В тот день всё обошлось для неё, но случилось нечто другое: вслед за этим поползли слухи. Они не обрели широкого распространения по всему лагерю, только вот те, кто обитал в той же его части, что и чародей, так или иначе были в курсе. Говорили, в общем-то, разное, и каждый, по всей видимости, приплетал к этой болтовне что-то своё, но каждый раз, выходя наружу из шатра своего «хозяина», Криандра натыкалась на кого-то, кто верил — или же очень сильно сомневался, но всё равно склонялся к тому, чтобы поверить, — что она действительно какое-то частично сверхъестественное существо. Ведьмой её никто не считал — наверное, заинтересовавшиеся этим вопросом антарийцы начали вытряхивать из подвластных им невольников всю правду, и так узнали, что, находись здесь ведьма, лагерь бы оказался перевёрнут кверху дном уже за первые сутки её пребывания в нём, так что в итоге они дружно сошлись во мнении, что андэран чародея — ведьмовская прихвостень. С одной стороны, это было плохо, ведь сейчас определённые люди начали следить за Криандрой, отмечать её в толпе, а узнаваемость в антарийском лагере никому из пленников ничего хорошего не сулила. С другой же, она стала обладательницей таких возможностей, над которыми раньше и не раздумывала. Как оказалось, она умеет отбирать жизненные силы, наводить всяческую порчу, менять чувства людей и многое другое. Полезный набор для невольницы… Но и опасный. Именно поэтому Криандра не делала ничего, что могло бы подтвердить эти слухи. Те, в свою очередь, не уходили в забвение, и на неё по-прежнему поглядывали с осторожкой, но главное, что это всё каким-то образом не дошло до чародея — или же он предпочитал не обращать на такие глупости своего драгоценного внимания, — и потому девушка могла продолжать исполнять свои привычные обязанности, всё так же выгадывая момент, когда она смогла бы выбраться на волю из этого ужасного плена, но возможное решение всё ещё было неимоверно далеко от неё.

Временами зеленоглазая настолько погружалась в выполнение всех своих задач, что действительно начинала ощущать себя невольницей, у которой не было никакой прежней жизни и не намечалось никаких перемен в будущем. Она расхаживала по лагерю, строго придерживаясь нужного маршрута и ни на что не отвлекаясь, так что многое из того, что происходило в нём, оставалось вне её внимания. Это тоже было своего рода защитой, которой окружала себя Криандра, ведь она не могла оставаться безучастной к тому, что видела, но и её сил было недостаточно, чтобы помешать этому. Совесть никогда не смолкала в ней, и потому зеленоглазая старалась давать себе хотя бы маленькие передышки — то, что прошло мимо твоих глаз и ушей, не вызовет сожаления, а его и без того было слишком много в этом месте. Ей казалось, что за всё время, проведённое в лагере, в ней возросло это внутреннее ожесточение — она считала, что в случае чего сможет пройти мимо. «Слишком много людей в нужде, — склонив голову, едва движимо помотала ею Криандра, — а враги по-прежнему слишком сильны». Но она продолжала их видеть и замечать. Ничего не растворялось в водовороте мнимой сдержанности. Так получилось и в тот день, когда зеленоглазая пошла на один из самых больших рисков для себя — на поступок неоправданный и в сущности своей глупый, но вернувший её к осознанию своей истинной сути.

Криандра вполне могла не расслышать ни звука сдавленного, сбитого дыхания, ни приглушённой антарийской речи, но то, что она это всё же расслышала, послужило ей знаком, что это должно было произойти. Выбрав один из наименее людных маршрутов, чтобы вернуться в жилище чародея после споласкивания рабочей утвари в лесном ручье, она всё же замедлила шаг, когда эти звуки настигли её слуха. Сердце, как и бывало в таких случаях, забилось чаще, и зеленоглазая сжала губы, упёршись взглядом в одинокий тонкий огонёк впереди. В проходе за палатками, где она шла, было темно; лишь только отсветы факелов с площадок между ними попадали сюда, задевая совсем небольшие пространства. Пройти здесь могли от силы два человека, и обычно такими тропами пользовались только тэйрэт, но не исключено, что кто-нибудь из антарийцев также мог забрести сюда, а потому нужно было держаться настороже. Криандра, впрочем, быстро сообразила, что где-то поблизости есть как минимум двое, и, судя по продолжающейся речи одного из них, её присутствия ещё никто не приметил. Нужно было просто идти дальше, и зеленоглазая, прижав к себе деревянный таз, наполненный вещицами поменьше, так и собиралась поступить, но что-то мешало ей покинуть это место, даже не выяснив, что происходит. Это было вовсе не любопытство, а чёткая ассоциация: человек, который так быстро дышит и при этом пытается это скрыть, наверняка в беде. «Я не могу», — заговорила с самой собой Криандра, взывая к собственному благоразумию, но оно в этот вечер не спешило откликаться, лишь только издали напоминая о себе. Оказавшись вне власти этого чувства, зеленоглазая прошла последующие несколько шагов настолько тихо, насколько могла — её тапочки едва касались поверхности холодной земли, так что под конец она шла едва ли не на цыпочках. Взгляд широко распахнутых глаз выискивал источник раздававшихся звуков и вскоре нашёл его.

За палаткой, на расставленных полу-квадратом коробках, сидели двое. Антариец — молодой парень с густыми тёмными волосами, свободно свисающими пониже плеч, — сидел по правому краю. Чёрная с бордовым униформа выдавала в нём солдата передовой, отсутствие усложнённых элементов брони — новичка, а распущенные волосы — отдыхающего человека, который этим вечером никуда не спешил. Затянутая в чёрную перчатку рука незатейливо прописывала что-то в воздухе вслед за его словами, а светло-голубой глаз, видимый Криандре, посверкивал в свете факела, пробивающегося между тканью стоящих рядом палаток. Одной ногой он упирался в коробки напротив, таким образом создавая преграду для той, что сидела по центру. Это была девушка из числа невольников: красивая, можно даже сказать, обворожительная юная особа. У неё было совершенно безобидное лицо с миловидными чертами, подчёркнутыми большими глазами, маленькими, полными губками, и чистой — пока ещё — кожей, на которой виднелось только оставленное красной краской клеймо. Волосы, из-за освещения кажущиеся рыжеватыми, а на самом деле, скорее всего, являющиеся просто светлыми, ложились крупными от рождения локонами, будто бы отделяя тем самым верхнюю часть её тела от всего остального, так как невольничья туника ей совсем не подходила. Теперь же, кроме неё, на плечи девушки был накинут плащ — чёрный кусок ткани с ромбовидным бордовым узором, — наверняка с той идеей, чтобы её не трясло от холода, но невольница сотрясалась так или иначе. Для Криандры оставалось непонятным, почему её определили в невольники, ведь таких девушек без вопросов сразу же отсылают в бордель… Разве что кто-то присмотрел её для себя. Но этот антариец её хозяином быть не мог — у рядовых нет как таковых личных невольников.

— Ты так красива, — со сдерживаемой томностью произнёс антариец на своём родном языке, — как луна высоко в небе среди сияющих звёзд.

Это было правдой, но невольница, похоже, не понимала ни слова. Антариец, едва касаясь, провёл костяшками пальцев по её лицу, и она уставилась на него, тяжело дыша. Нужно было быть целиком и полностью идиотом, чтобы не разглядеть, в каком ужасе она сейчас находилась. Голубые с примесью золотистого глаза блестели из-за собравшихся слёз, а их веки казались натянутыми, как на дыбе. Девушка всхлипывала, но как-то сдавленно, и не отводила взгляда от солдата, руководимого совсем другими ощущениями. Здесь, будучи скрытой от чужих глаз, да ещё и не понимая ни слова, Криандре бы тоже быстро сделалось страшно. Но антариец, судя по всему, был действительно очарован ею и такие нюансы предпочитал не замечать.

Но их-то уже заметила Криандра, и, став свидетельницей подобной сцены, она уже не могла развернуться в нужном направлении и просто уйти. Дальше… Дальше всё, скорее всего, сложилось бы по типичному сценарию — столько раз разыгранному в этом лагере, что так запросто всех участников и не пересчитаешь. Зеленоглазой же было жаль этой девушки: по той было видно, что такая ситуация приключилась с ней впервые. Те, кто в подобных условиях уже побывал, держался как-то иначе — с большей стойкостью или же отрешённостью. Несмотря на то, что антариец мурлыкал весьма сладко, это были просто слова, и здесь они не стоили почти ничего. Он говорил ей что-то о любви — хотя Криандра сомневалась, знал ли он сам об этом чувстве хоть что-либо, — и о страсти, которая однозначно поступала только с его стороны, и, поддавшись логике своих товарищей-завоевателей, мог в целом продолжить болтать что угодно, так как это было навеяно моментом. Даже если бы он и решился забрать её к себе в качестве постоянной любовницы, эта затея разбилась бы об обыкновенные нюансы лагерного быта, как, например, то, что эта девушка уже являлась чьей-то собственностью, и не пристало какому-то рядовому оспаривать чужие, более веские права на неё.