И вновь он опустил глаза, воззрившись на огонь.
— Она — ремесленница? — спросила Бригита, слепив пальцы вместе и остановившись взглядом на собеседнике.
— Можно сказать, что так, — ответил Михи Аэла, доставая из своего мешка тряпицу, и, слегка полив её водой, передал рыжеволосой девушке. — Рукодельница или, как это принято говорить в больших городах, где к этой профессии относятся немного по-другому, — украсчица. — По-видимому, занятием матери он гордился, потому что говорил об этом с теплотой и чувствующимся уважением. — Она умеет обрабатывать разные материалы и создавать невероятно красивые вещи, порой даже без особых приспособлений. Может обычное платье так обшить, что и знатному человеку не стыдно будет в таком на балу показаться. В больших городах таких людей как раз-таки и нанимает знать — украсчики всячески измышляются, чтобы сделать их привлекательнее для остальных.
— Твоя мать тоже работает на кого-то?
Рыжеволосая лишь раз взглянула на пальцы, пока протирала их, а в остальное время не спускала взгляда с полукровки. Складывалось впечатление, что в этом плане они с Михи Аэлой незаметно поменялись местами.
— Нет, она живёт в небольшом поселении на самом юге Пологих Склонов, практически в предгорье. Там неподалёку есть шахты, так что основная часть населения — это семьи шахтёров. Знати там нет. Но у неё заключён договор с местными ремесленником и торговцем, — весьма открыто отвечал мужчина, чем не мог не удивить Фавиолу — обычно люди по поводу таких личных тем столь быстро не открываются, но Михи Аэла говорил обо всём этом свободно, словно сам хотел этого. — Сапожник передаёт ей обувь, моя мать её обрабатывает и украшает, а готовый товар отправляется к торговцу. Тот продаёт партию в городе и с полученной выручки отдаёт моей матери оговоренный процент.
Фавиола слушала рассказ полукровки, проникаясь не столько самой информацией, сколько тем, как она была преподнесена. Было приятно слышать, как этот мужчина отзывается о работе своей матери. Судя по всему, жили они не так уж богато, притом ещё и без поддержки в виде отца. Возможно, в этом мире к ремесленникам и было другое отношение, чем там, откуда пришли они с Бригитой, но, так или иначе, детям свойственно требовать от родителей порой невозможного и упрекать их за то, в чём те были не виноваты. Чернокудрая с лёгкостью могла представить ребёнка, имеющего уничижительное отношение к своим родителям, которые не могут похвастаться благородным происхождением и богатством и вынуждены заниматься обычной работой для поддержания семьи — хотя само определение «обычная» не слишком подходит для описания работы, которая чаще всего изматывает похлеще, чем та, о которой в обществе отзываются с восхищением. Фавиола не раз встречалась с таким диковатым явлением, поэтому отношение полукровки к этому вопросу не могло не поднять её мнения о нём. Взгляда, пущенного на Бригиту, было достаточно, чтобы понять: рыжеволосая девушка думает так же.
— Я уверена: вы непременно когда-нибудь откроете такую мастерскую, — опережая возможные комментарии подруги, высказалась чернокудрая.
«И будете наряжать всяких принцесс и придворных», — хотела добавить она, но не стала, чтобы не бередить пока ещё не окрепшие стороны этой мечты, ведь грёзы, они как малые дети: они не могут, не встав толком на ноги, взять и побежать — им нужна опора в виде каких-то более достижимых моментов, так что начинать нужно было с покупки самого здания, а уже потом продолжать двигаться в своих мечтах навстречу тому, что сейчас может казаться абсолютно невозможным.
— Ты мне вот что скажи, — постаравшись подпихнуть полукровку локтем — так, чтобы он перевёл своё внимание обратно на неё, сказала приободрившимся голосом Бригита, и выровнялась, когда он взглянул на неё. — Насколько я поняла, твой отец был из маринров, а мать — эльфийка. — Рыжеволосая переглянулась с подругой и продолжила, получив подтверждающий кивок со стороны мужчины: — Оба народа ростом не так уж высоки. Так в кого ты такой вымахал?
Она в шутку ещё раз пихнула его локтем и вернула ставшую ей ненужной тряпицу.
Фавиоле такой вопрос показался весьма резонным. Эльфы в большинстве своём были одного роста с Бригитой или даже ниже неё, а маринры и вовсе считались самым низкорослым из имперских народов; Михи Аэла же был на ладонь выше их рыжеволосой подруги. Среди обоих народов, из которых он происходил, такой рост считался высоким, особенно если учесть, что он являлся результатом, так сказать, любви двух очевидно невысоких имперцев — эльфийки и маринра.
— Варанонская кровь, я полагаю, — ответил полукровка. — Моя прабабушка по отцу была из варанон.
Будь на его месте какой-нибудь эльф — Фавиола уже успела заметить подобное в их обществе, — то он бы наверняка постарался бы скрыть это, но Михи Аэлу этот факт, похоже, даже забавлял. Чернокудрая тоже не видела в этом ничего плохого; да, ей доводилось слышать о причинах, по которым эльфы враждуют с варанон, и не раз, но лично она, никогда не встречавшаяся с последними, относилась к обоим народам скорее нейтрально. К тому же ей всегда казалось, что разнообразие культур в семейном древе — это что-то положительное и вносящее уникальность в личность человека.
— Так получается… — ненадолго уставившись в потолок, задумчиво произнесла Бригита и затем резво бросила свой взгляд обратно на полукровку, — если она была из варанон, а твой прадед — из маринров… То она должна была быть на порядок выше него.
— Думаю, да, — приоткрыв губы в улыбке, согласился мужчина. — Множество женщин-варанон даже повыше меня ростом будут.
Рыжеволосая отвела от него свой взгляд, посмотрела на Фавиолу. Её губы скривились в с трудом удерживаемом смешке, но Бригита не отказала себе в возможности повеселиться на столь благодатной почве и таки поиграла бровями — благо, Михи Аэла был не против.
— Но вряд ли их это заботило, — широко улыбаясь и уткнувшись взглядом в пол, заметил полукровка и подёрнул плечами. — Настоящая любовь мыслит совсем иными категориями.
Пока рыжеволосая давила смешок — уж что она себе там столь ярко напредставляла? — Фавиола переглянулась с Михи Аэлой и, соглашаясь с ним, кивнула.
— Раз уж мы заговорили о высоком… — поборов своё веселье, заговорила Бригита, — может, отужинаем уже? Не могу рассуждать на голодный желудок. Да и поход куда-либо нам в ближайшее время всё равно не грозит.
Она мотнула головой в сторону окна, за которым расходились ветер и ливень. Чернокудрая, посмотрев на подругу, тоже кивнула, и полукровка потянулся за походным мешком. Буря снаружи действительно разыгралась не на шутку, поэтому окно пришлось надёжно закрыть, а огонь в железной тарелке — потушить. Без света в покинутом доме стало гораздо неуютнее, но Фавиола попыталась не забивать себе этим голову. Перед тем как раздать им еду, приготовленную заранее, Михи Аэла подал чернокудрой своё покрывало: большой кусок весьма грубой ткани серовато-бурого цвета, которую он расстилал во время ночлежек. Так как спальный мешок у девушек был один, то кто-то из них должен был спать на этом, и чаще всего этим человеком была Фавиола, поэтому, относясь к этому куску ткани как к чему-то привычному, она спокойно приняла его и обмотала вокруг себя. И как только полукровке удалось заметить, что чернокудрая успела продрогнуть?
Отужинав скорее ради того, чтобы живот не начал бурчать, чем из простого желания поесть, а потому управившись быстрее остальных, Фавиола подлезла поближе к стене дома и прислонилась к ней бочком, продолжая наблюдать за подругой и проводником. Михи Аэла зажёг маленький огонёк — его было недостаточно, чтобы согреться, но при этом он и не начинал чадить, — тем не менее чернокудрая была рада, что у них появился хоть какой-то источник света. Темнота вокруг уже порядком надоела ей — за это время она стала символом потерянности и страха. Хотелось открыть поутру глаза и оказаться в каком-нибудь людном месте, лучше всего — вместе со знакомыми людьми, с которыми они разлучились в силу обстоятельств. Возможно, именно поэтому — стремясь поскорее оказаться в завтрашнем дне — Фавиолу и сморил сон, правда, она несколько раз просыпалась за ночь: по большей части потому, что её будил гром, моментами гремящий столь сильно, что стены дома, казалось, начинали дребезжать в ответ на его раскаты. Но вместе с тем чернокудрая ненароком стала свидетельницей тихого разговора, развернувшегося между её спутниками. Не открывая глаз, она слушала в пол-уха, как они переговаривались насчёт вещей, косвенно связанных с их вчерашней беседой. Бригита расспрашивала Михи Аэлу о разных существах, вероятно, чтобы иметь более полное представление о том, кто может встретиться им в пути, но в какой-то момент их разговор скользнул в иное русло и лёг на раскалённые полусном чувства чернокудрой, заставив прочувствовать то, о чём она, бодрствуя, рассуждала, но не пропускала сквозь своё сердце.