Съёжившиеся внутренности так и не позволили Криандре предпринять хоть что-либо, и она целиком скользнула в руки сложившемся обстоятельствам. Она не боролась за себя — хотя много раз представляла это именно так, давая себе обещание не сдаваться без боя, — и не пыталась бежать. Антариец мог положить конец её существованию на этой земле прямо сейчас — ну правда ведь, неужели она ожидала каких-то фанфар или сигналов, которые оповестили бы её о последней опасности в её жизни?..
От решающего момента её отделяло несколько секунд — по меньшей мере пять или чуть больше. Тёмные, почти что чёрные глаза антарийцы вцепились ей в лицо, но меч застрял в ножнах, продвинувшись вперёд лишь на длину указательного пальца. Мужчина, всем своим видом не оставляющий сомнений в том, что он намерен разобраться с ней здесь и сейчас, вдруг повёл головой. Он не расцеплял пальцев на её руке, но хватка ощущалась слабее, чем поначалу. Криандра всё так же не двигалась, даже не выдохнув воздух, который втянула в себя в то мгновенье, когда была схвачена. Антариец зажмурился, словно в раздумьях, наклонил немного вбок свою голову… Зеленоглазая следила за ним, не отрываясь. Наконец черты его лица слегка разгладились, и он бросил руку Криандры как что-то, ставшее совершенно бесполезным для него. Меч звучно защёлкнулся в ножнах, и мужчина, развернувшись, просто ушёл.
Где-то возле палаток напротив — а они с лазутчиком находились на небольшой площадке между ними, — будто бы проскользнул край чьего-то плаща. Кто-то, возможно, стоял там какое-то время, а затем также решил уйти без лишней задержки — но Криандра практически этого не заметила.
Какая-то сила едва не бросила её на землю, как только антариец отпустил её, но она шла изнутри зеленоглазой и её источником были эмоции девушки. Она не храбрилась и не пыталась собрать то, что сохранилось от её прежнего образа, так как всё казалось канувшим в лету. Один приступ паники, и Криандра вдруг осознала, какой опасности себя подвергла. Все эти слухи, вся эта игра — всё это зашло слишком далеко. Она-то полагала, что антарийцев такие вещи заставят сторониться её или, по крайней мере, они отнесутся к ним как к весёлой забаве, а здесь, в лагере, в моменты затишья солдаты были готовы развлекать себя чем угодно, даже такими коллективными притворствами, когда одна девица строит из себя опасную особь, а другие ей подыгрывают в силу своей скуки. Но Криандра, наклонившись и хватая вещи, выпавшие из таза, целиком и полностью признала, что с неё довольно и что с этой игрой с её стороны теперь уже наверняка всё покончено. «Я не ведьма, — глотая воздух рваными вдохами, приговаривала она одними губами, — я просто… я…»
Но кем бы она ни была, одно оставалось неизменным; и Криандра, собрав свои вещи и не оставив ни одну из них валяющейся на земле, побежала, сколько было скорости в ногах, к жилищу чародея — ночь по-настоящему ещё не началась, а у прислуги к этому времени всегда оставалось ещё много незаконченных дел.
С каждым шагом внутренний жар всё сильнее распалялся в притворщице, так что она не шла, а почти что летела, стуча невысокими каблуками по брусчатке. Подол юбки стремился опутать её ноги, но девушка так спешила, что скорее порвала бы его в движении, чем остановилась, чтобы расправить непослушную часть одежды. Из её рта выходили едва различимые в ночном воздухе облачка пара: минувшим вечером Аулар’нон нагрелся под лучами яркого заходящего солнца, но стремительно остыл после того, как оно скрылось за горизонтом. В относительной темноте, окутавшей город из-за луны, спрятавшейся за облаками, горели факелы, но дороги, по которым шла притворщица, были широки, и их отсветы порой даже не дотягивались до центра улиц. Златоглазая девушка, из-за своего убранства больше похожая на вполне зрелую женщину, старалась держаться более тёмной стороны дорог — ей было привычнее оставаться незаметной, но теперь это казалось почти невозможным. Волнение, порождаемое напуганным сердцем и ползущее в глотку, нещадно толкало её в спину, так что складывалось впечатление, будто она вот-вот растянется на белой брусчатке и останется лежать там до тех пор, пока не придёт в себя; только даже если бы она и упала, ей пришлось бы немедленно подняться и пойти дальше — именно поэтому она старалась не падать и не делать ничего такого, что задержало бы её в пути. Возможно, дело было в изматывающем труде, которым она занималась до этого, или же в том самом напуганном состоянии, в котором она сейчас находилась, но выглядящая весьма состоятельной особа неслась по городу без остановки, и за последние полчаса успела миновать порядочное расстояние от самого замка до района, который было принято называть районом заезжих, так как всё здесь было организовано для людей, остановившихся в Аулар’ноне всего лишь на время. Обычно такие районы являлись одними из тех, что никогда не затихают; сейчас же здесь не смолкала только солдатня. Они стояли маленькими группками возле разных зданий и коротали своё время разговорами и выпивкой, но одного взгляда, брошенного на них, было достаточно, чтобы понять: настоящие гулянки разворачиваются вовсе не здесь, но это не означало, что в этом районе было спокойно. Проходя по мостику через канал, притворщица окинула взглядом небольшую площадь, остающуюся по правой стороне от неё. Там тоже шли беседы, и протискивающийся сквозь зарешёченные окна свет падал на переговаривающихся солдат. Несмотря ни на что, девушка их побаивалась, хотя теперь была почти уверена, что они её не тронут; но осторожность лишней не была. Не необходимость оставаться начеку мешала ей больше всего, а то, что внутри неё пытались ужиться две личности: одна — настоящая, что теперь постоянно боялась, и вторая — которую должны были бояться все остальные. Оставаться в паре и дальше они не могли, поэтому девушка спешила — ей нужно было укрыться от посторонних глаз и что-то решить, чтобы наконец привести себя в порядок, — но нужное место всё так же не попадалось ей на глаза. Она мысленно повторила несколько раз его название, будто это могло помочь ей поскорее высмотреть вывеску искомого заведения среди десятков других, размещённых в том же районе: «Пятнистый фазан. Пятнистый фазан». Днём ещё можно было бы кого-нибудь спросить, но на пути ей почти никто не попадался, а если кого и выхватывал в потёмках её взгляд, то девушка не решалась их потревожить. Из доступных ей людей был только мужчина, её спутник — он всё это время шёл в двух шагах позади неё, ступая настолько бесшумно, что, не будь притворщица так напряжена, то забыла бы о его присутствии. Его трогать она не хотела больше всего, потому положиться притворщица могла только на себя.
Не беда. Так оно было бо́льшую часть её жизни.
Наконец что-то похожее на нужную вывеску вынырнуло из темноты. Свет от факела едва затрагивал его половину, но на красной дощечке с золотистой каёмкой наверняка был нарисован фазан — если только она не ошиблась. Но, подойдя поближе, девушка констатировала, что это не какой-то мифический зверь, а действительно нужная ей птица. Нервничая и понимая, что она довела себя до такой степени, что готова зайти в любое заведение, лишь бы только найти себе укромный уголок, притворщица уверенно свернула в сторону входа, скользнув краем юбки по высокому и красивому деревянному ящику, в котором росли целыми соцветиями синие и лиловые цветы, и толкнула дверь с витражной стеклянной вставкой. Она была не заперта, и в другое время девушке это показалось бы нормальным: обычно у владельцев таких заведений есть работающие даже ночью управляющие, которые стоят за стойкой или просто крутятся возле входа, а также парочка нанятых за хорошие деньги охранников; иногда даже можно договориться об этой работе с желающими из городской стражи. В нынешнее время объяснение такой беспечности могло быть только одно: охранять, собственно говоря, было уже нечего.
Не предаваясь этим мыслям, притворщица зашла внутрь и хотела было придержать дверь, но вовремя вспомнила, что делать ей этого нельзя, и потому отпустила её, но дверь об идущего вслед за ней мужчину не шлёпнулась — он перехватил её раньше, чем это случилось. Как и прежде, он был очень тихим и не издавал никаких звуков, поэтому первое, с чем столкнулась девушка внутри заведения, была тишина. Его внутренне убранство оказалось типичным для таких заведений: всё было очень компактным, помещения отдавали уединённостью. Коридорчик от входа до противоположной стены занимал всего несколько метров; справа, отгороженное стойкой, находилось место управляющего со шкафами, придвинутыми к стенам, а сразу за ним, дальше по коридору — лестница наверх, под которой прятался вход на кухню. Слева от всего этого раскинулось пространство, почти вплотную заставленное квадратными столиками на четыре-шесть персон и стульями из красного дерева, точнее — должно было быть заставленным, следуя привычному укладу, но, по-видимому, часть мебели отсюда вынесли, так как та была слишком качественной, чтобы просто оставить её здесь. Невысокие потолки, цветы, расставленные по свободным уголкам, и выходящие на улицу окна с тяжёлыми красивыми шторами — всё это создавало ощущение уюта. Вне всякого сомнения, это место в прошлом приносило очень много дохода. Теперь, если б не поддерживаемая здесь чистота, его вполне можно было бы посчитать заброшенным.