— Взбаламученный день какой-то, да, — заговорил он, — mа́rra-nа́?

Не хватало только вздоха — и тогда бы он звучал совсем как разочарованный картёжник, только что проигравшийся, но не настолько, чтобы отчаяться. Говорил он на антарийском языке, как и все здешние антарийцы. Почти все они хорошо понимали разговорный имперский язык, но сами не делали попыток изъясняться на нём. Да и зачем? Совсем другое дело — командование. Тем было поручено отменно владеть языком врага, и Криандра уже имела возможность отметить, насколько хорошо у них это получалось — ведь чародей разговаривал с ней на имперском. Возможно, так он поступал, чтобы лишний раз обронить ей в душу смуту касательно того, что ей не вернуться к своей прежней жизни. Солдаты же ожидали, что их пленники научатся их понимать, — и это действительно так и складывалось, ведь никто не оставлял им другого выбора. Рано или поздно, когда лицо начинает саднить от ударов, ты наконец выучиваешься понимать всё, что тебе говорят — только бы тебя оставили в покое.

Чародей продолжал сидеть на своём месте и лишь качнул ногой. Непривычного цвета глаза, обычно персиковые, но в свете очага кажущиеся оранжевыми, взглянули на пришельца, а прислонённая ко рту рука с собранными в расслабленный кулак пальцами опустилась на стол. Стало быть, он готовился к разговору. Криандра уже успела выучить большинство его повадок и даже могла предположить, к чему в такое позднее время к ним явился этот солдат. Несмотря на то, что чародей занимал уважаемую нишу в этом войске и находился на ступени лишь немногим ниже командования — от командиров его отличала лишь невозможность руководить войском в бою, — он всё равно не ходил прямыми путями. Довольно часто к нему захаживали разные люди и о чём-то коротко с ним разговаривали. Это было похоже на лёгкие, часто мало что значащие беседы, как если бы солдаты и другие люди из лагеря прохаживались мимо его жилища и просто решили заглянуть на пару минут, но зеленоглазая знала, что они рассказывают ему какие-то вести. Некоторым он даже платил, остальные получали взамен что-то символическое или же, казалось бы, вообще ничего, хотя можно было предположить, что они делали это ради самого знакомства с чародеем — а быть знакомым с кем-то важным в антарийском войске имело большую ценность. Так или иначе, чародей узнавал о важных и не очень событиях от «проходящих мимо», и зачастую это было похоже едва ли не на сбор шпионских новостей — хотя зачем это могло быть нужным человеку, который и так мог узнать всё, что захотел бы, Криандра пока что не выяснила, но подозревала, что либо антариец таким образом стремился внести немного разнообразия в свой лагерный быт, либо же «копал» под кого-то из командующих, попутно выискивая себе более высокое место в местной иерархии. О том же, как дело обстояло в действительности, пока что был в курсе только сам чародей, а спрашивать его напрямик вряд ли кто-либо отважился бы.

— Там, на площадке, — заметил чуть тише солдат, зависнув в проходе и прислонившись легонько плечом к подпорке, после чего махнул головой, — снова беспорядки.

Криандре почуялось, будто её сердце в буквальном смысле подскочило в груди — причём так явно, словно оно и впрямь задвигалось вверх по глотке. Она не хотела ничего слышать ни про ту площадку, ни про какие бы то ни было беспорядки — все эти вещи были подобны тычкам в ещё не затянувшуюся рану, — но не прислушаться к антарийской речи, которая, как она притворялась, была ей непонятна, зеленоглазая не смогла. «Только бы не ещё одна беда, — мысленно взмолилась она. — Достаточно бед для этого дня и для всех последующих». У всего должен быть предел, и даже у кажущихся бесчисленными поводов для печали.

Солдат в это время пристальнее присмотрелся к Криандре, будто выглядывал что-то, но она по-прежнему распутывала нить, хотя её пальцы начали противиться этому. Чародей же неспешно поднялся со своего места, но стоило бросить на него один шибкий взгляд, как сразу становилось понятно — его это известие тоже насторожило.

— Беспорядки? — скупо переспросил он.

Солдат вышел из достаточно вальяжной позы, подсобрался немного, очевидно, заметив, что вскоре ему придётся уступить место чародею, отступив от входа.

— Лучше взглянуть самому, — ответил антариец и снова посмотрел на Криандру.

Чародей тоже переместил на неё свой взгляд, а затем вдруг сказал по-имперски:

— Отложи свою работу. – И, когда она замешкала, добавил: — Разве тебе не хочется взглянуть на плоды того, в чём ты была замешана?

Это было вовсе не предложением, даже если и казалось таковым, а посему зеленоглазая собрала все предметы, что были у неё под рукой, и аккуратно уложила их на подстилку, на которой сидела. Сердце по-прежнему колотилось; ей было страшно пойдя за чародеем увидеть что-то такое, к чему бы она могла быть не готова, но и остаться на месте вряд ли бы решилась, всем нутром чувствуя, что должна пойти и увидеть — что бы там ни было. По тону солдата было сложно угадать, что такое там происходило: антарийцы могли говорить о жутких вещах с ухмылкой на лице и печалиться о том, что у иных вызвало бы радость, а потому своим полу-скучающим, полу-дивящимся тоном мог иметь в виду что угодно. Возможно, путь действительно был только один — пойти и посмотреть… И Криандра управилась, несмотря на затёкшие мышцы в теле, за чародеем. Он вышел на улицу, не дожидаясь её, и отправился той же дорогой, какой они пришли сюда после потасовки — к той самой площади, которая запечатлела ужасные события, наиболее тяжёлое из которых сопровождалось хрустом и треском рушащихся надежд обессилевших от борьбы за правду и свободу людей. Эта площадка поглотила решимость пленников, их самые потаённые убеждения — в первую очередь в том, что зло не способно быть всеобъемлющим. Оно ведь зависит от света, а потому не может преобладать. Вернётся свет — не станет всего этого мрака. Но то, что произошло на этой площадке, подломило в них эту веру. Криандра хорошо это понимала, потому что её искорка надежды, которую она так тщательно оберегала и хранила в себе, тоже числилась среди павших.

Чародей, тем не менее, ничего такого не ощущал — впрочем, как и любой антариец, пусть и участвовавший во всём этом и видевший своими глазами всё происходившее, — и шёл вперёд, надо полагать, руководимый лишь собственным интересом. Зеленоглазая, устремившаяся за ним, держала дистанцию в несколько шагов и продвигалась всё дальше, вглубь лагеря, стараясь следить только за дорогой, чтобы не видеть ни лиц антарийских солдат, ни гримасы отчаяния их пленников, сокрытые за масками усталого безразличия, но улавливающиеся по их глазам. Но взгляд Криандры так или иначе соскакивал на невольников, мимо которых они проходили. Где сейчас все те люди, что находились на площадке? Вернули ли их обратно в тошнотворные загоны или уже распределили по новым хозяевам? Зеленоглазая не встречала ни одного виданного минувшим вечером лица, но надеялась, что кто-нибудь из антарийцев — не такая сволочь, как всё их превалирующее большинство — всё же нашёл хоть одну причину не оставлять их полураздетыми под открытым небом без какого-либо источника света и тепла. На улице было холодно, и даже поддерживающая быстрый темп ходьбы Криандра чувствовала это. На ней по-прежнему была только туника из грубой коричневатой ткани размером побольше, чем нужно, с короткими рукавами и едва дотягивающая до колен — большее невольникам было не положено. Официально им даже не позволялось её штопать и мыть, но самые ушлые пленники успевали делать и то, и другое. Но если кому-то и удавалось поддерживать свою одежду в сносном состоянии, то с холодом бороться было бесполезно. Зеленоглазая, как могла, отпихивала его от себя, поглядывая на чародея, идущего впереди; он и без того хорошо одевался, а его верхняя одежда — длинная плотная накидка с прорезями для рук, застёгивающаяся спереди от горла до пояса посредством маленьких металлических зажимов, — служила явным предметом для зависти даже для обычных солдат, совсем не говоря уже о пленниках. Такой штуки хватило бы, чтобы могли согреться как минимум три человека такой же комплекции, как Криандра, но пока в ней грелся один только чародей и разве что другая местная элита, которая могла запросить себе какую угодно одежду. Зеленоглазая старалась не думать о справедливости в данный момент и не представлять себе людей, которые этой ночью могли оказаться снаружи — а таковые наверняка были, — и вместо этого просто следила за дорогой. Её заботила реакция чародея на всё происходящее — будто бы он уже предвидел такое развитие событий и даже ожидал чего-то подобного. Криандра не бралась разгадать ход его мыслей — уж слишком запутанным было её состояние, чтобы суметь проследить за чем-то настолько неоднозначным, — но она продолжала стремиться вперёд, одновременно торопя и притормаживая себя. Она жаждала узнать, что произошло; ей было необходимо это узнать, но вместе с тем она и побаивалась любых открытий. Чего бы ни принесла антарийскому лагерю эта ночь, главное — надеялась она — чтобы не очередной мятеж. Сейчас сам дух пленников был обескровлен, и в новой борьбе они бы просто не выстояли.