— Вы почему разбежались? — широко взмахнув рукой, спросила ещё с расстояния рыжеволосая.

Фавиола улыбалась, не размыкая губ, что выглядело совершенно дико на фоне усеянной телами равнины. Криандра же была настолько потрёпанной, что, даже если бы Бригита сложила в памяти все те ситуации, когда она видела свою подругу не совсем опрятной, то результат всё равно вышел бы менее выразительным, чем сейчас. Зеленоглазая не поднимала взгляда выше колен; длинные волосы сбились в колтуны, перемешавшиеся с грязью, одежда во многих местах была порвана, а от одного из кроссовок осталась только подошва на пятке и липучка, удерживавшая всё это безобразие на её ноге. Невзирая на то, что Криандра испачкалась по самые уши, на её стопе был отчётливо виден след в виде округлой линии с ранами от каких-то зубцов.

— Мы, — подойдя поближе, сказала Криандра и так посмотрела на подругу, что той стало как-то не по себе, — растерялись. Да… Растерялись.

«Это другим словом называют», — в упор глядя на неё, подумала рыжеволосая. Только сейчас к ней пришло осознание, что она сама себя чувствует сносно — и это после того, как её, считай, отметелили без скидки на принадлежность к слабому полу. С мыслями об этом Бригита обернулась, посмотрела на светловолосого незнакомца, задержавшегося рядом с её сестрой, и сказала подругам:

— Тот парень, кажется, маг.

Криандра тоже окинула его взглядом, подчёркнутым сажей и пылью.

— Здесь много магов. Но у них нет причин нам помогать, — тихо ответила она. — Только и нам больше некуда податься. Я признаю́сь: я совсем не понимаю, что произошло. Не знаю, в чём была ошибка, что вообще случилось и как это исправить.

Тут-то Бригиту и понесло. Вцепившись в рукав подруги, она подтащила её к себе и сама наклонилась вперёд.

— Ты хоть понимаешь, в чём мы оказались? — царапая взглядом её лицо, спросила девушка.

Криандра медленно покачала головой, и Бригита оттолкнула её от себя. «Нужно вернуться туда, откуда мы начали! — забилась внутри неё отчаянная мысль. — Может, надо было пойти в другую сторону. Попробовать произнести то же заклинание, только как-нибудь по-другому…» В глазах подруги понимания она не встретила — казалось, на Криандру подуй, и она рухнет как ветхая лачуга. На Фавиолу и уж тем более на Трину тоже нечего было надеяться. Будь Бригита ещё чуть взбалмошнее, бросила бы их тут и побежала в лес, но что там делать, она и сама не знала. Где-то в глубине сознания возникло предостережение: нужно держаться вместе. Один раз они уже бросились врассыпную, и вот что из этого получилось.

— Что ты предлагаешь? — на низких тонах прошипела рыжеволосая.

— Наблюдать, — потупив взор, ответила Криандра. — Одно могу сказать наверняка: это вовсе не иллюзия. Иллюзии рассеиваются, если физически воздействовать на объект.

Это было одной из тех немногих вещей из теории магического искусства, которые Бригита почему-то запомнила. «Действительно, если бы мне в иллюзии дали по спине, задев голову, очнулась бы я уже с трезвым восприятием реальности». Её серые глаза вращались с остервенением раненного хищника, стараясь охватить весь простор вокруг. В этой большой суматохе она будто бы пыталась найти или разглядеть что-нибудь ещё, словно всего увиденного было недостаточно. Но картина перед глазами не менялась. Земля была вытоптана, вся в слякоти и догорающих травах. Дым, подхватываемый непостоянным дуновением ветра, исходил и от тел, сейчас, несмотря на знаки отличия, ставших совсем одинаковыми; посему людей на поле боя можно было разделить только по признаку «мёртв» или «пока ещё только ранен». Среди всего этого беспорядка блуждали, припав мордой к земле, какие-то животные, по форме тела похожие на барсуков, а за ними следовали фигуры с целым ворохом длинных металлических шестов за спиной. От прочих воинов их отличало наличие трёх цветов в облачении вместо двух — к серебристому и голубому был добавлен чёрный; он же коверкал символическое изображение растения, превращая его из чего-то изящного и цветущего в чахнущее и тревожное. Не было на них также шлемов — только бесформенные тряпки, игравшие роль капюшонов и повязок, прикрывавших лицо от основания шеи до глаз. Судьба тех, к кому их приводили ищейки, разнилась в зависимости от того, к какой стороне принадлежали найденные. Если к победившей, то рядом с раненным опускался шест с серебристой лентой, имевшей узорную голубую кайму, чтобы другие, разглядев этот знак, могли забрать его и погрузить в пригнанные повозки со скрипучими колёсами. Если же к вражеской, то тогда шест опускался не рядом, а утыкался прямиком в раненного, и в поле становилось на одно холодное тело больше. Были и такие, что пытались уползти, но тогда лучники-одиночки, также обходившие равнину, с хладнокровием профессионалов запускали в них несколько стрел — длинных, резных и таких красивых, что, будь у них право выбора, они бы отказались участвовать в таком отвратительном мероприятии. Каждый раз, когда случалось подобное, рыжеволосой девушке хотелось отвернуться — даже вопреки тому, что её охватывал гнев при одном лишь взгляде на людей, у которых при себе имелось хоть что-нибудь чёрно-белое. Но кое-что другое озаботило её даже больше, чем затишье после бури: количество воинов с вражеской стороны. Первоначально их было гораздо больше, чем сейчас – их тел на равнине. Куда делась их основная часть, оставалось только догадываться. Лишь бы только не оказалось, что они спрятались за деревьями, как те всадники, из-за которых её занесло на поле боя.

Всё, что ни случалось в жизни Бригиты до этого, выглядело сущими мелочами по сравнению с этим. Оглядываясь на события получасовой давности, как никогда ясным и понятным стало выражение «один в поле не воин». Криандра была права, хотя рыжеволосая и не признавала этого вслух, но единственным дельным советом, данным самой себе, было найти кого-нибудь и придержаться за него, потому что ощущения безопасности как не было, так и не возникло. Бригита никогда толком не просила ни у кого помощи, и как бы тяжело ей что-то ни давалось, барахталась, но делала сама — даже если это было откровенно глупо. Сейчас поступать так было не просто неразумно, но и смертельно опасно. То, что её мозги не остались у кого-то на щите, было случайностью, счастливым совпадением, и такое, судя по всяким теориям вероятностей, могло не повториться. Уже глядя на подруг, она понимала, что где или в чём бы они ни находились, это имело мало общего с окружением, к которому они привыкли. В любом месте можно погибнуть от руки другого человека, и не обязательно отправляться на фронт, чтобы подвести свою жизнь под опасность — достаточно в тёмное время суток завернуть не в тот переулок; но в мире, который был им привычен, можно было просто выбрать другой, более безопасный маршрут, а здесь… здесь, кажется, миру было наплевать, пойдёшь ты куда или же останешься на месте. Всё вздыхало и причитало с враждебностью — закат плевался пламенем, хватался за погибших и живых с одинаковой жгучей яростью, травы шипели, и причмокивала грязь, будто говоря — «мы с тобой — одно и то же», и бедолаги с застывшими взглядами не могли не согласиться, даже если где-то в уголках их глаз сохранялся остывающий блеск стремительно убывающей жизни. Глядя на них, Бригита испытывала разные чувства: к одним — жалость, к другим — отвращение, если они выглядели совсем уж скверно, но прежде всего она ощущала страх и нежелание к ним присоединяться. Поэтому, потерев лоб и глаза странно подёргивавшейся рукой, она спросила у подруги:

— Что ты намерена делать?

— Вернуться назад, — прошептала Криандра. — Но сначала — понять, как это сделать.

— Есть мысли по этому поводу? — Рыжеволосая незаметно для себя переняла её манеру речи, словно равнина могла их подслушать.

У Бригиты даже намёка на план не имелось, поэтому можно было в виде исключения позволить себе послушать, что скажут другие. Криандра была не в себе, но она знала подругу как человека, хватающегося за каждую возможность, когда нужно было достичь поставленной цели. Иногда это качество проявляется в людях с ещё большей силой, когда они напуганы до седых волос.

— Эти люди собираются уходить, — сказала Криандра и взглянула на женщину, которая держалась рядом с ними и явно прислушивалась к незнакомой ей речи. — Сейчас нужно решить, куда мы пойдём — с ними или своим путём.