Позади непрошенных посетительниц ветер затронул деревья, и они зашумели — коротко и равномерно. Фавиола оглянулась на них и в тот же момент была застигнута врасплох стуком, раздавшимся со стороны дома. Стоило признать, что она уже целиком и полностью забыла и про колодец, и про то, зачем они вообще сунулись в этот дворик — остались лишь реакции, сцепившие одним махом все её мышцы, и обострившееся зрение, устремившее кареглазый взор на дом. На его крышу, прямо напротив них, приземлилась птица, видом напоминавшая ворона с чёрным, но не блестящим, а матовым оперением. Он был размером с небольшой бочонок и запросто мог бы повалить чернокудрую на землю, если бы ударил ей в грудь. «Что… — не отрывая от него взгляда, насторожилась каждой частицей себя Фавиола, — что это за существо?..» Опыт, приобретённый в путешествии, заставлял её воспринимать всё незнакомое и неизвестное как угрозу, и, похоже, не только её — так как и Бригита, с которой они столкнулись плечами, тут же выдернула из ножен кинжал, не отводя своего взгляда от ворона. Тот невозмутимо прошлёпал пару шагов по крыше всего в нескольких метрах от них. При каждом его шаге раздавалось многослойное «дзынь-дзынь-дзынь», и, присмотревшись, Фавиола поняла, что на пальцах у птицы имеются широкие серебристые кольца — весьма непривычный для пернатых аксессуар и непонятно зачем нужный, — а потому эта деталь лишь усилила настороженность девушки. Но кроме того имелись в незнакомом создании и другие необычности: у него были повадки скорее четвероногого животного, чем птицы; ворон ходил по черепице, будто сгорбившись и всматриваясь в застывших на дворике девушек. Глаза явно отличались от птичьих своей яркостью: правый бы жёлтым, а левый — ясно-голубым, с отчётливым жёлтым ободком, — и оба они пристально глядели вниз, не оставляя сомнений в наличии осмысленного сознания у данного существа. Наконец, ворон приподнялся в попытке что-то гаркнуть, и Фавиола затаила дыхание. Птица издала несколько хриплых гортанных звуков, силясь выдавить что-то в умолкшую атмосферу этого уединённого места, а затем вдруг поднялась и резко дёрнула крылом. На девушек обрушилась сотня маленьких капелек, утыкаясь в неприкрытую кожу их лиц точно крошечные иголочки. Фавиола с опозданием прикрылась руками и едва не пропустила тот момент, когда птица обернулась и стало заметным что-то, что она принесла с собой, но что до этого момента оставалось скрытым за её силуэтом. Ворон ухватился за этот предмет своим клювом и швырнул в сторону девушек, и, судя по тому, что он шлёпнулся им прямо под ноги, это было сделано с чётким намерением. Фавиола, отшатнувшись назад, бросила взгляд на упавший предмет. Это был солдатский наруч: гладкая пластина, укрывающая внешнюю сторону предплечья и крепящаяся на прочных ремешках с небольшими металлическими застёжками. Хотя, если быть точнее, это был фрагмент наруча с куском ткани, обернувшейся вокруг его неровного края. На пластине отчётливо виднелись три рваные борозды, прорезавшие металл насквозь, а сама ткань напиталась кровью настолько, что, изначально другая по цвету, сейчас она казалась чернеюще-бордовой. Кровь была свежей и ещё не успела высохнуть: её потёки только-только застыли на пластине, но размазались бы, если кто-то провёл бы по ней пальцем. Но чернокудрая даже близко не собиралась прикасаться к этой вещи. Несмотря на всю хаотичность ситуации, Фавиола тут же определила внутри себя, что понимает, с кого мог быть содран этот наруч: она видела такие на солдатах, которые напали на них во время перемещения отряда по реке.
— В… в… — силился выговорить ворон, вытягивая шею и молотя лапками по черепице. Затем он наконец громко выдавил из себя совершенно ясно воспринявшееся слово, разнёсшееся птичьим воплем по всему двору: — Война!
Всё это сопровождалось выкриком, который птица издала напоследок: казалось, что оглушительным предупредительным сигналом послужил сильный мужской голос, а не карканье пернатого. Едва только ворон выкрикнул это громкое, будоражащее тишину «а-а-а!», как он тут же сорвался со своего места и спланировал над макушками девушек, устремляясь к лесу и поднимая такую тревогу в них обеих, что, по крайней мере, Фавиоле едва ли глотку не свело от внезапного перенапряжения. В ней разом всколыхнулось что-то, что иной человек назвал бы выплеском интуиции, ощущённым как подсказка разума, наполненного вполне конкретными знаниями. Она не имела этому никаких доказательств, но теперь была уверена, что возвращаться назад им нельзя: вся та сторона, откуда они пришли, начала казаться ей огромной ловушкой, смыкающей свои зубчатые края. Жгучий холод испуга стянул все внутренности чернокудрой, напустив испарину на её лоб и из всех мыслей оставив только одну: «Беги. Спасай себя. Спасай вас обеих!»
И она побежала — только прежде развернулась, ухватив рыжеволосую подругу за руку, не думая, что она делает, и ринулась в лес, вслед за птицей — туда, где ещё несколькими мгновениями назад было опаснее всего, тем самым взяв единственное оставшееся направление в этом перевернувшем всё с ног на голову хаосе.
Взаправду — просто удивительно, насколько сильно человек может измениться всего за неделю, и как странно сознавать, что иногда ему в этом может помочь самая обычная одежда. Нет, не подбитый соболиным мехом плащ или какая-то особая униформа с отличительными знаками, а простое и незамысловатое платье в пол из плотной, немного шершавой ткани зелёного, точно пожухлые болотные растения, цвета, с длинным рукавом и высоким воротником, наполовину прикрывающим шею. Вряд ли Криандра могла представить себе что-то подобное тем утром, когда очнулась в окружении других невольников сразу после поимки в лесу, но теперь это было такой же реальностью, как пища, разбавленная другими продуктами и включающая в себя не только ставшую привычной безвкусную белесую крупу, и сон, который она могла официально и уже не боясь позволить себе в те часы, когда спал чародей и когда у неё самой не оставалось иных дел. Казалось бы, платье — такая мелочь! — но на деле оно всё изменило. Начать бы с того, как она вообще его получила. Случилось это на следующее утро после её перевода в статус андэран, когда зеленоглазая, тщательно обдумав свои слова, впервые целенаправленного заговорила с чародеем. Он как раз вышагивал по шатру с отстранённым выражением лица и сушил волосы полотенцем после купания, а Криандра, недавно натаскавшая для этого мероприятия воду, забрасывала в печь последние поленья. «Маrra-na, — заговорила она в тот раз, привлекая к себе внимание антарийца, — при теперешней температуре воздуха и перепадах погодных условий я в скором времени с большой долей вероятности могу простудиться и как следствие — умереть». Много ли нужно, чтобы обычная простуда переросла в не переходящий кашель, а затем и в заболевания более тяжёлые, которые при отсутствии лечения могут увенчаться летальным исходом? И чародей — человек не жалостливый, но не оторванный от реальности — тоже это понимал. Возможно, если бы она всё время находилась в его жилище да ещё и при огне, то и не мёрзла так сильно, но её обязанности предполагали постоянный выход в открытое пространство. Когда поднимался ветер, холодно становилось даже в крытых помещениях — если они плохо отапливались, а для отопления было необходимо приносить дрова, поэтому, как не крути, а простуда была для зеленоглазой девушки лишь вопросом времени. Для человека, который не хотел себя лишний раз затруднять, это стало бы проблемой. «Сходишь к складчику и затребуешь шесть метров ткани, а потом к швее — пусть пошьёт тебе одежду», — сказал чародей. Криандра не стала задавать никаких дополнительных вопросов, потому что они установили бы ненужные ей ограничения, а она заблаговременно решила действовать по принципу «о чём не было упомянуто, то и не запрещено». С антарийцами это работало не всегда, так как они следовали не столько устанавливаемым ими же правилам, сколько желаниями, так что правила могли запросто измениться в мгновение ока, но чародея такие мелочи, как не по уставу пошитая одежда, заботить не должна была, и привязываться, по мнению девушки, он бы к таким вещам не стал. В любом случае, она не стала оглядываться на то, как одеваются другие слуги и служанки и решила использовать полученную ткань с максимальной пользой для себя. Чародей чиркнул нужную бумажку, и в ней действительно говорилось о шести метрах — видимо, он не обратил внимания на соотношение пропорций тел обычных антариек и имперок, но Криандре это было даже на руку. Именно таким образом она и стала обладательницей того наряда, который носила сейчас и который не только сохранял тепло не в пример туникам невольников, но и давал ей больше внутреннего комфорта, так как был полностью закрытым. Остаток ткани, девушка, разумеется пустила на нижнее бельё и что-то вроде шорт, которые она затем надевала под платье и туго обвязывала шнурком вокруг талии. Швея, изготавливавшая всё это, косилась на девушку каким-то подозрительным и в чём-то даже кисловатым выражением лица. Криандра держалась уже не столь забитой, как раньше, поэтому вполне могла оправдать мысли, которые роились у швеи в голове, а она, судя по всему, думала о том, что пришедшая к ней девица залезла в штаны к чародею, и ему это понравилось, раз ей выпали такие привилегии. Уже на следующий день это могло разойтись слухами по определённым кругам, и они на самом деле возникли, но говорили о чём-то другом и основывались на совершенно иных вещах.