Катрина снова посмотрела на него, хватаясь за то, что ещё не прозвучало, но обещало либо растоптать её надежды, либо дать что-то такое, что поднимет их выше её ожиданий.
— И та и другая — закончились, — довершил эльф и сам перевернул страницу.
Их взглядам предстала картина, яркими красками провозглашавшая победу: с неё на эльфа и синеглазую девушку смотрели имперские воины, на развалинах древней крепости взявшие в кольцо последнюю арку, соединявшую Империю с Антар Ша, и Сэ́льхольм Ти́рханан, держащий в высоко поднятой руке изорванное по краям, но всё ещё дерзко развевающееся знамя Шарраха.
Оранжевое покрывало заката расстелилось над Вэ’эвар Эйдуром, поглотив серость дня, а после уступило бархатной темноте с маленькими, точно брызги, звёздами на небосклоне, который этим поздним вечером казался особенно широк и просторен.
Внутри дома, принадлежавшего Моргине Оне, было спокойно и, надо признать, в коем-то смысле даже уютно, если не брать во внимание, что для Фавиолы и её подруг это место, как и всё, что его окружало, было чужим. И всё же это не уменьшало достоинств того, что они видели вокруг. Чернокудрая была благодарна эльфам за всё: начиная от того, что они не оставили её, обездвиженную, в поле, где она наверняка погибла бы, и заканчивая тем, что стены их дома служили преградой любым опасностям, которые могли встретить их в этом неизведанном мире. Последнее, конечно, было больше заслугой самих остроухих хозяев дома, чем здания как такового. Поэтому в моменты, когда Фавиола закрывала глаза и мысленно подбадривала себя, говоря, что всё так или иначе подходит к концу и что это «приключение» вскоре завершится их возвращением домой, можно было решиться признать также и то, что Вэ’эвар Эйдур был удивительным городом, который был достоин больше внимания, чем то, которое девушки могли предоставить ему в силу запрета покидать дом. Фавиола, несмотря на то что о ней можно было подумать разное — потому что она ничего не выискивала, как Бригита, и не пыталась разведать как можно больше из книг, как Криандра, — тем не менее много наблюдала, и из этого у неё складывалось вполне целостное понимание окружающего пространства. Вместо чтения и вынюхивания по углам, чернокудрая предпочитала присматриваться к городу и его населению через окно, с длинных каменных балконов или с крыши — прямо как сейчас. Только если последние два дня она преимущественно делала это в одиночестве, заводя недолгие беседы с хозяевами дома, то нынче опиралась о каменное заграждение не одна, а в компании рыжеволосой дебоширки. Умом Бригиту было не понять, и потому Фавиола даже не пыталась объяснить те или иные действия с её стороны. Ей казалось, что рыжеволосая действует согласно своим импульсам, в обход любому здравому смыслу. Они не были так близки, чтобы хорошо понимать друг друга, но в то же время часто находились в общей компании, поэтому у чернокудрой не было причин уходить с крыши, когда Бригита решила к ней присоединиться. К тому же бывали случаи, когда вспыльчивая рыжая бестия — и это было вовсе не комплиментом — «ловила свой момент» и становилась неплохим собеседником. Видимо, так было и на сей раз, потому что за час пребывания на крыше они успели обмолвиться несколькими фразами, которые, к удивлению Фавиолы, содержали совсем немного ругани.
— Подумать только, я ещё позавчера лепила у себя на кухне бутерброды, — с досадой, подкреплённой смешком, произнесла Бригита.
«А я была на танцах», — подумала чернокудрая. В день, когда они собирались поехать на озеро, Фавиола как раз рано проснулась, сбегала на занятия и, ненадолго заглянув домой, скинула ненужные шмотки. Там же она что-то коротко обсудила с отцом и замялась около шкафчика, подбирая браслет. Сейчас было так странно ощущать незнание, переполнявшее тот момент: казалось буквально невозможным всерьёз заниматься подбором подходящего аксессуара и не подозревать, что тем же вечером тебе отобьют позвонки, причём так серьёзно, что без помощи опытного целителя нечего было бы и мечтать о такой скоростной реабилитации. Из-за подобных мыслей у Фавиолы что-то неприятно сжималось под рёбрами, и она старалась побыстрее переключиться на планы относительно того, чем займётся, когда вернётся назад, домой. Тревожные мысли ещё никого до всплесков энтузиазма не доводили, поэтому не следовало идти им на уступки и поддаваться таким размышлениям.
— Как-то всё непонятно, в кучу. Тебе так не кажется? — добавила Бригита.
Чернокудрая качнула головой, слегка выпрямляясь — её спина уже порядком устала от такой позы.
— Да, у времени в каждом месте — своя скорость, — ответила она и снова обвела взглядом ближайшие улицы.
Казалось — только что было утро, и вот, на многочисленных деревьях, точнее, в свисающих с них стеклянных светильниках, сами по себе зажигались огоньки.
— Как же я всё-таки скучаю по наггетсам и большой коле со льдом, — вдруг выдохнула Бригита.
Фавиола хмыкнула, взглянув на рыжеволосую собеседницу.
— Кто о чём, а Бригита — о еде, — посмеялась она, не повышая громкости голоса.
Почему-то этим вечером ей хотелось сохранять тишину.
Бригита что-то заговорила в ответ, но чернокудрая слушала её постольку-поскольку, параллельно водя взглядом по городу. Не так далеко от их дома взбаламутил размеренность вечера промчавшийся в сторону ворот скакун с закованным в доспех наездником. Вслед за взметнувшейся кисточкой на его шлеме Фавиолу посетила мысль, что она таких уже видела и даже более того — спрашивала о них у эльфов. Моргина и Эмироэль называли этих воинов Вэ’варскими Всадниками — сильнейшими из боевых магов, живущих здесь. Подробностей чернокудрая не знала, но по тону разговора сделала вывод, что они занимают важную, если не ведущую позицию в обороне города.
Проследив за одним таким всадником, Фавиола вновь сосредоточилась на своей собеседнице, которая по-прежнему рассуждала на тему приятных мелочей. И, надо сказать, она была права, акцентируя на них своё внимание. В повседневности Фавиола и не замечала, каким смыслом и важностью обладают обычные вещи: её кровать, приготовленный матерью завтрак, возможность предвидеть события ближайшего времени. Да уж, пару дней назад Бригита лепила бутерброды, а Фавиола складывала в шкаф свою спортивную форму, отмечая в уме, что на следующем занятии нужно будет чуть усерднее порастягиваться. Хотелось надеяться, что она успеет вернуться к этому самому занятию, хотя сомнений, честно говоря, был целый ворох. Одолеть их можно было только упёртой уверенностью в собственный сценарий развития событий.
— Не знаю, чем я займусь, когда мы вернёмся, — выслушав список дел Бригиты, поддержала разговор чернокудрая, — но я точно знаю, чего я делать не буду. Ближайшее время что в леса, что на острова — не ногой.
Рыжеволосая усмехнулась в ответ на это. Мгновение спустя к югу от города на небосклон взбежал одинокий огонёк, разветвившийся подобно яркой молнии, которая затем растеклась по ночной темноте. Фавиола сначала решила, что это весенние грозы — эльфы говорили, что сейчас шёл Ма́йрэвин, первый месяц весны, точнее говоря — его вторая половина. Но, присмотревшись, она пришла к выводу, что это, скорее всего, какое-то представление.
Под донёсшуюся до них отдалённую трескотню чернокудрая перевесилась через перила и позвала Эмироэля — он как раз возился в комнате под ними. Эльф отозвался почти сразу же и вышел на балкон, запрокинув в их сторону свою взъерошенную голову, оставляющую гадать, от какого занятия он оказался отвлечён.
— Расскажешь, что это? — спросила Фавиола и ткнула пальцем в небосклон, куда взметнулось ещё два огонька.
У эльфов, приютивших их, и так было много проблем с ними, поэтому она пыталась придерживаться лёгкого вида. Если затевалось какое-то празднество, Фавиола была готова поддержать его хотя бы видимостью расслабленности.
Эмироэль взглянул туда, куда она указала, и — надо отдать ему должное — всмотрелся как следует.
— Не знаю, — наконец ответил он и подозвал Моргину.
Чернокудрая переглянулась с подругой, и они хохотнули. Эльфийка же вышла на балкон спустя несколько минут, вытирая руки о тряпочку — похоже, она была занята смешиванием зелий.