больше никого не осталось? — спросила Фавиола.
Эльфийские разговорные нормы позволяли ей перейти на «ты» на данном этапе беседы, и чернокудрая сразу же сделала это, чтобы сократить дистанцию: они разговаривали о вещах, которые были важны для них обоих, и лишняя официальность сыграла бы против их интересов.
— Кто-то остался в Вейфе, — ответил мужчина, — двое присоединились к Мятежнице. — Скользнув взглядом по беженцам, занимающимся своими делами, он добавил, будто поправляя: — Ниессе.
Беженцы, среди которых они находились, рассчитывали на неё и не считали командующую войском, сколоченного из самых разношёрстных людей, нарушительницей устоев или бунтаркой. Фавиола не знала, что о ней думать, так как слышала об этой женщине лишь вскользь и то в разговорах о ком-то другом, но из уважения к тем, кто возлагал на неё определённые надежды, тоже называла её по имени.
— Какая беда вынудила вас пойти в форпост? — видя замешательство чернокудрой, спросил эльф.
Он спрашивал не просто так — Фавиола расслышала это в его голосе, а потому и ответить была намерена со всей серьёзностью и максимально открыто, насколько это было возможно в её ситуации.
— Мы отбились от своих… близких, — не желая обозначать подруг и трёх эльфов малость бездушным словом «отряд», сказала чернокудрая и ещё поближе подтянула к себе колени, кладя на них подбородок. — Это произошло несколько недель тому назад, чуть южнее центральной части Плетения. Нам нужно попасть на восток, но своими силами мы с этой задачей не справимся.
По привычке — даже не заметив этого — Фавиола принялась теребить ногтями край подошв своей обуви, внутренним взором пребывая в каком-то совершенно нечётком, размытом пространстве.
— Это правда, — негромко подтвердил Пламеносный. — Плетение кишит опасностью. Я был бы рад оказать вам помощь, но не могу оставить этих людей. — Подняв голову, он окинул взглядом беженцев, а затем вновь опустил её. — Но, насколько мне известно, на данный момент существует несколько налаженных маршрутов, которые ведут на восток — нужно лишь знать, откуда начать. Ближайшее такое место — лагерь беженцев неподалёку от Красного Поля.
Фавиола по непонятной ей причине надеялась услышать что-то такое, о чём бы ей было ещё неизвестно, но она не удивилась, когда услышала слова мужчины. В беседе с лекаршей они обсуждали этот вопрос, и она также упоминала лагерь, который оборудовали для беженцев подчинённые Ниессы. «Выходит, — не до конца мирясь с этой идеей, подумала чернокудрая, — у нас нет иного выхода?» Красное Поле по её памяти находилось достаточно далеко от того места, где они в последний раз виделись с остальными членами своего отряда. Они и так слишком отклонились от прежнего маршрута, но Фавиола чувствовала, будто условия сами складывались в некий путь, ведущий их прочь от того направления, придерживаться которого они так стремились. «Но сделать крюк — не означает уйти другой дорогой», — напомнила себе чернокудрая. Основной выбор уже был сделан в ту ночь, когда они с Бригитой очутились вдвоём на берегу реки. В тот момент у них ещё была пусть и крошечная, но возможность нагнать своих товарищей; теперь же приходилось отталкиваться от ситуации, стойко принимая все неизбежные коррективы.