— Большая порция наггетсов, два чизбургера, большая кола, когда мы вернёмся, — сдалась наконец Бригита, но по обыкновению таким тоном, чтобы было ясно, что окончательное решение за ней.
Криандра даже улыбнулась, правда, немного измученно.
— Самая газированная в городе, — кивая головой, согласилась она.
— Я не закончила. — Бригита упёрла руки в боки, удерживая взгляд прямо направленным в глаза подруги, немного уступавшей ей по росту. — Если ты провалишься — получишь десять щелбанов.
Она была всерьёз намерена раздать их подруге, если вдруг окажется, что её затея вновь не сработала, но в первую очередь Бригита, конечно же, хотела разрядить обстановку, ненадолго придав ей атмосферу самых обычных проказ.
— Умерь свою кровожадность!
Криандра поднесла своё лицо поближе к её, щёлкнула зубами и заметно повеселела. А что ей было делать? В такой ситуации можно было либо пасть духом и рухнуть в пучины отчаяния или же напротив — пока ещё безосновательно, но воспрянуть и понадеяться, что их не собьют обратно на землю. Хотелось долететь до такой высоты, чтобы тьма оказалась далеко внизу. Кажется, именно так поступают орлы в шторм. Так почему бы не последовать примеру этих благородных птиц?
«Только не подведи», — подумала Бригита. Ей почему-то очень не хотелось отправляться в это путешествие. Точнее, ей хотелось выйти за пределы этого города и увидеть весь остальной мир, но что-то подсказывало ей, что дорога будет вовсе не такой простой и точно не такой короткой. Но если бы она стала об этом чересчур долго раздумывать, то стала бы похожей на канатоходца с боязнью высоты, который слишком долго пялится себе под ноги. Известно ведь — если чего-то боишься, лучше поскорее положить этому конец. Криандра это понимала, поэтому и чередовала мелькавшее в ней отчаяние с безрассудной вдохновлённостью, и Бригита пыталась последовать её примеру. Пока что это получалось раз на раз. Тем не менее, выходя из комнаты, рыжеволосая положила руку на спину подруги, и они улыбнулись друг другу как в те старые добрые времена, которые закончились пару дней назад, и оставалось лишь догадываться, когда они намерены вновь наведаться в жизнь заплутавших в неизведанном для них мире девушкам.
Гве́рдэ не посчастливилось, и его талантов оказалось как раз достаточно, чтобы его назначили писарем в главное командование, руководящее военными действиями на эльфийских землях. Это была элитная должность, во многом завидная, но ещё в большем — тягостная. Юноша то и делал, что ловил себя на мысли о не сложившихся перспективах. Если бы всё пошло, как он себе это представлял при поступлении на обучение, когда ещё жил у себя на родине, то в ближайшем будущем стал бы помощником какого-нибудь должностного лица и купался бы преимущественно в двух вещах: финансовой обеспеченности и чувстве стабильности. На данный момент Гвердэ получал неплохое жалованье, которое не на чем было спустить, и был стабильно уверен в том, что каждый следующий его день будет наполнен полнейшей неизвестностью. Возможно, кому-нибудь и понравилось бы крутиться возле главнокомандующего и его ближайших подчинённых, в руках которых концентрировалась основная власть на здешних территориях и которые в будущем могли претендовать на них уже в качестве землевладельцев, но мнение это было более чем ошибочным и включало в себя больше фантазий, чем реального взгляда на вещи. Писарь в командовании — это всего-навсего некий элемент, звено рабочей цепи. Невидимка, чьи личностные черты и умения в широком смысле не носят никакой персонифицированной выдающности. Все таланты Гвердэ, благодаря которым он очутился на этой должности, никак не отмечались вне рамок его трудовых обязанностей, и поэтому всё, что бы он ни сделал, не было ни хорошим, ни плохим — оно было либо ожидаемым, либо неприемлемым. Впрочем, во втором случае пребывание на этой должности весьма быстро закончилось бы для него. Поэтому феноменальные способности к запоминанию, быстрописание, каллиграфические навыки и знание языков были всего лишь инструментами в виде юноши, до сих пор малость растерянного сменой окружавших его обстоятельств.
Как и в любой другой день — а также утро, вечер и ночь, — Гвердэ сидел за столом и будто невзначай резко вздёргивал лопатками, чтобы хоть как-то задействовать свою затекавшую спину. Вообще-то он не должен был подавать никаких признаков жизни, кроме тех, что требовала от него работа, но скованная напряжением спина сводила его с ума, и как бы он ни пытался игнорировать такие мелочи, они отвлекали его, а это было недопустимо. В основном антариец должен был сидеть тихо и только записывать — правда, он же отвечал за любую документацию, поэтому иногда взаимодействовал с главнокомандующим не только как сторона принимающая. Из-за этого ему приходилось одновременно следить за тем, о чём говорилось в помещении, и продолжать заниматься своим делом. За год службы Гвердэ недурно научился это делать, и теперь, казалось бы, существуя отдельно от окружавших его событий и являясь больше частью интерьера, чем участником происходящего, он успевал просматривать порученные ему документы и заодно отслеживать беседы, разворачивающиеся в шатре главного командования, где нынче собралось всего два, но очень важных человека.
Писарь поднял свой взгляд на главнокомандующего и тут же опустил его обратно на бумаги — такого рода подглядывание было привычным для него способом наблюдения. А́йжэ шо́о А́ранар стоял в нескольких шагах от его стола и вглядывался в письмо, развёрнутое им около минуты назад. Свечи и факелы давали яркий, неприятный для глаз писаря алый свет, но главнокомандующего это нисколько не беспокоило. Поговаривали, что свет такого оттенка отгоняет водных тварей, которых забросили в реку эти отчаявшиеся, недальновидные эльфы, чтобы антарийцы не смели сунуться в брод. Гвердэ их никогда не видел и поначалу воспринимал как выдумку и пугалку для особо впечатлительных — до тех пор, пока однажды ночью не услышал страшный вопль и шипение, закончившиеся тем, что в лагере прибавилось несколько тел без некоторых своих частей. Писарю хватило бросить взгляд на эти бесформенные массы, прикрытые тканями с огромными растёкшимися бурыми пятнами, чтобы понять: терпеть плохое освещение всё же лучше, чем быть утянутым, отравленным или просто измолоченным в потроха какой-нибудь мразью, выползшей из мутной речной воды.
Главнокомандующий, несколько мгновений молча читавший послание, поднял свои глаза над краем бумаги, её саму опустив чуть пониже. Он вызывал не страх, но какое-то неясное опасение. Впервые встретившись с главнокомандующим, Гвердэ сразу же разглядел в чертах его, в общем-то, не имевшего каких-то бросающихся в глаза особенностей лица несколько существенных вещей. Этот мужчина, проживший на свете едва ли не вчетверо больше лет, чем его писарь, производил впечатление человека, который чётко знал, как поступать в той или иной ситуации, обладал значительным опытом, позволявшим ему так уверенно чувствовать себя на своём поприще, и был полностью предан своему делу. Тот, кто знал хотя бы что-то о войне, понял бы, что перед ним — соответствующий своему званию человек. Гвердэ не стал никоим образом «копать» под своё начальство — новость о том, что его выбрали писарем без какого-либо согласования с его стороны выбила юношу из колеи на несколько месяцев, — но, по слухам, шоо Аранар имел за плечами немало значимых битв в предыдущих войнах. И то, как этот не имевший резкого темперамента, редко повышавший голос и видевший окружающих будто бы насквозь человек управлялся со своими командирами, не оставляло места для рассуждений об истинном значении его авторитета в доверенной ему части войска, ведущего завоевательные действия на эльфийских территориях.
— Тебе стоит взглянуть на это. — Главнокомандующий протянул письмо своему подчинённому, стоявшему ближе к выходу, и принялся медленно расхаживать по шатру, заведя руки, облачённые в плотные перчатки, за спину.
Гвердэ мельком взглянул на антарийца. Арсархавунд по обыкновению не вызывал в нём никаких эмоций, кроме одной — желания не выходить за рамки своих обязанностей и тем самым не привлекать к себе его внимания. Чего только о нём не говорили! В особенности те, кто основывал свои впечатления всего лишь на рассказах о его достижениях. Одним он виделся великаном из северных лесов, грубым и наводящим страх, другие представляли его жестоким представителем жителей восточных степей, где антарийцы уже рождаются с бесстрашием в сердцах. Гвердэ довелось слышать самые разные россказни, но все они сходились к тому, что Арсархавунд — страшный человек. Что, конечно же, было совсем не так. По сути, он был таким же обычным, как и все остальные люди в его войске, разве что занимаемый пост, манера поведения и выражение лица делали его отличающимся от других. Насколько это было известно писарю, восходящая знаменитость антарийского войска и уже весьма известный на данный момент командующий — у которого, Гвердэ, кстати говоря, проработал писарем первые месяцы после занятия этой должности, — был родом с запада или же с одного из регионов центрального Антар Ша, расположенного поблизости от него. Люди с той местности всегда отличались плавностью очертаний и их пропорциональностью. То, что Арсархавунд был из тех краёв, было заметным, но не очевидным. В основном, путал цвет волос — у западников он преимущественно был необычных, так называемых «цветочных» оттенков, а у командующего это был просто тёмно-светлый. Реабилитировали этот относительный изъян глаза: один карий, другой — голубой. Оба были светлыми, но из-за разницы в цвете казалось, что у голубого меньше радужка и у́же зрачок. Многие из-за этого считали его демонопоклонником, но даже если он и имел что-то общее с демонами, то явно не с теми, что были из Бездны; скорее, речь шла о чём-то ином. В любом случае, Гвердэ не раз убеждался, что все эти выдумки насчёт командующего были связаны не столько с его внешностью, сколько с типом его личности. На лице антарийца не бывало ни радости, ни огорчения, ни злости, ни восхищения. Писарю казалось, что там есть место только расчётливости и полному подтверждению тому, что командующий являлся человеком одного слова и конкретных действий — он никогда ничего не повторял и не примешивал к делу эмоции. Те его подчинённые, кто это понимал, воспринимали Арсархавунда тем, кем он и являлся — командиром, который мог привести их к победе.