— Я буду вынужден пропустить ужин, — высказавшись частично уважительнее, чем прежде, сообщил Лекарь, вытерев рот тканевой салфеткой, которые зеленоглазая ранее разложила рядом с тарелками.
Он поднялся, сжав эту салфетку в руке, и, ничего более не добавив, вышел в коридор, после чего, судя по звуку шагов, прошёл в соседнюю комнату — вероятно, ту, в которой он проживал. Криандре до этого было мало дела. Она уставилась на чародея, который спокойно доедал содержимое своей тарелки, попутно запивая всё это лёгким алкоголем. Он вёл себя так, словно был здесь совсем один, и то, что девушка не сводила с него глаз, ни в коей мере не подтолкнуло его к тому, чтобы взглянуть ей в ответ.
— Торкка помоет посуду, — сказал он, закончив обедать.
Подобно засидевшемуся посетителю какого-нибудь ресторана, он аккуратно сложил приборы на своей практически чистой тарелке, съев всё до последнего, вытер руки о салфетку и, поднявшись на ноги, придвинул стул к столу. Криандра, в свою очередь, ощущала себя частью персонала, ожидающей того, что в момент, когда она будет набрасывать ему на плечи пальто и подавать зонтик, он сообщит ей что-то очень важное, но чародей ограничился простым:
— Пойдём.
Она двинулась вслед за ним, отставая лишь на шаг и стараясь не оглядываться вокруг, испытывая инстинктивную боязнь стать свидетельницей чему-то, чего ей знать не хотелось. Вместе с тем зеленоглазая чувствовала острую необходимость разобраться в происходящем и дать себе хоть какое-то объяснение тому, что оставалось для неё загадкой. Под влиянием этих чувств ей начинало казаться, будто бы и чародей держится в этом доме как-то по-другому, чем в лагере. Здесь он не был хозяином положения, но его антарийское происхождение хотя бы давало ему почувствовать себя в безопасности. Криандра же растеряла все мало-мальски тёплые чувства к этому дому.
Судя по расслабленности чародея, когда они вернулись в занятую им комнату, на остаток дня у него ничего не было запланировано. Он расхаживал вокруг, точно человек, не ведающий, чем бы ему заняться, и в иной раз зеленоглазая могла бы порадоваться, что он молчит, не раздавая ей никаких поручений, но она хотела услышать от него хоть что-либо, что дало бы ей намёк на то, что здесь вообще происходит. Чародей будто чувствовал это и намеренно отстранялся от возможного взаимодействия с девушкой, даже не задевая её взглядом. Криандра, понимая, что ей просто необходимо разговорить его, напомнила себе, что андэран официально разрешается обращаться первыми к своим хозяевам, — а чародей пока что не отбирал у неё такого права.
— Marra-na, — приглушённым тоном, будто пробующий лёд на прочность рыбак, заговорила она, — Вы сказали, что я — Ваша помощница.
Сказав это, зеленоглазая вдруг поняла, что недостаточно детально продумала своё обращение к нему, а потому из-за её вдруг возникшего замешательства образовалась ненужная пауза. Чародей, в свою очередь, посчитал это законченным утверждением.
— Чтобы стать моей помощницей, Плирр, — ответил он, раскрыв перед собой одну из лежащих на столе книг в приятном на ощупь, мягком переплёте, — твоя преданность и желание служить мне должны быть безграничными. Не могу сказать, что мне доводилось примечать в тебе хотя бы малейшие предпосылки этому.
Он повернул к ней голову, останавливая на девушке свой кажущийся слегка вопрошающим взгляд. На самом деле он ничего не спрашивал и ничего не предлагал. Скорее всего, чародей посчитал, что Криандра успела обнадёжить себя подобной ролью, и желал убедиться, в действительности ли она так глупа, чтобы предполагать для себя что-либо подобное. Но зеленоглазая и не метила на это место. Она была вполне способна представить, что оно имеет под собой, и даже не хотела становиться помощницей какого-либо антарийца. Её интересовало другое: Криандра хотела разобраться, почему он вообще так сказал. В то же время проявленная чародеем сговорчивость подтолкнула её к тому, чтобы попытаться узнать кое-что куда более важное для неё.
Расхрабрившись, она начала:
— В этом доме…
Чародей почти мгновенно перебил её, заговорив решительным, отдающим частичкой недовольства тоном.
— Я дам тебе совет, — сказал он, распрямляясь, но продолжая касаться одной рукой стола. — Разумные люди, прежде чем сказать или сделать что-либо, задают себе следующие вопросы: «Что я представляю собой? На что я способен и стоит ли это того»? — Изменяя своей привычке не слишком часто смотреть на Криандру, он удерживал на ней свой прямой и требовательный взгляд, словно желая, чтобы сказанное им было воспринято ею в полной мере. — Несмотря на то, что ты — несвободный человек, я разрешаю тебе воспользоваться этим советом в следующий раз, когда тебе захочется выйти за рамки того, что от тебя требуется.
Зеленоглазая смотрела на него несколько секунд, а затем кивнула с покорностью, присущей людям её положения. Это было чем-то вынужденным и неискренним, но, чувствуя, как грань, которую она время от времени переступала, обращается в колючую проволоку с подведённым к ней током, Криандра оказалась достаточно рассудительной, чтобы вовремя перескочить на нужную сторону. Это было ещё одним трюком, чтобы выжить, — так она говорила себе. С тех пор как заговорщики из антарийского лагеря приняли её в свои ряды, она пыталась всеми силами подавлять и искоренять в себе все невольнические проявления. Это было сложно, так как они въелись в неё вместе со страхом и отчаянием, которые при определённых обстоятельствах способны полностью исковеркать любую личность, но Криандра старалась, и, памятуя о том, что в действительности она как раз-таки являлась свободным человеком, зеленоглазая позволяла себе и дальше думать о том, что выкинуть из головы попросту не получалось. Это были тяжёлые, сложные мысли, которые никто не мог помочь ей распутать, и оттого они становились ещё невыносимее. Чародей посчитал, что она зацепилась за роль помощницы и что именно эта тема не давала ей покоя, но это было совсем не так.
«Там кто-то есть», — пока антариец листал очередную книгу, склонившись над столом, с отчётливой тревогой подумала зеленоглазая и, скользнув взглядом по стене, всё же решилась обратить его к половицам. Холод заодно с едва заметной нервной дрожью расползался по всему её телу. «Там точно кто-то есть…»
К концу первой недели, проведённой в пути, Фавиола окончательно убедилась, что любимая игра последнего месяца весны, в которую он играл с путешественниками, заключалась в попытках разгадать погоду по крайней мере на ближайшие часы — и ей хотелось встретить хотя бы одного человека, который преуспел бы в этом. Погодные условия были и оставались совершенно непредсказуемыми. Ночью гулял ветер, и чернокудрой казалось, будто бы весна едва только началась, а уже с утра солнце слепило глаза, будто летом. Это продолжалось недолго, и ближе к полудню над верхушками деревьев безоблачное небо превратилось в густое тёмно-синее покрывало, готовое разразиться ливнями. К тому моменту они трое продвигались вперёд по лесу, как и всю предыдущую неделю, и так как день ещё находился в своей первой половине, то о стоянке не могло быть и речи; но мигом изменившаяся погода имела свои взгляды на данный счёт. Как бы там ни было, но приблизительно за час до полудня Фавиола обнаружила себя стоящей между несколькими голыми соснами с куском ткани, похожей на брезент, вытащенной из рюкзака и натянутой между ними, тем самым служа путешественникам прикрытием от дождя, немилосердно жалящего землю и ничем не прикрытые кроны деревьев. Мгновенно стало гораздо прохладнее, так что чернокудрой захотелось замотаться во что-нибудь тёплое, но всё, что она могла сделать, это пододвинуться поближе к своим товарищам. Михи Аэла, скорее всего, был недоволен этой вынужденной остановкой, но он хорошо умел справляться с этим чувством, поэтому выглядел спокойным и просто стоял, вдумчиво разглядывая негустой лес и его тонкие деревья. Бригита на мгновение высунулась наружу, неловко качнувшись на носочках, и ливень тут же залил ей часть волос, оставив влажную дорожку, проложившую путь ото лба к кончику носа. Там она застыла в виде капли, и рыжеволосая девушка попыталась сдуть её, но в итоге сдалась и небрежным движением смахнула её озябшей с виду ладонью. Фавиола отвела от подруги взгляд, на несколько мгновений погружаясь в собственные мысли. Сколько времени прошло с тех пор, как они оказались здесь, в Шаррахе? Думая об этом, чернокудрой почти всегда казалось, словно это произошло не далее чем вчера — настолько явно ей вспоминалось то утро Майрэвина, когда они очнулись возле пруда неподалёку от Вэ’эвар Эйдура; длинным проделанное ими путешествие начинало казаться только после того, как Фавиола «перематывала» в уме все события, произошедшие за этот период, а вместе с этим приходили и неосознанные раздумья над тем, что́ и когда они могли сделать по-другому, чтобы в настоящий момент оказаться в других условиях. Но чернокудрая быстро приходила к выводу, что такие рассуждения были пустыми и не несли в себе никакого смысла: что бы она себе сейчас не надумала, былого не воротишь и время вспять не повернёшь, чтобы в определённый момент принять иное решение. Чтобы оставаться на плаву, следовало учитывать просчёты, совершённые в прошлом, и ответственно подходить к тому, что ещё только предстояло сделать. Именно об этом Фавиола думала больше и чаще всего. Не расставаясь с обтёсанной веткой, которую она изготовила в первую ночь после инцидента на реке Сильме, девушка пыталась придумать, что ещё она может предпринять, чтобы их дальнейшее путешествие было более безопасным, но на ум, кроме как держаться настороже и служить внимательными глазами во все стороны, больше ничего не приходило. В качестве боевой единицы чернокудрая ощущала себя практически полностью бесполезной, и это сильно заботило её: она будто предчувствовала, что в скором времени что-то эдакое может понадобиться от каждого из них. Всё, что она могла противопоставить возможной опасности, была её гибкость и самодельная пика — больше, тем не менее, напоминавшая заострённую ветку, чем настоящее оружие. Была ещё магия, но она воспринималась девушкой инструментом ещё более ненадёжным, чем эта самая ветка в её руках. С тех пор как Фавиола в последний раз пыталась пробовать использовать её, мало что изменилось. Она всё так же не поддавалась какому-либо контролю, но магия чернокудрой — в отличие от Бригитиной — будто бы отказывалась покидать пределы её тела, и когда девушка пыталась задействовать её, это отражалось самое большее на ней самой. Кроме того, иногда она проявлялась сама по себе, и тогда разные ощущения начинали донимать её: иногда Фавиоле казалось, словно некая незримая сила обвила её руки, сжала их и тащит на себя; в другой раз на её плечи взваливался невидимый груз, давящий совсем как настоящий. Магия, которую несла в себе чернокудрая, была в прямом смысле слова тяжелой, и она с трудом представляла себе, что случилось бы, если бы ей удалось задействовать её в привычном для магов смысле. Именно потому кареглазая пыталась лишний раз не притрагиваться к ней — образно говоря, не хотела тормошить улей, который и без того всё время весьма угрожающе жужжал у неё над ухом. Пыталась ли Бригита делать что-либо подобное со своей магии, девушке оставалось неизвестным, но, судя по тому, как рыжеволосая полагалась на их проводника и в кажущихся опасными моментах размещала руку на ножнах со своим кинжалом, магия не являлась первым оружием, которое она готова была пустить в ход в случае боя.