Едва не снеся с ног попавшиеся на пути коробки, Моруэн кинулась мимо женщины и, сдвинув с места мебель и ударив некоторые участки своего тела, забежала под стол. Тот, не ожидая такого порыва, сотрясся, и несколько стульев повалились с него на землю. Эльфийка не обратила на это никакого внимания, лихорадочно дыша и прижимая к себе пораненную руку. Она чувствовалась такой, но на деле никаких ран на ней не было — только метка. Она представала в виде ровной линии на внутренней стороне предплечья, тянущейся от сгиба локтя до запястья, но не заступая на них. Вокруг неё вились узоры, в некоторых местах напоминающие письменность. На тыльной стороне предплечья имелось нечто похожее, но обвивающие линию полоски всё же отличались от тех, что находились на внутренней. Посторонний взгляд по-прежнему вряд ли расценил бы это как татуировку, так как она казалась скорее частью тела, чем чернилами, загнанными под кожу, тем не менее её вполне можно было охарактеризовать как какую-нибудь печать — или метку, чем она и являлась.

— Я приду на рассвете, — сказала женщина.

Моруэн её не слушала. Кажется, она сказала ещё что-то о том, что какое-то время этот склад может побыть надёжным укрытием для неё, но всё это всплыло в уме эльфийки гораздо позже. Пока же она сидела на полу, прижавшись спиной к каменной стене, где-то между никому не нужной мебелью. В руке ещё отдавались отголоски процедуры, но они утихали, только вот сама Моруэн никак не могла успокоиться и всё ещё прерывисто дышала сквозь сжатые зубы. Она до синяков сжимала правую руку и закрывала глаза, пытаясь придумать что-нибудь такое, что заставило бы эти ощущения исчезнуть. Слёзы продолжали катиться по её лицу, и девушка заходилась плачем, дёргая носом. Хотелось немедленно броситься в объятия Антье, показать ему руку. Ей бы хватило поцелуя или, быть может, двух, чтобы успокоиться, но антариец оставался в недосягаемости от неё, и от этого ей становилось ещё хуже, так что мгновение спустя она плакала уже не столько из-за пережитого, сколько из-за невозможности увидеться с тем, ради кого она вообще на всё это пошла. Но чем дольше Моруэн представляла себе командующего, тем ощутимее стихали внутри неё все эти гулкие волны переживаний, пока она не перестала рыдать вовсе. Может, поэтому он ушёл этим вечером? Посчитал это глупым и детским — вдаваться в плач из-за каких-то царапин… Если бы Моруэн не испытала к нему тот маленький укол обиды и осталась в его жилище, она бы и теперь могла бы находиться рядом с ним. Что бы сказал Антье, увидь он её сейчас? Испытал бы ли он жалость или отвращение к ней? В прошлый раз, когда она показала ему свою слабость, он ушёл, как сделал бы любой другой антариец на его месте — мужчины не любят слёз, а уж те, что изо дня в день окунаются в сражения, так и подавно. Антье и без того очень часто бывал с ней чрезвычайно терпелив; не его вина, что при первой же возможности она сразу же припадала на колени. Это было пережитком её прошлой жизни. Да, да, пережитком. Теперь она боролась вовсе не за себя и не за свою прошлую жизнь, а за все те дни впереди, которые она хотела провести с Антье. Это означало отсечение всех старых привычек и в первую очередь — всех своих слабостей.

На деле же это всё требовало от неё непрестанного усилия, и подобные мысли, роящиеся в уме Моруэн, пока ещё не находили своего исполнения — но по крайней мере она знала, в каком направлении ей стоит идти. Напуганная девица, которая трясётся над своей ручонкой, — такая никого не сможет спасти, а дорога, как предупреждала её незнакомка, обещала быть сложной, и это было лишь её началом. «Антье — боец», — напомнила себе девушка, и если она хотела быть вместе с ним, то должна была стать таким же бойцом. Возможно, это всё на самом деле было шансом изменить себя, предоставленным ей ради какой-то иной — высшей — цели. Но, в первую очередь, это было возможностью спасти то, чем Моруэн дорожила больше всего. Возможностью, вложенной в её руки: пока ещё вздрагивающие, нерешительные и слабые. Нужно было успокоить охватившую их дрожь, растопить сковавшее её напряжение. «Метка определённо не стоит больше любви», — повторила эльфийка. Метку можно пережить, как и многое другое. Главным врагом была вовсе не боль, которая охватила её руку, а то, как эта боль заставила Моруэн себя почувствовать. Она согнула её пополам и полностью управляла её разумом, делая эльфийку послушной ощущениям, которые могли измениться. Такие мгновенные реакции — слишком ненадёжная опора, чтобы строить на них свой характер. Моруэн, быть может, и не была похожа на какую-нибудь волевую антарийскую чародейку, которые воевали наравне с солдатами, но у неё тоже был хребет, и она умела делать его стальным — не всегда, но всё же умела. И если текущий момент не был подходящим для использования этого навыка, то какой — был?

Эльфийка стиснула зубы и откинулась назад, приподнимая голову. Руку она так и не отпустила, продолжая сжимать её другой рукой, но хотя бы перестала жалеть себя настолько отчаянно, как минутой раньше. Ведь именно этим она и занималась — испугавшись, начала себя жалеть. Нет, она не испуганный маленький ребёнок. У неё сейчас есть магическая метка. Моруэн разжала пальцы, обхватывавшие правую руку, и рискнула посмотреть на узор, который вился вокруг линии на коже предплечья. Выглядело красиво и угрожающе, и она тут же привязала все свои ощущения к этим знакам. Ей удалось пережить эту процедуру — она не свихнулась и не погибла, а это самое главное. Было бы гораздо хуже, если бы она от этой метки отказалась — тогда бы она начала свой путь вверх с обвалившейся ступеньки. Она позволила себе мгновение слабости, но не намеревалась отдавать этим ощущениям всю оставшуюся ночью. Проходя мимо неё, незнакомка, кажется, сказала, что вернётся с зарёй. Что же — Моруэн решила, что встретит её со всей возможной стойкостью и собранностью, даже если придётся тренироваться в сдерживании своих эмоций до первых рассветных лучей. Неважно, какого дня… Но она научится. Ради Антье, себя и той призрачной свободы, о которой она мечтала, но в пользу приобретения которой до сих пор так ничего и не сделала. Ради всего этого она научится… И тогда воспоминания о том дне, когда она получила эту метку, обратятся дымом, растворившемся в темноте, из которой она когда-нибудь — пусть и неизвестно когда, — но наверняка сумеет выбраться.