Эмироэль взглянул на Трину, терпеливо ожидающего их обоих, так как он вышел своей наставнице навстречу, и девушки не могли слышать, что сказала Моргина. Не возвращаясь к ним, он взял мешочек с монетами, который протянула ему наставница, и отправился выполнять её поручение. Меньше всего ему думалось о пополнении запасов. Мысли крутились вокруг их отбытия, светловолосой девушке, остающейся на пристани, и о том, что от акхасси, которая должна была найти пропавших заклинательниц, не поступало никаких вестей. Она будто бы испарилась после того разговора с Моргиной, и больше о ней ничего не было слышно, равно как и о сестре и подруге Трины. Молодой целитель даже не представлял, как ему следует вести себя и что говорить, а потому он купил всё необходимое, находясь будто в тумане и не следя за тем, что он делает, а потому в одной из лавок его обдурили, обсчитав на порядочное количество монет, — но сам эльф этого даже и не заметил.

По возвращении Эмироэль сразу же передал закупленные продукты и оставшиеся деньги Моргине, с некоторой опаской поглядывая на Трину. Она сидела на низенькой бочке, набросив капюшон куртки на голову и отвернувшись в сторону реки. Бросив вопросительный взгляд на наставницу, эльф пришёл к выводу, что та уже успела что-то сказать ей. Рода, похоже, тоже слышала что-то из их разговора, так как сидела рядом, через две бочки от Трины, и болтала ногами, но по её опущенному взгляду и сдержанному поведению становилось ясно, что она в кои-то веки решила проявить участие и в знак уважения к чужим проблемам всё же сдерживала свой восторг, иначе носилась бы по пристани и докучала всем попавшимся на её пути людям, начиная с них троих.

Решившись, молодой целитель продвинулся вперёд, а его наставница наоборот — увлекла Роду слегка в сторону, держась поблизости, но всё же оставляя немного личного пространства для них с Триной. Она — Моргина — была великолепным врачом и целителем; она знала, когда и в каких дозах нужно применять лекарство, чтобы оно подействовало верно. Эмироэль думал об этом, подходя поближе к светловолосой девушке, и не мог понять, какие чувства испытывает к своей наставнице теперь, когда она раскрывалась перед ним совсем другой своей стороной — не такой, какой он знал её прежде.

Когда Трина обернулась к нему, молодой целитель понял, что она медленно доедает кусочек пряника, оставленный на потом, и плачет — но так спокойно, словно кто-то велел ей не кривить лицо. Эмироэль сел рядом с ней, практически впритык, выступая своим плечом в качестве подпорки для неё. Он ждал, пока девушка заговорит, а она продолжала молчать, так что разговора у них так и не сложилось — да и о чём бы они могли поговорить? Эльф уставился на доски у них под ногами, сидя почти без движения. Вечер окончательно опустился на город, неспешно зажигая редкие звёзды на небе и фонари на углах улиц, выходящих к пристани, и возле дверей заведений, приглашающих посетителей. Трина, устав от путешествия и выбившись из душевного равновесия, начала клониться к нему, и молодой целитель, поняв, что она засыпает, обнял её одной рукой, позволяя использовать себя как опору. Когда наконец настала пора подниматься на борт, Эмироэль передал свой лук Роде и отнёс уснувшую девушку на корабль. От неё пахло выпечкой и сладким кремом, но на душе у неё, должно быть, было очень горько и пусто, так что целитель не стал будить её — в надежде, что долгий сон унесёт с собой хотя бы часть её печалей.

Взгляд Олдрэда всегда находил за что зацепиться — эта привычка засматриваться на что-то, порой даже совсем неприметное, проявилась в нём ещё в ранние годы его жизни и с возрастом никуда не делась. Когда он был юношей, окружающие люди видели в этом проявление мечтательности, а в некоторых случаях — и неуважения к своей персоне. Казалось, он и сейчас мог слышать голос своей матери, призывающей его проявить внимательность. «При-инц!» — настойчиво звала она. Олдрэд улыбался и извинялся за своё поведение, и ему тут же всё прощали. С годами к этому начали относиться по-другому, стоило лишь Его Величеству доказать, что он остаётся целиком и полностью внимателен к происходящему вокруг, даже когда его задумчивый взгляд направлен в совершенно другую сторону. Кто-то даже начал видеть в этом предпосылки к раздражённому состоянию короля, но так это воспринимали лишь те, кто сам был в чём-то повинен и ожидал такой реакции. На самом деле, это никак не было связано с эмоциями монарха — он и сам не мог объяснить, почему порой так сильно засматривался на то, что вовсе не нуждалось в его пристальном внимании.

Так и сейчас взгляд Его Величества был направлен на невысокое, но широкое окно сбоку от него. По прикрывающей обыкновенное стекло решётке с тонкими прутьями вилось декоративное растение с зелёно-синими листьями, имеющими на себе грязно-белые продольные полосы. Свет, тем не менее, прорывался сквозь разросшиеся ветви, интригуя теплом и безоблачностью весеннего подвечерья. В такую погоду обычно хочется выбраться куда-нибудь наружу, но Олдрэд не выходил из замка вот уже несколько дней, потому как имел столько дел, что не успевал даже задуматься о прогулке, да и к тому же чувствовал некоторую слабость, проявляющуюся вялостью в конечностях. Ему следовало отдохнуть, и он как раз намеревался выделить себе часок-другой свободного времени, но прежде нужно было разобраться с неким чрезвычайно важным вопросом, ради которого и было созвано совещание.

Олдрэд отвлёкся от окна и перевёл взгляд на чиновников, собравшихся вокруг простецкого деревянного стола. Эта небольшая группа эльфов включала в себя представителей высших военных чинов: каждый из них должен был владеть той информацией и навыками, которые позволяли им держать совет с правящим монархом так, как если бы на их месте действительно были те, кого они представляли. Их было немного, потому как их встреча являлась скорее внеплановым военным совещанием; по-настоящему громоздкие двери зала Созыва откроются для Военного Совета лишь через неделю, двадцать второго дня Кельстэвина. Встречаться в таком скромном, но важном составе, каков присутствовал в этом помещении сейчас, было решением, принятым Олдрэдом в течение нескольких секунд, когда ему сообщили о катастрофической смене обстоятельств. Во избежание возможных беспорядков, Его Величество решил сперва лично узнать о случившемся, и лишь затем поддаваться панике и менять свои первоначальные планы. Потому это совещание и выглядело малость несерьёзно: некоторые представители были будто выдернуты из своих дел и выглядели не до конца собранными, да и само помещение оставляло желать лучшего — Олдрэд выбрал его просто потому, что не желал далеко идти. По всей видимости, здесь когда-то находилось рабочее место кого-то из прислуги, но утверждать нечто подобное было сложно, так как из числа мебели ничего, кроме стола и принесённого из другого помещения стула, здесь больше не наблюдалось.

— Ваше Величество, — заговорил с ним представитель главнокомандующего.

Олдрэд перевёл свой мутноватый взор на него. Из всех собравшихся в помещении он был едва ли не самым молодым и, по сути, представлял собой одно из тех компромиссных решений короля, в результате которых он, тем не менее, остался доволен. При любых других обстоятельствах этому молодому мужчине представителем главнокомандующего — да ещё и во время войны с антарийцами — было бы не стать, но экономический коллапс на востоке страны, вызванный гражданской войной и чередой неверных решений со стороны Олдрэда, оказался достаточно весомой причиной, по которой это стало возможным: знатное семейство, из которого он происходил, значительно помогло в решении данного вопроса, обменяв своё безусловно окупившееся вмешательство на это высокое звание. К удивлению короля, новоявленный представитель оказался настоящим самородком и ни разу не уронил возложенных на него ожиданий. Но, несмотря на его способности и полученное в родных краях высшее специализированное образование, в нём чувствовалось отсутствие навыков, приобретаемых исключительно в столичных учебных заведениях. В частности, это проявлялось в ненужной неловкости, которую он испытывал перед королём.