Эмироэль остался на том же месте, в подавленном состоянии; прислушался — может, где-то поблизости находилась его наставница или вторая заклинательница? Моргина разогнала бы любую шушеру, даже магическую — по крайней мере, он на это надеялся; тем не менее ничего, кроме шелеста листвы, слышно не было. Всё вновь потонуло в смеси тишины и вплетающихся в неё ненавязчивых звуков леса. Приблизившуюся к нему чаровницу молодой целитель заметил, лишь когда она оказалась непосредственно возле него. У неё были волнистые рыжие — в оттенках лесного пожара — волосы и тонкие очертания. Она молча смотрела на него своими глазами с двумя радужками — один из которых был зелёным, другой — золотистым, — и не спешила что-либо делать, а под конец дотронулась длинным переливающимся ногтем до заплаток на его куртке и несколько раз легонько постучала по ним.

— Mōlgī, — отворачиваясь, сказала она голосом, похожим на скользящее дуновение нагретого летнего ветра.

Эмироэль посмотрел ей вслед — в обтянутую поблескивающей тканью спину, прикрытую локонами, — но уже через мгновение чаровница исчезла из его поля зрения.

Когда человека с особенной силой тяготит какая-то мысль, ему начинает казаться, будто это становится заметным для всех окружающих, сколь бы тщательно всё это не было скрыто. Молодой целитель совсем не знал перевода слова, произнесённого этим созданием, но ощутил в глубине себя понимание того, что оно хотело этим сказать. Его душа вдруг представилась ему такой же рощей, только разгуливали по ней вовсе не чаровницы, а мрачные тени — хитрые, скрытные, каждая со своей долей власти над ним. «Mōlgī…» — повторил Эмироэль, и что-то откликнулось в его груди, громче застучав под рёбрами. Может ли быть обманом то, что видит уже не один, а двое — в особенности, когда они созерцают что-то, что находится совсем не на виду?.. Щепотка отчаяния — вот, что билось в груди, подкармливая имеющийся там тёмный поток, понял он. Молодой целитель попытался притоптать его, прижав к заплаткам на куртке свою ладонь, измазавшуюся в грязи и «украшенную» многочисленными царапинами. «Mōlgī, mōlgī». С чем он враждовал и чего боялся, то сегодня получило наименование, но не изменило своей сути. Внутри него сделалось темно, будто кто-то задёрнул шторами всякие источники света, даже самые малые, и Эмироэль завертелся на месте, ожидая возвращения Трины. Он отчаянно хотел покинуть это место, бросив здесь также не вовремя вспыхнувшее беспокойство, но что-то подсказывало ему, что, уходя отсюда, они заберут больше, чем будут иметь возможность оставить, и эта мысль надоедливо клевала его изнутри всё то время, что он провёл на поляне будто бы и под взглядами множества пар глаз, но при этом совсем один. «Возвращайся поскорее», — мысленно поторопил он подругу, повязнув в ожидании и переминаясь с ноги на ногу. Это место угнетало его, и он стремился поскорее сбежать от него и всего того, что могло послужить невысказанной причиной всем этим чувствам.