— Ты интересно рассказываешь, Михи Аэла, — приглушённо заметила Бригита. — Вам бы было о чём поговорить с моей подругой. Она тоже очень много знает о всяких животных, и она бы точно взялась всё записывать, а может быть даже тебе что-то новое рассказала бы.

— Надеюсь, — ответил шёпотом полукровка, — нам выпадет такая возможность.

Последовала непродолжительная пауза, после которой рыжеволосая произнесла:

— Я тоже надеюсь.

Фавиола не стала подавать виду, что слышала их, и скользнула обратно в состояние сна, но прежде чем он вновь объял её, она успела подумать о том, что ей впервые выдалось услышать в голосе Бригиты некую разбитость и тоску. Рыжеволосая никогда не показывала своей привязанности к людям, и чаще всего она проявлялась к ней сквозь агрессию — например, когда кто-то что-то ляпнул про небезразличных ей людей, она была готова броситься на обидчиков едва ли не с кулаками. Но откровенных признаний от неё было не дождаться. Тем не менее чернокудрая знала, что Криандра была дорога ей. Это было даже как-то неправильно, но последняя была ей даже более близка, чем родная сестра, о которой Бригита вспоминала куда реже. Фавиоле вдруг стало совестно за оплеуху, которой она «наградила» соратницу на горной дороге, когда стало известно об их с Криандрой неудачной афере. Почему-то именно сейчас, в этой опутавшей и удерживающей её полудрёме, чернокудрой наиболее ясно представилось то, что все те глупости, которые творила Бригита в пути, были ничем иным, как попыткой вернуть близкого человека. Это навело её на мысли и заставило спросить себя: а на что была готова она, чтобы вернуть свою подругу? Хоть Трина и находилась сейчас в надёжных руках, Фавиола всё равно беспокоилась о ней. В глубине себя ей даже было жаль, что она не способна броситься опрометью к своей цели так, как это делала Бригита, но прежде чем она успела прийти к какому-то радикальному решению и дать себе обещание, которого поутру было бы сложно придерживаться, сон унёс все её мысли, и шум бури с улицы вперемешку со всё новыми раскатами грома и сверканием молнии так и не разбудили её до самого окончания ночи.

Животные — по-своему мудрые создания. Люди часто бывают недовольны ими и хают их за непонимание, но причины того лежат вовсе не в несообразительности животных, а в непохожести их взаимосвязи с миром в сравнении с людьми. Эта разница — так скажет каждый, кто хоть раз имел более близкий контакт с этими созданиями, — вовсе не означает, что они глупы. Криандра видела много тому примеров, и один из них был как раз у неё перед глазами: лошади, запряжённые в повозку, боялись чародея. Это проявлялось не в неповиновении, как можно было бы предположить, но в той явной отчуждённости, которую они демонстрировали по отношению к нему. Наблюдая за ними, у зеленоглазой сложилось впечатление, будто они всё делают отдельно от тех, кто находился в повозке, которую они тянули за собой. Анквель из Лано — при наличии у него некоторых весьма значительных талантов — правил ими не очень хорошо, но даже если бы он отпустил вожжи, они прекрасно справились бы и без него. Несколько раз глянув на него, Криандра сделала вывод, что антариец занимался подобными вещами если и не впервые, то очевидно совсем уж редко. В те чрезвычайно нечастые моменты, когда они останавливались, он несколько раз приближался к лошадям, и зеленоглазой казалось, что он взвешивает возможность пересесть с места возницы в седло. Это была бы не лучшая из его затей, и чародей, должно быть, понимал это. Эльфийский народ разводил несколько видов лошадей, и те, что были запряжены в повозку, на первый взгляд выглядели лишь немногим больше среднестатистических скакунов, которых доводилось видеть Криандре. Если бы антариец захотел ехать верхом, ему бы подошёл один из тех коней, на которых ездят Вэ’эварские Всадники — это большие и мощные лошади, предназначающиеся, в первую очередь, для боёв и скачек, требующих от них повышенной выносливости, — но зеленоглазая подозревала, что их разводят специально для Пламеносных, представляющих Вэ’эвар Эйдур, и в других местах их было не достать. Почти двухметровый антариец стал бы тяжёлой и неудобной ношей для тех лошадей, которые имелись в их распоряжении на данный момент. Ему хватило ума отказаться от идеи продолжить путь верхом, и Криандру это обрадовало: ей не хотелось прибавлять ко всем тем страданиям, с которыми она уже успела столкнуться, ещё и мучения животных. Сами лошади, по-видимому, ощущали как возможные намерения чародея, так и саму его суть, так как поступали не менее мудро: не фыркая и не пытаясь лягнуть или укусить его, они просто отворачивались и ничего не принимали из его рук. Мысленно зеленоглазая похвалила их за правильно выбранный подход и отметила, что, быть может, у многих судьба сложилась бы иначе, будь они так же сдержанны и умны; и, думая об этом, она, конечно же, в первую очередь имела в виду саму себя.

Никаких попыток к бегству после своей поимки Криандра больше не предпринимала. Было нелегко решиться на это, ведь испуг, парализующий любой энтузиазм, со временем отступил, но зеленоглазая сохранила одну его горсточку, чтобы бросить самой себе в лицо в следующий раз, когда ей придёт на ум совершить какой-либо отчаянный и не до конца продуманный поступок. При других обстоятельствах она, скорее всего, первой пустилась бы порицать подобное бездействие, ведь бывали такие моменты в течение её собственного пленения, когда она видела, как люди упускают свой шанс из-за недостатка решимости, но осуждать со стороны, не ведая всей ситуации целиком, очень легко. Сколько раз она видела такие фильмы и читала такие книги, в которых герои поступали до ужаса нелогично и обрушивали на себя праведный гнев тех, кто наблюдал за их приключениями? Но ведь не зря столь широко используется народная мудрость, гласящая, что хорошая мысля приходит опосля. На решение человека сделать что-то или наоборот — демонстрировать абсолютное бездействие зачастую влияет масса факторов, неизвестная вторым и третьим лицам. Фактором, вынудившим зеленоглазую отказаться от побега в ближайшее время, были два месяца, проведённые в плену у антарийцев, и колоссальная разница между её жизнью до этого периода и в ходе него. Очень многое из того, к чему она привыкла — в том числе и образ мышления, — и взаимосвязи того, что окружало её и казалось фундаментальным, оказалось лишённым всякого смысла. С недавних пор Криандра начала ставить под сомнение всякую, даже самую мелкую мысль, возникающую у неё голове, под наиболее категоричное сомнение. Ей казалось, что все сделанные ею прежде ошибки черпали своё начало в непродуманности её действий, а потому теперь она думала сотни, тысячи, миллионы раз, прежде чем сделать или сказать хоть что-либо. А потому их повозка большинство времени ехала в тишине.

За последние четверо суток пейзаж практически не изменился. Чародей велел Криандре обменяться местами с Головастиком, и теперь зеленоглазая сидела по правую сторону от него, деля с ним место возницы. Вести монологи чародей перестал ещё в лагере, а чтобы сообщаться с Головастиком, последний должен был находиться в непосредственной близости от него, и потому ничего нового Криандре выяснить не удалось. Вся эта поездка была для неё совершенно нераскрытой темой, так как всё, что она знала о ней, заключалось в том, что она видела, а этого было недостаточно, чтобы сделать какие бы то ни было конкретные выводы. В повозке находились все — или почти все — вещи чародея, а также оба его невольника, на основании чего можно было решить, что в ближайшее время возвращаться в лагерь он не собирался. Что стало с самим лагерем, также оставалось тайной для зеленоглазой, выведать которую по окружающим вещам оказалось невозможным. Чародей же вёл себя так, словно всё предшествовавшее этой поездке осталось в прошлом, а его интересовало лишь то, что было впереди. Криандра знала его достаточно хорошо, чтобы понять: мысли антарийца неустанно чем-то заняты. Он усердно думал о чём-то, и хотя зеленоглазая не могла разведать, о чём, сам этот факт заставлял задуматься и её тоже. Что-то заботило чародея; пусть и не так, как обычных людей, беспокоящихся о своём будущем, так как волнения в нём заметно не было, но он был в достаточной степени насторожен, чтобы это настроение могла бы подцепить и сама Криандра. Если бы он хоть чуть-чуть доверял ей или воспринимал её на том же уровне, что и Головастика, она бы предложила ему взять управление повозкой на себя, что позволило бы ему перебраться в повозку. Наверняка он бы нашёл, чем заняться — зеленоглазая не раз видела, как во время остановок антариец перекладывает что-то в своих вещах, будто хочет, чтобы нужные из них в подходящий момент оказались поближе к нему, — а это, в свою очередь, дало бы девушке какой-нибудь намёк на то, куда они ехали и, быть может, даже зачем. Но, несмотря на то, что дёргать и мотать вожжами не входило в число любимых занятий чародея — это было заметно за версту, — он предпочитал спать по два часа в сутки, но всё равно правил повозкой сам. Криандра не решалась предложить себя в качестве возницы, но стабильно нарастающее беспокойство не способствовало тому, чтобы зеленоглазая могла бесконечно удерживать свой рот на замке.