— Отправим плосколицых, — прочитав послание, своим обычным тоном произнёс разноглазый антариец.

Впервые Гвердэ показалось, что главнокомандующий воспринял написанное в письме с бо́льшим чувством, чем его подчинённый, хотя по уровню эмоциональности они всегда находились практически на одном уровне. Писарь поднял голову и взглянул на шоо Аранара. Тот несколько мгновений обдумывал это предложение, а затем кивнул. Арсархавунд сделал шаг к столу и протянул письмо писарю, что заставило последнего засуетиться. Гвердэ сам не понял, что заставило его выбиться из привычного вынужденно спокойного состояния — возможно, он просто давно не имел дел с командующим. Виделись они не так часто, так как Арсархавунд со своим войском встал севернее по реке, где-то в ста двенадцати или чуть больше ака́тах от их нынешнего местоположения. С ним сейчас была основная часть войска, а Гвердэ со своим начальником ввиду всё нарастающего хаоса на занятых ими территориях чаще находился в разъездах. Кто-то мог подумать, что таким образом Арсархавунд удостоился бо́льших почестей, но ничего подобного — его задача, образно выражаясь, заключалась в том, чтобы пробить дыру в стене, а уж с той эльфийской волной, которая может хлынуть оттуда, должен был разобраться шоо Аранар. Но в первую очередь ему нужно было урезонить разделившееся войско, некоторые части которого принялись самобытничать.

— Отправь запрос в главный лагерь, — велел Арсархавунд, пока писарь брался за переданное ему послание. — Пусть отправят отряд плосколицых и поступают согласно требованиям, указанным в письме.

Гвердэ кивнул и положил сложенное прежде надвое послание на стол. Он не стал спрашивать, куда и зачем — это должно было истекать из информации в послании, которое он ещё не успел прочитать. Это было ещё одним условием работы с командованием — не задавать лишних вопросов и избегать вообще всего, что носило относительный, а не подчёркивающий характер. Поэтому писарь сразу же взялся за дело: сначала разложил по местам разные документы, которые заволакивали стол, затем потянулся за бумагой и чернилами. Тем временем командиры перешли к обсуждению других тем, к которым Гвердэ лично никакого отношения не имел, но которые по привычке не проскользнули мимо его слуха, пока он занимался подготовкой к выполнению порученной задачи.

— Ещё два поселения сожжены и опустошены, — сказал шоо Аранар, обращаясь к командующему. — Надеюсь, я не должен напоминать, что мы воюем не за пустырь?

В текущих условиях это замечание было уместным. Писарь и сам не понимал, зачем отдельные подразделения уничтожают всё на своём пути. Согласно их военной стратегии, это было совершенно ненужным и необоснованным. Он не так много понимал в подобных вещах, но это было ясным и без особых знаний — они стремились завоевать Шаррах, а не уничтожить его.

— Слабо организованные части, — без заготовки ответил Арсархавунд. — Солдаты потрёпанных боями войск под руководством самопровозглашённых командиров, появившихся в условиях отсутствия запасного командования.

Гвердэ хорошо представлял себе такую ситуацию. Сейчас, когда антарийское войско на эльфийских землях было раздробленным и основные его части давили на так называемый Речной рубеж, оставалось множество боевых формирований поменьше. Их подавляющая часть строго следовала приказам главного командования, но встречались и такие, что после гибели своих командиров развалились и оказались под предводительством людей, которых никто на эту должность не назначал. Обычно, когда командир и его замена погибали, кто-то из высших чинов брал на себя командование, но лишь только до момента стабилизации положения и оповещения об этом старших командующих. Те же части, о которых шла речь, управлялись солдатами, сумевшими протолкнуть свою кандидатуру и не собиравшимися передавать эту власть другим, назначенным главным командованием лицам. Как правило, они придерживались общего плана действий, но по-своему, что приводило к множеству проблем. Арсархавунд — как второй после главнокомандующего — отвечал за то, что творилось у него за спиной на уже занятой антарийцами территории, но по объективным причинам он не мог пресечь все нарушения в одночасье, ведь в таком случае ему пришлось бы разрываться между контролем за разрозненными частями войска и попытками пройти через Речной рубеж. Второе, несомненно, было важнее, но и с первым нужно было что-то делать.

— Разберись с этим, — велел главнокомандующий.

Юноша перестал уделять дальнейшему разговору нужное внимание и перевёл его на послание. Держа его над приготовленным чистым листом бумаги и вдумчиво следя за каждой строчкой, подсвечиваемой алым освещением, Гвердэ ещё что-то слышал про военные события, но чтение небольшого текста полностью поглотило его. Руки, казалось бы, намертво прилипли к бумаге. Ещё не дойдя до конца письма, Гвердэ увидел в самом низу ошпарившую его внутренним холодом символику: слияние продублированной первой буквы алфавита, которое он часто видел при командирах и на их документах, — только на сей раз это был не отпечаток штампа, а рукописный символ. Akae de Arakari. Гвердэ в замешательстве поднял взгляд на командующих, которые были заняты своей беседой, закрыл рот и вдруг ощутил, как у него пересохло во рту. Самой высокой инстанцией, которую он мог представить связывающейся с командующими, был Трибунал. Он и подумать не мог, что когда-нибудь ему выдастся прочитать послание, которое написал тот, кто собрал антарийцев в единое войско и бросил его войной на Земли-за-Перевалом.

Писарь положил письмо на стол и взял лист бумаги. Нужно было написать извещение, основываясь на полученном послании, но рука его будто бы упёрлась в невидимый барьер — кончик пера завис над бумагой и отказывался чертить какие-либо знаки. Впервые в жизни Гвердэ показалось, что он полностью забыл, как нужно писать, но делать это всё же пришлось — с таким качеством письма и упорядоченностью мысли, как никогда прежде.

Вэ’эвар Эйдур был вовсе неплохим городом, даже напротив — он обладал удивительной привлекательностью, когда находился в состоянии покоя. Успев понаблюдать за ним пару минут из окна и вспомнив всё, что она в целом повидала в нём за всё время своего пребывания здесь, Бригита должна была признать, что она бы с радостью осталась в нём чуть подольше, если бы к этому располагали обстоятельства. Вэ’эвар Эйдур выглядел не просто красиво; он, в первую очередь, выражал всем своим видом самобытность, которая позволяла ему существовать совершенно автономно. Жители города — которых, кстати говоря, называли вэ’эварцами, а не вэ’эвар эйдурцами, как можно было бы подумать, — были совершенно довольны своим местом жительства, что было видно по лицам, часто отображавшим усталость, бурную деятельность и в целом большую занятость, но не злобу, что зачастую свойственно обитателям перенаселённых городов. Вэ’эвар Эйдур, подобный гнезду посреди скал, предоставлял достаточно места своим поселенцам, в том числе, насколько удалось узнать рыжеволосой, в ходу́ были одиночные хозяйства, занимавшие не больше места, чем обычный двор, но кормились вэ’эварцы, разумеется, пищей, произраставшей на полях в местности, название которой с эльфийского переводилось как «Плодородная Земля» — под этим подразумевались все близлежащие территории предгорий к востоку от города, которые сейчас, в принципе, были если и не отрезаны от эльфов Вэ’эвар Эйдура, то бесспорно находились под угрозой нападения, так как барьер проходил прямиком по ним. Это заметно усложняло жизнь и воздействовало на настроение горожан, но и на этот случай имелся выход, заключавшийся в использовании запасов из твердыни хозяина земель — такой титул носили среди эльфов градоначальники и владельцы территорий, наделённые реальной властью. Одним словом, к обороне этот город был готов, а внутренние настроения — благодаря тонкой работе глашатаев, в сложные времена использовавших свои навыки в качестве неявных агитаторов, и, несомненно, эльфийскому менталитету, — не позволяли народу опускать руки. Соответственно, схожее настроение передавалось и тем, кто находился с этими эльфами в одной связке.