Всё это длилось не больше двух секунд, но эльфийка была уверена, что — даже если всё случившееся ранее ей просто привиделось — то вот это точно было настоящим.

Совсем не думая о необходимости придерживаться заданной роли, Моруэн резко втянула в себя воздух, пошатнувшись назад, и прижала ладонь к голове. Едва заметная, почти бесцветная — но в то же время уловимо голубоватая — полупрозрачная дымка слетела с её пальцев, словно смахнутая её дыханием, и растворилась в воздухе, не оставив после себя никакого следа.

Ночь выдалась холодной из-за налетевших с востока ветров и внезапно ударивших ливней, а окно в натопленной комнате покрылось влагой; потому с утра, когда стекло пронзили яркие лучи солнца, капельки, стёкшие с него на лепестки цветов, искрились серебром. Казалось, что всего за одну ночь наступило жаркое лето, но это чувство было обманчивым — возможно, это глаза позволили обмануть себя или же таких перемен попросту захотелось уставшему сердцу. «Было бы хорошо, если бы наконец пришло лето», — подумала Бригита, взглянув в окно. Ей нравилась весна, но в этом году она оказалась сложным периодом, и потому складывалось впечатление, будто изменения во внешнем мире могут что-то изменить и во внутреннем.

Как и ранее, рыжеволосая девушка заняла место возле стола, но на этот раз не сидела на стуле, а стояла возле него, скрестив руки на груди и слегка опираясь о его спинку. Отведя взгляд от окна, она перенесла его на мужчину, полусидящего в кровати и спокойно попивающего чай из большой прозрачной чашки без ручки; в зеленовато-жёлтом отваре плавал крупный лечебный цветок, и из-за него по комнате разносился аромат, схожий с запахом обыкновенных трав — в частности, ромашки. Бригита, впрочем, смотрела не на напиток, а на незнакомца, по какой-то причине уже какое-то время гладящего только на кружку. Наконец-то благодаря свету дня у неё была возможность рассмотреть его как следует, так как лекарша сняла с него все припарки и промыла лицо лекарственным средством, которое ещё не до конца впиталось в кожу, а потому блестело на его лбу и щеках.

У него было неширокое лицо, так похожее на то, что так характерно эльфам, но и не столь овальное. Черты — плавные и пропорциональные — создавали впечатление безобидности и даже скромности, но ни в коем разе не флегматичности: было видно, что это человек спокойный, уравновешенный и скорее всего попросту не привыкший выплёскивать эмоции наружу, а склонный переживать их внутри себя. Пухлые губы с кажущимися припухшими — из-за лечения — веками склоняли его вид к некоторой детскости, но полная борода, охватывающая почти всю нижнюю часть лица, перевешивала это впечатление в обратную сторону, мешая с точностью определить его возраст. Борода, судя по всему, была настоящей, как и волосы на голове — длинные, ниже плеч, мягкие с виду и немного волнистые, при этом спутавшиеся из-за долгого лежания на кровати и того, что этому предшествовало; по цвету они были тёмного карамельно-каштанового оттенка. Но больше всего внимания к себе притягивали глаза: неподдельно спокойные, с двуцветной радужкой, наполненной выразительным ясно-синим и желтовато-карим цветом; казалось, что в его глазницах полевые незабудки застыли в вишнёвой смоле. Это не могло быть чем-то совсем уж естественным, поэтому Бригита пришла к выводу, что здесь замешана наследственность какого-то народа, с которым она ещё не встречалась. Оставалось только выяснить это, а ещё — разобраться с возрастом, впрочем, поводив по незнакомцу никуда не спешащим взглядом, рыжеволосая в итоге решила, что ему должно быть не меньше двадцати пяти согласно привычным для неё меркам, а по здешним понятиям — в радиусе от ста до ста тридцати, что по обыкновению вызвало в ней небольшой мыслительный диссонанс.

Но всё это было всего лишь доводами, и узнать что-то конкретное можно было только спросив. Незнакомец, тем не менее, заговаривать не спешил — знай себе попивал свой отвар и отмалчивался, и то, как он это делал, явно давало Бригите понять, что он первым не расколется. Она же была куда нетерпеливее, и то время, когда она тоже могла зависать в предоставленной ему комнате, ничего не говоря, тоже прошло, так что начинало становиться неловко; по большому счёту, она здесь уже была не нужна, но Бригита оставалась на прежнем месте, и на это нужна была причина. Вывод один: нужно было вывести его на разговор или уходить. Последнее, вот так вот резко и без видимой причины, тоже было бы неуместным, так что оставалось только раскрыть свой рот и постараться не ляпнуть что-то дурное, а то с генерацией неприятных ситуаций за последние несколько дней рыжеволосая и так превысила все дозволенные лимиты.

Упёршись руками в спинку кресла и елозя глазами по комнате, она наконец спросила:

— Ну… ты это самое… как? — Мужчина перевёл на неё свой взгляд, не торопясь отвечать, а потому Бригита наспех добавила: — Как голова? — И попутно мотнула своей.

Незнакомец опустил руки с зажатой между ладонями чашкой и слегка повернулся к ней.

— Практически, как и прежде, — ответил он. — А вскоре всё окончательно вернётся на свои круги… Благодаря вашим усилиям.

Голос у него был под стать внешности — мягкий, размеренный. Тембр сам по себе показался рыжеволосой почти что убаюкивающим из-за своего необычного звучания; таким голосом можно было бы вести переговоры или просто что-то повествовать, так как он лился без скачков в интонациях и этим же завлекал к тому, что произносил. «Что же внутри у этого человека, — дивилась Бригита, — если он способен на такую собранность?» Она чувствовала себя не иначе как посетительницей каких-нибудь архивов, заговорившей между стеллажами с библиотекарем — с одной только разницей, что шуметь было по-прежнему нельзя, но и таиться не было смысла. Разумеется, это же заставило её воспринять саму себя как крикливую ворону, и весь тот накал эмоций, который она испытывала по поводу своей неловкости, пришлось резво приглушить, внутренне навалившись на него, но от этого ведь он никуда не делся, и, наверное, от взирающих на неё глаз незнакомца не укрылось, что перед ним — особа почти во всём ему противоположная. Не считая, конечно, тех нескольких вещей, которые их объединяли и из-за которых она всё ещё находилась здесь.

— Нехилая вышла драка, — выдохнула Бригита.

Хвастать тут было нечем, поэтому её слова и прозвучали с некоторым облегчением, но не сказать, что с энергичностью, которая присуща людям, долго ещё взмахивающим руками по окончании всего действа. Как говорится — всё хорошо, что хорошо кончается; но по спине, так или иначе, пробегался холодок, когда рыжеволосая начинала думать о том, как всё могло обернуться, если бы она в тот или иной момент поступила иначе. В произошедшем была доля — объективно оценивая, скорее даже львиная — её вины, но она не хотела начинать разговор с этого, а решила — подсознательно — сперва выслушать, что по этому поводу скажет сам незнакомец.

— То был опасный противник, — согласился он, опустив взгляд на кружку и поводив большим пальцем по ней. — Дезертир или даже «жук». Нам в самом деле посчастливилось, что мы остались в живых.

Его взгляд снова переместился к рыжеволосой девушке, и она окончательно убедилась в том, что этот человек — из тех, кому явно несвойственно впадать в буйство эмоций. Он говорил очень размеренно — не монотонно, как если бы у него не было по этому поводу никаких чувств, но в то же время и как-то приглушённо. Из-за этого у Бригиты сложилось о нём одно конкретное впечатление: что он — чрезвычайно уравновешенная личность, что являлось недостижимой мечтой рыжеволосой относительно её собственного характера. Если бы она сама не видела его в бою, то решила бы, что перед ней — определённо человек миролюбивой профессии. Но, как показывала практика, внешность запросто могла ввести её в заблуждение, поэтому рыжеволосая пыталась не спешить с выводами, хотя ей очень этого хотелось — уж привыкла она раздавать полузнакомым людям всяческие характеристики, едва они только встречались ей, и, разумеется, зачастую это выходило ей боком. Сейчас должно было выйти по-другому. К желанию Бригиты убедиться, что с помогавшим ей незнакомцем всё будет в порядке и что она не останется ответственной за всё то дурное, приключившееся с ним, примешалось также нечто другое, пока ещё не до конца ясное, но рыжеволосая ощущала явную необходимость завести с этим человеком более плотное знакомство. Быть может, поступить так ей велел инстинкт самосохранения и нежелание возвращаться к своему прежнему состоянию, когда они с Фавиолой были целиком и полностью одни и не имели возможности даже посоветоваться с кем-либо. А этот мужчина, на первый взгляд, казался осведомлённым по поводу того, что разворачивалось в этом краю, и Бригита решила продолжить разговор в том же направлении.