— Мне казалось, — не будучи слишком уверенной в своих словах, ответила чернокудрая, — что они делили между собой все эльфийские территории…

Это прозвучало подобно вопросу, а потому Ильмэя ответила:

— Да, всё верно. — Она взяла кружку в одну руку, а ладонь другой положила на руку Фавиолы, сперва взглянув на девушку, а затем обращая её внимание на скульптуру. — Но и у них были свои особые места. Быть может, тут был его дом?

Если и правда так, то Ильмэя имела больше шансов быть уверенной в этом. Так или иначе, она рассуждала об этом так, что чернокудрая ненароком начинала чувствовать её слова — будто в действительности хозяин этого место находился поблизости и даже наблюдал за ними, а они раньше и не замечали этого. Дошло даже до того, что Фавиола оглянулась по сторонам, с особой внимательностью присмотревшись к границе поляны, за которой простирался лес.

— А разве не дворец? — с улыбкой поинтересовалась чернокудрая, пытаясь сбить это немного тревожное ощущение; оно накатило на неё не из-за чувства опасности, а из-за недопонимания происходящего и в целом предмета их разговора.

— О нет, — по-доброму посмеялась Ильмэя, — принцам не нужны дворцы. — Она убрала руку от Фавиолы и сказала с едва уловимой толикой то ли разочарования, то ли недовольства: — Во дворцах живут только короли.

Она всё так же смотрела на скульптуру, когда вернулся мальчик и подал чернокудрой чашку с отваром, после чего глянул на песенницу и, на тот случай, чтобы ему больше ничего не поручили, убежал по своим делам. Фавиола проследила за ним взглядом, ласково усмехнувшись, и потянула носом аромат трав, поднимающийся с обычной деревянной чашки, снаружи обитой металлом.

Казалось, что они проведут остаток времени, отведённый для завтрака, молча попивая чай, но Ильмэя вновь заговорила — на этот раз будто вообще говоря не с сидящими рядом, а несмотря на их присутствие.

— Однажды был принц, — сказала песенница, — но у него была неправильная, злая корона. — Все, находившиеся поблизости, замолчали, прислушиваясь к её словам, а женщина продолжала, будто бы даже не глядя ни на что конкретное: — Она была его тюрьмой, и принц горевал, не находя к ней ключа. Он изнывал под тяжестью своего бремени, ведь не бывает корон без цепей. Эти же цепи — клетка для пламени; оно не может гореть, будучи опутанным ими. Но их не сорвать и не разбить; лишь только истинное пламя способно сжечь их. Звено за звеном — оно развеет их, и тогда наконец принц обретёт свободу.

Фавиола, как и все остальные, внимательно слушала её, и рассказ женщины даже сплёл в её уме эту картину. То, о чём говорила песенница, отдавало замкнутым кругом: чтобы освободиться, принц должен был избавиться от цепей — сделать это можно было лишь посредством пламени, но использовать его было нельзя, так как цепи подавляли его; по крайней мере, так это поняла чернокудрая. Задумавшись над этим, она и не заметила, как уставилась на женщину, остановившуюся возле них, чтобы послушать рассказ Ильмэи. Та держала на руках девочку с виду лет пяти, которая грызла нечто наподобие бублика и тоже слушала песенницу. Что-то смутило Фавиолу в лице ребёнка и, отвлёкшись от своих размышлений, она поняла, что у девочки, внешне в общем-то обычной, нет бровей. Уловив пристальный взгляд чернокудрой, женщина посмотрела ей в ответ и молча отправилась куда-то вместе с девочкой.

— Не принимай это близко к сердцу, — заговорила с чернокудрой Ильмэя, и та даже не сразу поняла, что она имеет в виду. Песенница вновь казалась прежней и больше походила на обыкновенную старушку, чем на женщину, мгновением раньше окунувшую их своими словами в атмосферу чего-то загадочного и не совсем доступного их пониманию. — Все матери — очень ранимые, когда дело касается их детей, а матери полукровок чувствительнее вдвойне. Тем не менее, если можешь, не приглядывайся к ним столь пристально — даже обычных людей это порой может заставить испытать неловкость.

Ильмэя говорила с ней мягко, поучительно, так что сказанное ею воспринималось как добрый совет, а вовсе не замечание, но Фавиола, так или иначе, кивнула, тем самым показав, что приняла всё это к сведению. Но взгляд её по-прежнему следовал за отдаляющейся женщиной. «Полукровка…» — подумала чернокудрая. В тот вечер, когда Михи Аэла впервые очнулся в хижине лекарши, Бригита на эмоциях выпалила свои впечатления обо всём произошедшем. Они находились вдвоём на кухне, и Фавиола вкратце узнала об отклеившейся брови и том конфузе, который последовал за этим из-за поступка её подруги. Тогда она посчитала это личной чертой Михи Аэлы — мало ли что могло приключиться с человеком, у которого нет бровей? Но их не было и у этой девочки, так что чернокудрая быстро связала это с тем, что подчеркнула в своей речи Ильмэя. Фавиола не спешила определять это как факт, но в эту минуту она была практически уверена, что отсутствие бровей было характерно не только этим двум полукровкам. Спрашивать об этом откровенно здесь и сейчас чернокудрая не решилась, хотя песенница наверняка ответила бы ей, поэтому она приберегла этот вопрос для ушей другого человека.

— Нравится отвар? — с улыбкой спросила Ильмэя.

Чернокудрая опустила взгляд на чашку. Она бы ответила одобрительно, даже если посчитала бы иначе, но чай действительно был не так плох. Даже несмотря на то, что она предпочла бы кофе, для Фавиолы это утро в целом выдавалось бы весьма приятным — если бы только у неё была возможность хоть ещё немного посидеть в этом месте рядом с песенницей; но её отвлекла возня, развернувшаяся в нескольких метрах от скульптуры, на окраине разбитого ими лагеря. Чернокудрая даже не поняла, уловила ли она всё это благодаря своему слуху, быстро схватывающему знакомые звуки, или же инстинктивно, но главным было то, что она не пропустила это мимо внимания. Выпрямив спину и чуть-чуть потянувшись вверх, Фавиола попыталась высмотреть, что же там на самом деле происходило. В груди неприятно ойкнуло, когда она разглядела рыжую копну волос, чья обладательница размахивала руками. Помимо неё там было ещё несколько человек, и, судя по всему, там разгорался нешуточный скандал.

— Прошу меня извинить, — быстро проговорила чернокудрая, оставляя чашку с едва отпитым чаем возле бревна, на котором она сидела, и поднялась на ноги.

— Не беспокойся, — доброжелательно ответила ей Ильмэя, и осталось неясным, говорила ли она о том, чтобы девушка не волновалась из-за того, что была вынуждена покинуть их, или призывала не впадать в отчаяние из-за того, что могло случиться в ближайшие минуты.

Не переходя на бег, Фавиола направилась к своим товарищам быстрым, широким шагом. Уже с расстояния становилось понятным, что спор развивался с катастрофической скоростью. Доныне никаких подобных стычек у них с беженцами не случалось: Бригита и Михи Аэла большинство времени держались будто бы в стороне, и, каким бы странным это ни казалось, инициатором подобного поведения был полукровка; Бригита же просто поддержала его, также не вступая с окружающими в более близкий контакт. Тем не менее они путешествовали с этими людьми и оставались у половины из них на виду, так что эти шесть дней их считали частью каравана — точно так же, как и Фавиолу. Что могло случиться сейчас, после столько времени? Чернокудрая терялась в догадках, и все приходящие на ум предположения в равной степени пугали и настораживали её.

Первое, о чём подумала Фавиола по мере приближения к ним, было: нашла коса на камень. Её товарищи сцепились с тремя парнями из числа беженцев, по которым сразу было видно, что они не прочь ввязаться в конфликт и решить его крепким кулаком. Один, напористого вида, выдвинулся вперёд, второй стоял чуть сбоку, третий терялся у них за спинами — видать, был поспокойнее, но как-то неприятно оглядывался по сторонам, будто высматривал свидетелей; Фавиола была уверена, что он был готов при надобности выпорхнуть вперёд и преподнести им какой-нибудь нежелательный сюрприз. Михи Аэла стоял напротив них, одновременно пытаясь не сходить с места и незаметно отодвигая плечом не унимающуюся Бригиту. Парень, напирающий на него, разговаривал низким тембром, порыкивая на низких нотах; он смотрел на Михи Аэлу из-под бровей, не слишком задирая голову, из-за чего разница в росте со стороны практически не воспринималась и менее высокий оппонент смотрелся злее и опаснее. Бригита всё порывалась податься вперёд, но Михи Аэла не позволял ей этого сделать, сохраняя вид практически безмолвной преграды между ними, хотя, судя по разговорам, причиной конфликта был именно он.