Говорили же, что город этот был авалианским.

Большинство историй, рассказывающих о его прошлом, были неизменно связаны с озером, возле которого он был построен и которое само было окутано множеством легенд. Одна из них гласила, что своё название Зеркальное озеро получило благодаря тому, что пришедшие сюда эльфы застали водоём в виде, напоминающем зеркало: настолько прозрачной и чистой была его вода, и что бы ни бросили в него, круги быстро исчезали, возвращая его поверхность в совершенно ровное, безмятежное состояние. Кто-то даже придумал, что таким его сделала драконья магия — будто бы одно из этих древних существ во времена своей эпохи так любило глядеть на себя, что воздействовало на воды озера, превратив их в подобие громадного зеркала. В Империи вообще многие вещи связывают с драконами и в особенности с озёрами, потрясающими своими размерами. Было ли это правдой, никто точно сказать не мог, но Зеркальное озеро и вправду было не совсем обычным. Оно никогда не замерзало, даже в самые лютые зимы — так что только маленькая кромка льда появлялась возле берега; в нём росли необычные растения, и к тому же оно хранило в себе следы давно прошедших времён, а некоторые найденные в нём вещи так и вовсе сложно было объяснить — и потому никто не мог с точностью разгадать их смысл и предназначение. С годами оно утратило свою непревзойдённую прозрачность и стало больше похожим на обычное озеро, но ореол таинственности не покинул его. То же касалось и самого города. Он остался цел после смены эпох и был занят варанон, когда те пленили эльфов. Затем вернувшиеся принцы восстановили его, так как варанон превратили некогда славный город в центр промышленности этого региона. Во времена Восстания Близнецов мятежники пытались захватить его, но, как говаривали верные традициям эльфы, лишь забрызгали его белые стены своей кровью. Город продолжил своё существование, и вот уже новые принцы — из династии Первых Королей — взяли на себя заботу о нём. Было это титулом славным, отличающимся от других; не зря ведь управляющих этим краем чаще называли не принцами и принцессами Арела́ммы, как это принято, а лордами и леди Зеркального города. Возможно, это и было заслуженно, так как Ареламма отличалась от остальных регионов эльфийских земель. Кроме Зеркального города были в этом краю и другие достойные внимания города, но всех их объединяло одно: некая нацеленность на верхние слои общества. Моруэн не доводилось слышать жалоб об этих городах, словно не было в них бедняков и не совершались в них никакие преступления. В самом Аулар’ноне размещалось главное — в пределах эльфийских земель — учебное заведение, обучающее целителей; также в главной библиотеке города хранилась история Пламеносных и трактаты касательно них — скорее всего, копии, но и таковых на свете было не так уж много. В Ареламме вообще было очень много университетов и школ, что делало его города привлекательными для, как это говорится, перспективной молодёжи. В большинстве своём то были эльфы из состоятельных семей или, по крайней мере, тех, что могли обеспечить им хотя бы обучение. Те, кто проявлял особый потенциал и был готов во всём следовать установленным правилам, могли рассчитывать на обучение, оплаченное с кармана управляющего Зеркальным городом. Само собой разумеется, что все жуть как рвались попасть в эту студенческую среду; ради этого можно было полностью переделать свой характер, перетерпеть небрежность по отношению к своей персоне со стороны окружающих и полностью выбиться из сил в ходе многолетнего обучения, но это позволяло обрести своё место в жизни, причём место обеспеченное и в будущем уважаемое. Колдуны, служащие стране, это совершенно другая история, чем колдуны, руководствующиеся исключительно своими целями. Моруэн при всём своём внутреннем свободолюбии тоже на многое бы пошла, чтобы прощемиться в этот слой общества — только вот она не обладала никакими талантами, подходящими для этого, а потому такие места, как Аулар’нон, были для неё закрыты. В настоящем город, в общем-то, был уже не таким, как прежде, и это странным образом утешало, но лишь частично. У него уже много лет не было ни своего принца, ни принцессы, а когда такими местами управляют хозяева земель, они будто теряют часть своей души. Последним настоящим правителем, до сих пор регулярно фигурирующим в разговорах про Зеркальный город, был Аула́ндрэ — двоюродный дед нынешнего короля. Моруэн видела его статую, когда посещала замок: та стояла на входном дворе. Любой посетитель, прошедший сквозь главные ворота и миновавший проход между крепостной стеной за ними, первым делом увидит его — это огромное изваяние возле стены передней части замка. Оно было изготовлено из белого камня и отображало высокого мужчину в аристократических одеждах, выдвинувшего чуть вперёд своё правое плечо. Возникающее впечатление внушительности, вероятно, ему придавали длинные, гладкие одежды и прямые волосы до бёдер — всё это вытягивало его фигуру. Лицо выражало собранность, но полоска сомкнутых губ закладывала в смотрящего на него ощущение, словно перед ним человек, серьёзно настроенный и бескомпромиссный. В пользу этого «срабатывали» также глаза: скульпторы оставили их просто белыми, без детальной обработки глазных яблок, всё как в тот период после варанонского плена, когда изваяния были в меру подробными и часто однотонными. Возможно, был в этом смысл, так как Моруэн видала разные скульптуры, но ни одна не произвела на неё такого впечатления, как эта — словно, просто зайдя во двор и бросив на неё взгляд, она побывала на аудиенции у лорда Зеркального города.

Странно, что антарийцы её не тронули. Когда войско Антье заняло Мерела́нт — один из значимых городов запада, — он велел сжечь сад, разбитый в самом его сердце. Моруэн тогда, сама не ведая почему, расплакалась — возможно, из-за той красоты, что погибла в огне, а было то место по-настоящему прекрасным, с невиданными ею прежде растениями и цветистой листвой на высаженных согласно какому-то особому замыслу деревьях. Такими вещами надлежало любоваться, и эльфийка ненароком задумалась о том, что с охотой посещала бы это место каждый день, если бы была жительницей этого города — а открыт этот сад был для всех. И тогда Антье преподал ей урок: возможно, такой, что был совершенно лишним для ушей обыкновенной девицы, но ему нравилось время от времени высказывать ей что-то такое. «Есть две вещи, которые ты можешь сделать с врагом, — говорил он. — Либо отрубить ему голову, либо подбить ему ноги. Я предпочитаю делать второе». Моруэн тогда была слишком зациклена на своих чувствах и не могла развить полноценный разговор, а потому лишь по-детски просто спросила, зачем же он сжёг этот сад, ведь он не мог причинить никому никакого вреда. «Идея — вот что способно удержать вместе большое количество порой совершенно непохожих друг на друга людей. Она же является способом воздействия на общее их количество, — взвешенно пояснял антариец. — Город теперь наш, мы ходим по его улицам, а его жители — в нашей власти. Но это вовсе не означает, что они смирились с таким положением. Сила духа — вот главное орудие врага. Ты знаешь, что это за сад, Моруэн?» Эльфийка помотала головой, шмыгнув носом. Слёзы участливости всё ещё оставались на её лице, но она уже переключила своё внимание на командующего. «Его разместил здесь один из их принцев», — продолжил Антье. С тех пор, как они с Моруэн стали жить вместе, он всегда говорил об эльфах как о чём-то, к чему девушка, находящаяся рядом с ним, не имела никакого прямого отношения. «Это их связь с теми временами, когда они были сильны. Где-то в глубине души они таят надежду, что те времена не прошли бесследно и что в них ещё сохраняется что-то от эльфов той эпохи. Этой ночью я превратил эту связь в пепел, — сказал антариец.  — Вот так легко и беспрепятственно исчезло то, чем дорожил весь этот город. Ты в чём-то права, и этот поступок действительно принесёт не так много вреда — но речь идёт о вреде физическом. Мне нет нужды убивать каждого несогласного с новыми порядками, ведь это быстро опустошит этот город. Также было бы глупо с моей стороны разворачивать здешние дома, сжигать городские архивы или разрушать лазарет. В соответствии с холодным расчётом сад им не нужен — он их не кормит и не лечит. Но он — их идея; драгоценная память о том, чего лично с ними ничего не случалось, но на что они имеют большие надежды. Видя эту пламень и дым, их разрывает не от потери чего-то прекрасного, а от рвущейся картины окружающего их мира. И ты увидишь, что из Мереланта нынче будет поступать куда меньше донесений о мятежах».  Теперь, вспоминая об этом, Моруэн действительно не могла припомнить, чтобы командующему приходили известия о серьёзных сопротивлениях в этом городе после того, как основная часть войска двинулась дальше на восток.