— У тебя ещё будет возможность убедиться в этом. — Она как всегда игнорировала его слова, продолжая свою собственную мысль.
Дождь к тому времени стал меньше, но в целом так и не распогодилось. Небо по-прежнему было затянуто тучами, слившимся в одно огромное тёмное полотно, не дающим никакой надежды на то, что к вечеру может выглянуть солнце — но когда-нибудь оно непременно должно было появиться.
Эмироэль продолжил работать вёслами и к своему неудовольствию был вынужден также следить за Родой, хотя, будь на то его воля, он бы предпочёл вообще не видеть её в ближайшее время. Эльфийка тоже больше не рвалась разговаривать с ним, но она была не из тех, кто промолчал бы, если бы спор возобновился. Молодой целитель, решившийся вновь открыть рот, не преследовал подобной цели; всё, что могла бы сказать Рода, резко перестало интересовать его. Но было одно дело, которое он не собирался оставлять нерешённым.
— Если ты попытаешься забить голову Трины этой своей белибердой, — на полном серьёзе пригрозил он ей, — даю слово: я позабочусь о том, чтобы ты потеряла возможность донимать её когда-либо вообще.
Ничего из того, что сказала ему сегодня Рода, он не считал ни малозначительным, ни глупым, но показывать это было нельзя.
Эльфийка, глядевшая на воду, медленно повернула к нему голову, и всё то внимание, что мог уделить ей молодой целитель, стянулось к её пассивно-угрожающему взгляду.
— Ты не только слабый, — отчётливо проговаривая каждое слово, ответила она, — но ещё и пугливый. — И, мгновение помолчав, всё же добавила: — Думаешь, если я ничего не буду говорить ей, тебе удастся дольше обманывать её?
Эмироэль не отвёл взгляда от её лица, пока эльфийка сама не отвернулась от него, вновь уставившись на воду. Она была опасной — вот что в тот момент понял молодой целитель. Раньше её можно было расценивать каплей дёгтя в бочке мёда, но сейчас она представляла собой скорее каплю сцедки зазубристого серолистника в колодезной воде. Эльф раньше не смотрел на неё с этой стороны, и потому перемены в восприятии черноволосой девушки заставили его напрячься. Им и так приходилось быть сверх меры осторожными и готовыми к непредвиденной встрече с врагом; не хватало ещё того, чтобы подобное имело место и внутри самого отряда. Но Эмироэль даже на задумался о том, чтобы пойти на примирение с эльфийкой: с таким же успехом он мог бы схватиться за горячий чайник, едва снятый с огня, и попытаться убедить нагретый металл не обжигать его руку. Рода — складывалось такое впечатление — не остывала никогда, и это при том, что она несла в себе стихию холода. Быть может, сплётшись с её душой, она была в ней так сильна, что даже обжигала.
Держа взгляд на эльфийке, Эмироэль будто глядел сквозь неё — на капли дождя, бьющиеся о воду без прежней силы, и берега, остающиеся в пелене подобия тумана. Где-то позади него созывались грузчики с лодок, плывущих спереди: стало понятно, что вскоре они окажутся возле портового городка. Молодой целитель заставил себя думать о тех вещах, о которых размышлял в пути чаще всего: о том, как будет нести их багаж, чтобы ничего из него не исчезло, что́ следует закупить перед отправкой в Риад, кого опасаться при высадке на берег и где им всем согреться после дождя. «Трина наверняка промокла до нитки», — промелькнуло в его уме, и он обернулся, чтобы бросить быстрый взгляд на лодку, в которой она находилась, и тут же осознал, что частично Рода добилась своего: он невольно застрял мыслями в том видении, которое она ему преподнесла. Он был с ним не согласен, но всё равно думал о нём, и всё это перемешалось с его собственными представлениями. Запретив эльфийке влиять на Трину, он всё же допустил, что она повлияла на него самого.
Тряхнув головой, Эмироэль посильнее надавил на вёсла, чтобы лодка пошла быстрее и таким образом они поскорее оказались на берегу; а на лице Роды, не смотрящей на него, вновь появилась привычная довольная ухмылка.
Несмотря на уже наступившее лето, ничего летнего в ночах, буквально падающих на западные эльфийские территории — иной раз с грохотом, иной раз без, — не было. Пасмурное небо, ставшее привычным зрелищем для жителей этого края в данный период времени, заставляло ожидать дождя, который не спешил проливаться на землю, а потому тёмные облака, стремительно плывущие по нему, служили чем-то навроде беспокойного предчувствия чему-то, что могло и вовсе не случиться. Криандра видела в этом некоторую схожесть со своей собственной жизнью. Ветер за окном разошёлся, будто дорвавшийся до веселья гуляка, и на небе, пусть и весьма тёмном, но мгновениями проглядывала желтоватая луна; благодаря её свету длинные тени деревьев казались розгами, хлещущими окна старого хозяйства. Забравшись на лавки, служившие ей кроватью, с ногами и прижимая их к себе, зеленоглазая сидела спиной к стене и долго смотрела сквозь них на разбушевавшуюся погоду. В самом доме было тепло и — учитывая, какой на данный момент могла бы быть ночлежка на улице, — даже уютно, но подобные вещи обычно заботят в первую очередь лишь тех людей, которые этого лишены. Остальные же — такие, как Криандра, — оказавшись под надёжной крышей и будучи сытыми, думают о другом. И зеленоглазая действительно перемалывала в уме вовсе не вопросы комфорта или собственной безопасности.
Она думала о звуках из подвала.
В первую ночь они поступали со двора. В тот раз данный факт позволил девушке найти им достаточно правдоподобное объяснение, чтобы не озаботиться этой странностью больше необходимого. Они насторожили и напугали её, но Криандра убедила себя, что за ними стоят какие-то звери. Разумеется, это было путём наименьшего сопротивления. Да, судя по звукам, эти существа вызывали вполне обоснованную опаску, но всё равно — в представлении зеленоглазой они оставались просто зверьми, а звери это что-то привычное и, что важнее того, не требующее её вмешательства. Став свидетелем стуку, поступавшему из подвальных помещений, Криандра больше не могла давать себе никаких послаблений, поддавшись самоубеждению, будто она не имеет к этому никакого отношения. Складывалась редкостно неестественная для неё ситуация: привыкшая основывать свои суждения и действия на основе реальных фактов девушка оказалась почти полностью подчинена своими домыслами и эмоциями, вызванными ими. Никакой точной информацией она не обладала, а то, что было ей известно, нельзя было сложить в единую достоверную картину происходящего. В былые времена Криандра стала бы первым человеком, который призвал бы любого, оказавшегося в такой непростой ситуации, руководствоваться исключительно здравым смыслом, но вся загвоздка была в том, что она сама-то так и поступала, просто в какой-то момент её собственный здравый смысл перестал быть прагматичным. Зеленоглазая и сама не заметила, как это случилось, но с каждым разом её ум всё чаще заполнял информационные пробелы наиболее вероятным, а не действительным, и что хуже всего — Криандра перестала ловить себя на этом, словно такое вдруг стало приемлемым для неё. И этой ночью происходило нечто подобное.
Отвлёкшись на мгновение от окна, зеленоглазая скользнула взглядом вниз от него. Чародей спал на боку, лицом к ней, и обманчивость его миролюбивого вида в этот поздний час казалась чудовищно преступной. С тех пор как он уснул и спал, не просыпаясь, прошло уже четыре часа, не меньше. За всё это время Криандра не сомкнула глаз — но ей и не хотелось. С самого обеда в её голове скользили и обтекали друг друга, подобно чернилам в мутной воде, одни и те же мысли. Она вспомнила то, что чародей говорил о Недобром Врачевателе, а затем — о его ученике. Криандра с усердием искала взаимосвязи и пыталась делать какие-то выводы на их основании, но вопросов по ходу дела возникало куда больше, чем находилось ответов. Судя по словам чародея, Недобрый Врачеватель был известной персоной во времена Второй войны с Антар Ша, а та, в общем-то, разворачивалась не так уж давно — всего-то около тридцати лет тому назад от настоящего времени. Но важным было другое, а именно — то, что он делал, вызывало возмущение у большого количества людей, раз они его запомнили. Значит, действительно было за что. До того момента, как чародей рассказал о нём, Криандра никогда прежде не слышала об этом человеке, но хорошо помнила, какой эффект на неё произвёл этот короткий рассказ. И вот они находились в доме у его ученика. Конечно же, чародей подчеркнул, что Лекарь, очевидно, просто ассистировал Недоброму Врачевателю, но даже тот факт, что он делал это и в целом хотел этим заниматься, уже о многом говорил. Но почему, в таком случае, он вообще находился здесь? У его «учителя» имелись большие извращённые амбиции; Лекарь же, на первый взгляд, казался человеком, оторванным от всего окружающего мира. Но исключало ли это наличие в нём собственных абнормальных стремлений? «Нет, — ответила самой себе Криандра, — не исключает. Пускай это место и кажется таким уединённым, но он выбрал его неспроста. Быть может… — Она взглянула в сторону запертых дверей, ведущих в коридор. — …прежде чем задаться целью переплыть океан, нужно сперва научиться плавать в пруду, а первые неловкие попытки в таком случае лучше держать в стороне от посторонних глаз». То ли ветер с особым звуком прогудел вдоль старых стеклянных окон, то ли зеленоглазая наконец дала полную волю своей интуиции взамен вере сугубо голым фактам, но в этот момент её остро и явно пронзил шип испуга — из-за того, что она, возможно, наконец поняла всю суть, добравшись до неё на ощупь. Делается ли правда менее действительной, если она узнана случайно?