Девочка по-прежнему не могла собраться и заговорить хотя бы о чём-то. Она мысленно витала вокруг того момента, когда встретилась с теми фигурами в лесу. Ей почему-то становилось ещё страшнее, когда возникала мысль рассказать об этом остальным, словно это было каким-то ужасающим секретом, который нельзя было никому открывать. И Сэльба молчала, как воды в рот набравшая, и даже не шелохнулась, когда брат, всё ещё нёсший её на плече, вдруг остановился.

— Смотри, — пытаясь приободрить её, заговорил он, — мы почти пришли.

Сэльба нехотя выползла из зарослей Тёмного леса, куда её относили её мысли, и обратила взгляд в ту сторону, куда указал её брат, попутно попытавшись улыбнуться, но не так, как обычно. Ей было совсем не до этого. На слух моментами накатывал шёпот: она уже не слышала его, но он вспоминался маленькой эльфийке, беспокоя её, и так охваченную беспокойством. Папа обещал, что когда они придут в нужное место, то сразу же окажутся в безопасности, поэтому маленькая эльфийка, вспомнив об этом, обратила взор туда, куда поглядывали все остальные. Там, залитая лунным светом и одинокая на всём просторном поле, стояла башня, и её призрачная верхушка, которую Сэльба не видела, но которая сплелась в её воображении, сделав всю постройку целостной, будто ткнулась в её испуганно стучащее сердце, заставляя девочку ещё крепче сжать руки вокруг шеи своего брата.

Прошло несколько дней с тех пор, как они в последний раз видели высунувшийся из растрёпанных кустов ветхий причал с несколькими досками, с течением времени прогнувшимися навстречу мутноватой прибрежной воде Сихэли. Он был совсем незаметен с холма, с которого спустилась их группа, вышедшая из леса в сопровождении Теней, и быстро скрылся из виду, когда их лодки пустились в дальнейший путь. Моргина видела отчётливую тоску на лицах некоторых девушек и неоправданный энтузиазм — на лицах своих сородичей. Рода, к примеру, освобождённая от пут, устроилась подобно путешественнице на носу их лодки и с любопытством, подчёркнутым лёгкой улыбкой, наблюдала то за территориями, которые они проезжали, то за водой, словно всё это было для неё какой-то познавательной поездкой, не сопровождаемой никакими опасностями. Эмироэль, в свою очередь, был просто увлечён тем, что смог выбраться в мир. Целительница не знала, стоит ли разрушать настрой своего ученика призывами к большей осторожности — он обладал очень чутким, но вместе с тем легко приноровляющимся нравом, и сложно было сказать, в действительности ли у него получалось умело отводить от себя напряжённость или же он не испытывал её вовсе, поддаваясь своей привычке искать хорошее даже в том, от чего веет исключительно тьмой. Глядя на него, Моргина приходила к выводу, что её наибольшим желанием было бы оставить его в надёжном месте, но найти таковое в настоящем времени было задачей почти что невыполнимой: даже родной Вэ’эвар Эйдур, славящийся своей неприступностью, мог пасть в любой момент. Но даже несмотря на то, что Эмироэль неплохо справлялся с собой вопреки всем обстоятельствам, испытаниям бо́льшим, чем те, что уже были пройдены, она его подвергать не хотела. Что касалось остальных, то у них попросту не было выбора, и, сознавая это, старшая эльфийка ещё сильнее начинала чувствовать свою ответственность за них. Вплоть до этого самого часа ей не давали спокойствия мысли о Криандре, оставленной позади; она думала об этой девочке каждый день. Как бы целительница ни силилась понять, ей всё ещё не удавалось объяснить самой себе, как у неё получилось допустить такую ошибку — это было просто немыслимым. Недовольство Эмироэлем, не доглядевшим за девушкой, теперь уже полностью иссякло, и в своём сердце Моргина полагала виновной только себя саму. «Они ещё дети», — говорила она себе. А Криандра ко всему прочему ещё и не была здешней относительно этого мира. Откуда ей было знать, чем может обернуться её авантюра? Но эльфийка, не имевшая о ней никаких сведений с того самого дня, как они неволею расстались возле её дома, всё же надеялась, что послание, отправленное ею одному давнему знакомому, не просто достигло своего адресата, но и нашло в нём нужный отклик. Этот человек был у неё в долгу, и ради его выплаты он мог поступиться своим прямым долгом и выполнить её просьбу, которая заключалась в простой мелочи: не дать Криандре ни под каким предлогом покинуть её дом в Вэ’эвар Эйдуре, пока она не пошлёт за ней своё доверенное лицо. Но даже в этом простом плане всё могло пойти не так: Криандра могла затеряться в огромном городе или скрыться в нём намеренно; человек, которому Моргина отправила послание, мог его не получить, да и с ним самим что-то могло случиться; кроме того, она могла не найти человека, пригодного для того, чтобы отправиться за девушкой и привести её на восток. Мысли об этом угнетали эльфийку, поэтому она обрезала их на корню — ей нужно было оставаться в полной боеготовности ради остальных. Они, к слову, напоминали маленьких котят, наотрез отказывающихся оставаться в одной корзине. Вспоминая себя в их возрасте, целительница признавала, что тоже была с характером, но эта её черта всегда отступала перед авторитетностью старших. Эльфы воспитывают своих детей, в первую очередь, послушными, и это качество они обычно теряют ближе к взрослости, когда окончательно становятся самостоятельными, — по крайней мере, так было в годы, когда Моргина считалась юной, и до них. У её подопечных послушания либо не было вообще, либо оно наличествовало, но с убытком в чём-то другом. Все они были очень разными, но в той или иной мере доставляли целительнице немало хлопот, чего она, разумеется, не стремилась показывать, поэтому могло сложиться впечатление, будто её пристальное внимание направлено только на некоторых из них — но это было не так. Бригита, к примеру, не столько злила, сколько волновала её. У рыжеволосой девушки громко выл в крови ураган, но это была пустая, бессмысленная трата энергии, которая часто выступала против неё самой. Неконтролируемая эмоциональность способна сделать из людей марионеток обстоятельств; любой противник, повстречавшийся Бригите и приметивший эту её сторону, мгновенно воспользовался бы этим. Эмоции лишали её разума, а даже маг, обладающий невероятными возможностями, становится слабым, если не находит способа обуздать свой собственный нрав. Пока что Бригита была наислабейшим звеном в их группе, так как при умелом обращении противник мог бы использовать её против всех них, и девушка в итоге даже и не разобралась бы, как стала игровой фигуркой в чужих руках. Такое определение могло показаться странным, особенно учитывая, что с ними плыла Трина — девушка на редкость чувствительная и нерешительная даже в самых незначительных вещах. Моргина не видела в ней абсолютно никаких задатков бойца, так как при любых сложностях светловолосая девчушка наверняка начала бы с того, что сжалась в комочек и сдалась, — кажется, возможности сопротивления не только не было у неё в мыслях, но и не числилось среди инстинктов. Тем не менее в Катрине было то, чего катастрофически не доставало её сестре: она притягивала к себе людей. Её внешняя хрупкость и совершенная беспомощность порождали в окружающих желание её защищать. Эмироэль был одним из тех, кто полностью попал под влияние этого её качества. Моргина допускала, что причиной этому был возраст: её ученик как раз находился в тех годах, когда молодые люди ощущают острую потребность быть кому-то нужными и хотя бы в чём-то незаменимыми. Эта необходимость меняет их характер и взгляд на окружающих. Трина не создавала впечатления ничтожности, поэтому оберегать её виделось неким особым негласным заданием. Во всём просторном мире Эмироэль был только начинающим целителем, но здесь, в лодке, он мог ощущать себя героем — его окружение давало ему такой шанс. Его наставница не видела в этом ничего дурного, но опасалась, как бы чудное марево не разбилось о препятствия, выставляемые реальностью, прежде чем оно воплотится в жизнь. Моргина повидала немало людей, которые допускали множество ошибок только из-за таких вот — кажущихся на первый взгляд безобидными — представлений. Что до Фавиолы… Чернокудрая держалась молодцом, но целительница видела, что это даётся ей с трудом. Она уверенно подходила к каждому вопросу и старалась помочь не только своим подругам, но и самой Моргине, только эльфийке казалось, что она слишком многое взваливает на свои плечи. Было, конечно, очень удобно иметь среди доверившихся ей молодых людей личность, настолько стойко всё переносящую, но Моргина опасалась, как бы эта сдержанность в итоге не вылилась в мощный взрыв. Фавиола ничего не говорила ни о своём самочувствии, ни о собственных домыслах по поводу их путешествия. Все конфликтные ситуации она переносила весьма отстранённо, и лишь только та оплеуха, которую получила от неё Бригита в предгорье, заставила целительницу по-другому взглянуть на её способности к самоконтролю. Ей бы хотелось, чтобы чернокудрая рассказала всё как есть, чтобы проблемы, если они у неё были, не всплыли в самый ненужный момент, но Фавиола продолжала молчать и только лишь выполняла те обязанности, которые ненароком выпали на её долю. В то же время целительница не могла не отметить того, как тонко эта юная девушка обходила все острые углы, которые создавали её товарищи, а это было непросто при учёте того, что они безотрывно находились в обществе друг друга.