Моруэн не хотела думать об этом. Ей бы и в голову не пришло взглянуть на кого-нибудь ещё — к тому же отчасти она бы даже побоялась этого. Несмотря на то что Антье относился к ней очень бережно, не стоило забывать, что речь шла об антарийце, занимавшем важную должность в главном командовании и руководившем одним из четырёх войск, налёгших на Речной рубеж. Эльфийка не знала, каким он был в бою, но видела его глаза, когда он выходил из этой комнаты и переставал быть человеком, у которого есть что-либо ещё, кроме долга командующего. Именно это и было причиной тому, что о существовании Моруэн в его жизни никто не знал. Уже год эльфийка была просто незаметной невольницей, на которую не смотрели даже другие рабы. И почти всё это время она всецело принадлежала Антье — в те часы, которые он мог предоставить себе и ей.
Поэтому, чтобы не отдавать это время во власть ненужных распрей, Моруэн снова его поцеловала, но на сей раз не отлипла, пока вдоволь не напиталась прикосновениями командующего.
— Сколько? — спросила она.
Моруэн всегда задавала этот вопрос, чтобы знать, сколько времени им отведено. Ей бы хотелось, чтобы оно не имело никаких ограничений, но она ничего не могла с этим поделать. Антье не принадлежал самому себе, и девушка мирилась с этим, по крайней мере, должна была, если хотела и впредь оставаться с ним. Это требовало определённой выдержки, но она была к этому готова. Ничто сейчас не представлялось ей более сложным, чем оказаться вне досягаемости от человека, которого любишь.
— Два часа, — ответил антариец, стаскивая с рук перчатки, подбрасывая их на шкафную полку и оборачиваясь к столу.
«Два часа — это много», — подумала эльфийка. Чуть меньше, чем пару дней назад, но, возможно, больше, чем завтра. Она не знала, в какой момент командующего снова позовут и он будет вынужден уйти или уехать на неопределённый срок. Девушка даже не была уверена, что эльфы не нападут, не дождавшись окончания этих двух часов. Но если Моруэн и знала что-то наверняка, так это то, что, несмотря на необходимость делить командующего с его обязанностями даже в его так называемое свободное время, она была счастлива. Это приятное, отдающееся жаром чувство в груди стоило того, чтобы на время забыть обо всём остальном.
Антье без особых объяснений уселся за стол и привычно потянулся к листам бумаги. Все самые важные документы хранились не здесь, и присматривал за ними его писарь; в этой же комнате находились только стопки с малозначимыми сведениями, так или иначе всё равно требующие внимания командующего. Антариец, следуя примеру других командиров, пытался нести ответственность за разные сферы, касавшиеся его войска. «Нет необходимости разделять обязанности схожего толка между большим количеством людей», — сказал он девушке как-то раз. Так и получалось, что порой он разбирал даже те вопросы, которые, по сути, должны были быть заботой его младших подчинённых. Моруэн не стремилась изменить его отношение на данный счёт и принимала за данность то, что командующий — это не просто человек, который должен направлять своё войско в бою. Вместо этого она помогала ему в самых разных мелочах. Так, например, когда в их личные два часа вторглась записка с делом, касающимся провианта, девушка встала за спиной у командующего и запустила пальцы в его волосы, вытаскивая из них заколки, чтобы они лишний раз не стягивали кожу. Моруэн нравилось в них копаться, а антариец от этого расслаблялся и иногда даже мог позволить себе отвлечься от дел на несколько мгновений. Но на этот раз он лишь подставил ей голову и продолжил вчитываться в бумаги. Он всегда размышлял молча, а Моруэн, «прощупавшая» его заранее, знала, что попытки поинтересоваться чем-либо, касающимся его дела, мужчина может воспринять как выведывание, поэтому старалась не лезть в это. Правда, её действительно интересовало, что происходит в жизни Антье, когда он выходит за дверь, поэтому игнорировать эту составляющую его будней она тоже не могла. Спрашивать приходилось осторожно, но так как девушку заботило только то, что было связанно конкретно с её мужчиной, а не с военным положением как таковым, то у неё это получалось без лишнего напряжения и даже намёка на праздное любопытство.
— Скажи, мне есть о чём беспокоиться? — спросила она, скользя пальцами по его макушке.
Антье безотрывно смотрел на документ. Однако он прекрасно умел делить своё внимание, поэтому её вопрос не остался без ответа.
— Ты посередине антарийского войска. — Командующий поднёс голову поближе к ней, но его взгляд всё равно оставался прикованным к бумаге. — О чём ты можешь беспокоиться?
Моруэн просто кивнула. Если Антье не стал говорить ничего больше этого, значит, и не нужно было. В войске о текущем положении говорили много и по-разному, но девушка решила, что, выбирая между доводами солдат или других людей в лагере и мнением командующего, который, надо полагать, всё же был проинформирован получше остальных, следовало остановиться на последнем.
— Но кое-что тебе всё же надо было бы знать.
Антье опустил бумагу на стол, но его пальцы всё ещё не отпускали её края: наверняка он собирался дочитать этот текст. Моруэн, всегда боровшаяся за крупицы внимания и по достоинству оценивавшая их, сразу же сосредоточилась на том, что он собирался сказать, поэтому выпрямила спину, положив ладони одна на другую на его плече, и обратила взгляд на лицо антарийца. Насыщенные — до такой степени, что это казалось неестественным, — тёмно-зелёные глаза по обыкновению передавали не меньше сути, чем выражение лица в целом; эльфийка уже научилась угадывать по ним некоторую внутреннюю настроенность Антье. В данный момент речь шла о чём-то серьёзном, значит, нужно было постараться и отложить в сторону мягкое и лёгкое расположение духа, которое не отпускало Моруэн всё то время, что командующий находился рядом с ней.
— Арсархавунд решил спустить с цепи плосколицых, — сказал антариец.
На девушку, должно быть, нашла какая-то мимолётная глупость, раз она усмехнулась и даже решилась пошутить, не дав ему досказать свою мысль.
— Моих дальних сородичей? — совершенно по-детски весело заметила она.
Моруэн с некоторых пор начала относиться к своей внешности не столько критично, сколько с юмором — это помогало ей справляться с чувством неполноценности, преследовавшим её всю жизнь, с самых ранних лет, как только она поняла, что не наделена той же красотой, что и другие эльфийские девушки. Она была обладательницей плосковатого лица, что в самой себе очень не любила; золотистые глаза были хоть и большими, но круглыми, с короткими частыми ресницами, нос — каким-то уж чересчур прямым, так что его основание и кончик были практически одной ширины, губы — маленькими и бесцветными. Но главным её «украшением» было то, что скрывалось за ними и дало ей прозвище Кривая Пасть: у Моруэн было несколько кривоватых боковых зубов в верхнем ряду, которые наступали друг на друга. Зрелище было вовсе не катастрофическим, но, тем не менее, когда кругом щеголяли люди с совершенными улыбками, эльфийке не хотелось лишний раз раскрывать рта. Разумеется, всё это заставляло её чувствовать себя неприятной для глаз окружающих и не раз больно кололо в самомнение, когда она смотрела на Антье. Что он вообще мог в ней разглядеть? Но однажды, когда Моруэн закатила скромную истерику, между ними состоялся короткий разговор, поставивший точку в её переживаниях.
«Похожа ли сова на остальных птиц?» — спросил в тот раз Антье. Девушка помотала головой из стороны в сторону. «Делает ли это её менее красивой?» — задал он следующий вопрос. Моруэн снова ответила тем же жестом, молча вглядываясь в него словно бы даже с какой-то надеждой услышать что-то, что могло бы раз и навсегда переубедить её. «Для меня ты — сова, Моруэн», — сказал наконец командующий. Больше об этом эльфийка не заговаривала — боялась поставить под сомнение решение своего мужчины. Он проводил с ней время, а значит, она была ему приятна. Чересчур частое поднимание в свет своих недостатков могло привести к тому, что однажды он бы действительно пересмотрел своё мнение, и потому Моруэн перестала так сильно переживать. По большому счёту, Антье был неподражаемо привлекателен в глазах эльфийки, потому что она любила его. Значило ли это, что всё в действительности зависит не от самого объекта, а от того, кто на него смотрит?