Долю минуты Бригита молчала, но затем всё же выдала тягуче и разочарованно:

— Поверить не могу, что ты поддался… этим вот.

Чернокудрая шла на шаг впереди, поэтому оглянулась на подругу, также взглянув и на идущего рядом с ней полукровку. Очевидно, назревал очередной конфликт — совершенно неуместный в данный момент. Фавиола хотела бы найти подходящие слова, чтобы хоть как-то заставить свою спутницу угомониться, но сильно сомневалась, что такие вообще существуют в природе. Ей было жаль Михи Аэлу, который к выходкам рыжеволосой был непривычен, и она опасалась, как бы слова девушки не задели его за живое — а то, что он всё воспринимает со всей полнотой, с какой это было сказано, было ясным для Фавиолы уже с первого дня их знакомства.

— Я не поддавался им, — размеренным, плавным тоном ответил мужчина, но всё равно в его голосе проскользнуло нечто извиняющееся, из-за чего чернокудрой захотелось вмешаться и расставить всё по полочкам, нивелировав всю ту обиду, которую могла нанести ему их общая соратница.

Бригита резанула по нему своим острым, недовольным взглядом и, распутав руки, которые держала скрещёнными на груди, сделала жест падающего вниз самолёта с характерным для этого звуком.

— Это была твоя репутация, Михи Аэла, если ты не понял, — добавила она.

Едва они присоединились к беженцам, рыжеволосая называла полукровку исключительно Михиэлем; это не было обговорено заранее, но, судя по тому, что он считал приемлемыми обе вариации своего имени, и зная особенности и различия в наименованиях разных культур, вполне можно было сделать вывод, что использование конкретно этой формы было обусловлено нежеланием полукровки выделяться. Если бы Фавиола вдруг оказалась в окружении представителей народа, который нередко относился, мягко говоря, недружелюбно к чужакам, она бы тоже не стала акцентировать свою инаковость, в том числе и посредством имени — а оно у Михи Аэлы, в отличие от многих общеимперских имён, было чисто маринрским. Но сейчас Бригита будто бы совершенно наплевала на всё это. Как и всегда в подобных ситуациях, гнев и раздражённость бросали её в крайности — в некоторой степени даже вызывающие. По-видимому, это из раза в раз сходило ей с рук, потому как рыжеволосая даже не пыталась сдержать себя и быть осторожнее.

Фавиола ещё раз оглянулась на своих спутников. Михи Аэла молчал и правильно делал, потому как спор с Бригитой ни к чему бы его не привёл, но чернокудрой всё равно было совестно за происходящее, пусть она сама и не принимала в этой уязвляющей тираде никакого участия — разве что таковым можно было посчитать её бездействие. Было отчётливо видно, что полукровка впитал в себя все прозвучавшие нападки, но не собирался лаяться с Бригитой, пытаясь всё опровергнуть. Быть может, ему всё же следовало сказать хоть что-либо? Но нет — решила Фавиола, — это бы ничего не изменило. Даже самые мудрые слова не могут остановить несущийся поезд, каким представлялась ей в данный момент Бригита.

— Надо было вмять их хорошенько так в землюшку, чтобы знали в следующий раз… — не успокаивалась она.

Понимая, что это может продолжаться до тех пор, пока рыжеволосой не надоест — а это предвиделось не скоро, — Фавиола всё же не смогла смолчать.

— Бригита, не цепляйся к нему, — одновременно прося и делая вежливое замечание, сказала она.

Взглянув на подругу, она тут же встретилась с её мрачным, по-прежнему красноречиво недовольным взглядом.

— Этим козлам можно, — рыжеволосая повернула голову в сторону полукровки, глядя на него с укоризной и тем достаточно противным дразнящим вызовом, за который обычно хочется отшлёпать смотрящего подобным образом человека по лицу, — а мне, стало быть, нельзя?

Определённо точно она ожидала от Михи Аэлы какой-то реакции — теперь Фавиола была в этом уверена. Какой бы напористой ни была Бригита, но она не любила говорить в пустоту; у её «представлений» всегда должны были быть зрители и слушатели, в наилучшем варианте — готовые к интерактивности. Если бы кто-то начал перекрикивать её и преуспел бы в этом, рыжеволосую такой перевес в силе не в её пользу лишь только больше взбесил бы, но ссора на равных или с её перевесом вполне была ей по вкусу. Только вот Михи Аэла, насколько успела изучить его Фавиола, был совсем другим человеком. Такие, как Бригита, пусть и легко разгораются, но затем так же быстро затухают. Порой даже, если спор был ни о чём, они попросту о нём забывают. Но такие, как полукровка, хранят каждый прозвучавший упрёк и недоброе слово подобно занозам в своём теле. Одна заноза болит, но её можно стерпеть. Но что будет, если таких заноз накопятся сотни? И не потому ли говорится о том, что стоит бояться гнева терпеливого человека?

— Извини, — неожиданно произнёс он.

Это прозвучало настолько искренне, что чернокудрая моментально испытала взметнувшееся в ней возмущение. Она даже притормозила, едва не остановившись и не обернувшись к нему, но вынудила себя пойти дальше. «Потом», — сказала она себе. Потом она поговорит с ним, объяснив, что Бригита знает о жизни и о том, как она устроена, слишком мало, чтобы предъявлять кому-либо какие-нибудь претензии. Также она, возможно, переговорит и с самой рыжеволосой; наверняка эта попытка обернётся тщетной, но она всё же постарается вбить в голову подруги те вещи, которые люди в её возрасте вроде как уже должны хорошо понимать: о том, что бросаться на вражеские колья — не всегда самый подходящий вариант, чтобы показать свою смелость, и что способный выдержать десять ударов сто́ит большего восхищения, чем тот, кто нанесёт все сто, но впоследствии сам сбежит. Но это всё — потом, так как Фавиола уже видела Пламеносного и их разделяло совсем небольшое расстояние.

— Я попытаюсь поговорить с ним, — прерывая предыдущий разговор, сказала чернокудрая.

Может, стоило предложить сделать это Михи Аэле: всё же он, в отличие от своих спутниц, был здешним и в большинстве вещах этого мира ориентировался лучше них, — но Фавиола отчего-то решила говорить сама. Мысли, скучковавшиеся во фразы, пока ещё не упорядочились в полноценный монолог в её голове, который предстояло озвучить перед Пламеносным, но в прошлом чернокудрой удавалось не раз хорошо сымпровизировать что-то, а потому она подбодрила себя мыслью, что как только между ними завяжется беседа, она найдёт что сказать. Волнения, впрочем, это снять не могло, и к пока ещё незнакомому мужчине она подошла без явной уверенности в себе и своих намерениях.

Переглянувшись с подругой, Фавиола открыла рот, выдав негромкое:

— Здравствуйте.

Опять взглянув на рыжеволосую, она увидела, что та приподняла брови. Вид у неё сохранялся всё тот же — обособленный, неприветливый. Михи Аэла встал рядом с ней и походил на человека, во время прогулки остановившегося подумать о чём-то своём. Фавиола поняла, что может рассчитывать в предстоящем деле только на себя саму.

— Здравствуйте! — сделав вид, что посчитала своё приветствие не услышанным, повторила она чуть громче.

Светловолосый мужчина возился с какими-то верёвками, присев на одно колено возле повозки, и, возможно, действительно не расслышал её в первый раз. Оглянувшись, он посмотрел поочерёдно на каждого из них; светлые, почти лишённые выраженного цвета зелёные глаза не выражали ничего конкретного, но Фавиола всё равно посчитала его взгляд оценивающим. Кем, в сущности, являлись Пламеносные, находящиеся на службе у тех, кто управлял владениями эльфийской страны, будь то принцы и принцессы или хозяева земель? Ответ прост: элитными воинами. Их задачи в целом могли разниться, но главным для них было обеспечивать порядок в регионе и обеспечивать безопасность тех, в чьём непосредственном подчинении они находились. Такие люди должны подмечать даже самые незначительные мелочи, и Фавиола не сомневалась, что если перед ними действительно оказался настоящий Пламеносный, то ему не требовалось много времени, чтобы определить, кто они такие и что представляют собой. Скорее всего, он уже понял, что они подошли к нему вовсе не с типичными для окружающих его беженцев вопросами. Тем не менее он продолжал поддерживать впечатление о себе как об обычном деревенском жителе, концентрирующемся на проблемах по мере их поступления, но немного переборщил с невозмутимостью — в такое время да при таких обстоятельствах опаска и подозрительность практически ощутимо витали вокруг людей самых разных сортов и социальной принадлежности. Но, возможно, его целью было показаться совсем уж простачком… Только зачем? Фавиола, размышляя об этом, ощутила, как лёгкий холодок подкрадывается к ней. «Так мог бы поступить тот, кто очень не хочет быть раскрытым, — подумала она. — Например, дезертир». С этим словом у неё не вязалось ничего хорошего, но чернокудрая напомнила себе о разговоре, состоявшемся возле жилища лекарши некоторое время назад. Многих Пламеносных ныне относили к дезертирам, но это не означало, что они являлись таковыми на самом деле.