К сегодняшнему дню Эрване было чем похвастаться перед своим собственным начальством. Во-первых, город казался застывшим и тихим, даже когда в нём разворачивалась буйная деятельность, вызванная производством. Местные жители по-прежнему боялись слишком громко заявлять о своём присутствии и предпочитали делать свою работу без лишнего шума, но Эрвана считал, что так лучше, чем иметь в своём распоряжении толпы людей, которые со страху либо мякнут, либо бросаются на своих врагов с вытаращенными глазами, ведомые одними лишь эмоциями. Антариец в принципе не хотел, чтобы местное население испытывало на себе какое-либо давление. Контроль — да, но не парализующий натиск. И он продвигался к этой цели, учитывая, что всполохи мятежа в городе были сведены к минимуму и большинство его жителей больше не ходило по его улицам, упёршись взглядом в землю под ногами. Антарийцы перестали быть для них карающим мечом, который может скользнуть по их шеям в любой момент — и об этом тоже позаботился он, Эрвана, хотя было бы честным признать, что львиная доля заслуг относилась также к командующему войска, расположенного в Зеркальном городе. Этот человек обладал потрясающей понятливостью и не пытался перечить градоправителю на каждом слове, а та власть, которой он располагал по отношению к своим подчинённым, делала его незаменимым союзником. Всё это позволяло Эрване рассчитывать на то, что не более чем через несколько месяцев местные эльфы вообще перестанут воспринимать антарийцев как инородный элемент. Он был нацелен на взаимодействие, а не сбивчивые действия из-под палки. Это всё сулило совершенно иной формат исхода войны.

Но не только профессиональный интерес руководил действиями Эрваны. В том, что он делал, многое было продиктовано его собственными чувствами, а конкретно: Зеркальный город успел ему полюбиться за все те месяцы, что он провёл в нём в качестве градоправителя. Эльфы, быть может, разучились сражаться, но они не забыли, как нужно строить и поддерживать в порядке свои города. Аулар’нон был древним городом: по справкам, которые имелись в распоряжении у Эрваны, его постройку можно было отнести к концу времён Авалиана. С тех пор прошло немало тысячелетий, но Зеркальный город по-прежнему вызывал бурю эмоций своим видом и упорядоченностью. Он стоял на берегу озера, и прибрежные улочки буквально «вплывали» в него, так что желающие всегда могли промочить себе ноги. Сразу за ними на небольшом земляном возвышении вырастал замок — длинная постройка с мостиками и целыми арочными уровнями, соединяющими его части, и башнями, устремляющимися ввысь. Вокруг и сквозь него протекала множеством рукавов река Аула́нта, соединяющаяся в один поток уже за городскими стенами: Аулар’нон во многом был прекрасен именно благодаря своим каналам, которые украшали расставленные вдоль них каменные чаши с растущими в них пёстрыми цветами. Сам город был белокаменным — постройку из иных материалов найти в нём было сложно, и это привносило в него долю очарования: в особо красочную погоду зеркальная поверхность озера и реки отражала эти цвета, и яркие оттенки ложились на его стены; ночью же город украшал ровный свет луны, если таковая выходила на небосклон или умудрялась прорваться сквозь облака, и отсветы уличных фонарей. Кроме этого, Зеркальный город был полон маленьких деталей, которые, складываясь в единую картину, делали это место незабываемым, сложным для повторения, и Эрвана чувствовал себя настоящим счастливчиком, которому поручили управление такой жемчужиной эльфийской архитектуры — к слову, признанной таковой самими эльфами. Внешне Аулар’нон был городом великим, и Эрвана часто задумывался о том, как поддерживать его в прежнем состоянии в сложившихся условиях. Ввиду этого, спокойными для него могли быть разве что часы, отведённые ночью для сна, и то не всегда беспробудные. Для градоправителя всегда находилось какое-нибудь дело или, как любил шутить Эрвана, «то самое ещё одно дело», но по большому счёту он справлялся с ними с заинтересованностью и старанием, но бывало и такое, что он оказывался исполнителем совсем неподходящих для него дел, от которых он всё же не мог увильнуть. И одно из таковых ожидало его в ближайший час.

Антариец, как бы там ни было, не спешил. То ли он сам тянул время, не желая идти туда, куда ему было поручено полученным от «верхушки» посланием, то ли он действительно залюбовался городом — ведь не зря он выбрал покои, с которых открывался один из лучших видов на Аулар’нон, — но, застыв возле окна и отрываясь лишь на то, чтобы отхлебнуть чаю, он простоял там дольше, чем изначально планировал. Расшевелить себя ему было несложно — стоило лишь сконцентрироваться на чём-либо другом, перевести своё внимание. Он бы мог вспомнить о своём задании и снова прокрутить в уме, как он будет осуществлять его, но гораздо приятнее было не искать предмет для перевода внимания вне своих покоев, а обратиться к нему здесь же — учитывая, что подходящий для этого объект находился в пределе его видимости.

Эрвана отпил ещё немного чая и обернулся, с самодовольной улыбкой взглянув на эльфийку, которая протирала поверхность круглого столика, приподняв одной рукой тонкую вазу с хрупким букетом из больших жёлтых и маленьких белых цветков. Градоправитель называл её Улыбашкой, потому как своё настоящее имя она называть отказалась, а манера обращения на «эй ты» была не самой подходящей по отношению к служанке, к которой антарийцу приходилось обращаться чаще, чем к остальным. Была в этом прозвище заметная доля насмешки: за всё время, что Эрвана наблюдал за девушкой, она ни разу не улыбнулась, но таким жестом антариец лишь дал понять, что суровая настроенность эльфийки его нисколько не волнует. Его взгляду, чего уж скрывать, эта пленница была приятна, и он часто заглядывался на её длинную изящную шею и бежево-светлые крупные локоны, струящиеся вдоль красивого лица. В её поведении было мало элегантного, что могло бы намекнуть на то, что прежде она занималась скорее грубой работой, но даже если и так, то не слишком долго, так как её руки ещё не успели огрубеть, не в пример характеру. Объективно выражаясь, она была далеко не лучшим выбором в качестве служанки, но порученную работу выполняла хорошо и свою строптивость сохраняла только на словах. Да и разве от прислуги требовалось что-то ещё?

— Ты ещё не устала от всей этой пыли? — улыбчиво спросил Эрвана, отодвигаясь от окна.

Эльфийка подняла на него свой взгляд полуприкрытых глаз. Она была похожа на маленькую раззадоренную — не в лучшем понимании данного слова — драконицу, которую ткнули копьём в брюхо, но не сумели пробить чешую, и вот она, разворачиваясь лицом к добыче, оценивала свои возможности перед прыжком. Но Эрвана-то прекрасно понимал, что никакой прыжок не последует — только клочки пламени, вспыхивающие перед её собственным носом, но не уходящие ни на сантиметр дальше.

— Сгори в пламени, мразь антарийская, — холодно и чётко произнесла она.

Эрвана усмехнулся. В лагере такая фраза могла — и стоила — жизни. Хозяева позлее были способны пойти и на более жёсткие ухищрения, но ему самому это казалось лишним. Улыбашка слишком сильно от него зависела, чтобы пойти на что-то большее, чем слова. Ей казалось, будто о семье, включающей в себя неработоспособного дядю, мать и двух младших сестёр, никому не известно, но людям Эрваны потребовалось два дня, чтобы узнать всё, вплоть до того, какими именами эти девчонки называют свои корявые, но милые плюшевые игрушки. Они жили за счёт Улыбашки и тех денег, что она им приносила — а она была из числа немногих, кто получал от антарийцев зарплату, что тоже было частью эксперимента. А ещё эта грозная в своём поведении эльфийка знала, что быть на хорошем счету у градоправителя гораздо лучше, чем оставаться одной из тысяч, кто горбатится на антарийское войско, а не на кого-то конкретного. Случись какая неприятность — она наверняка раздумывала об этом, — и хватит лишь небольших усилий, чтобы заставить его, Эрвану, отменить любой приказ.  И Эрвана, хоть и прослеживал это, но не подавал никакого виду, равно как и не щёлкал девицу по языку за неподходящие высказывания. Красивым женщинам прощается многое — но ещё большее тем, кто не только красивы, но и умны. Помимо красоты, Улыбашка была наделена также и сообразительностью: она, похоже, даже уже чувствовала, за какие ниточки нужно дёргать, чтобы антарийцу было интересно вступать с нею в контакт. И в этом она, в общем-то, не ошибалась: градоправитель предпочитал любую пустословную грубость возможной скуке.