Солнечный свет проникал сквозь высокие окна в зал и ложился по нему прямыми лучами, почти что дотягиваясь до противоположной стены просторного прямоугольного помещения. По высоким квадратным колоннам блёклого золотистого оттенка, казалось бы, растёкся и застыл тонкий слой перламутра, сейчас местами посвёркивающий на солнце; так поздняя весна, протянув ладонь к королевскому замку, пробралась внутрь и коснулась одного из его важнейших помещений — а заодно и тех, кто в нём собрался. Но мало кто из них придал значения погожему дню.
Сквозь негромкие переговоры толпы перед возвышением прорезался полный отчаяния и ненависти голос:
— Чтоб тебе погибнуть бессмысленной смертью!..
Мгновенно замолкли все, находившиеся в зале. Простой люд, собравшийся перед троном, испуганно уставился на выкрикнувшего это мужчину; стоявшие вдоль края широкого ковра, тянущегося от входа к возвышению, придворные в изумлении застыли, в немом ошеломлении переглядываясь друг с другом, и только королевские гвардейцы, благодаря сдержанности и полному боевому облачению, из-за которого они с трудом воспринимались окружающими как живые люди, остались неподвижно стоять на своих прежних местах — в два ряда, одним ограждая простолюдинов от знати, а другим — возвышение с размещённым на ним троном от остального зала.
Молодой король, которому были адресованы эти слова, чувствовал себя пробитым копьём или каким другим смертоносным оружием. Его щёки вспыхнули, заливаясь бросающимся в глаза багрянцем, а пальцы ухватились за подлокотники. Он был похож на мальчишку, получившего прилюдную оплеуху, — и как подобает мальчишке, это отразилось на нём глубочайшей растерянностью и испугом, а не сиюминутно возникшей грозностью. Где-то в уголке сознания зашевелился голосок, подсказавший ему такую важную вещь как: «Все смотрят!» — но он не мог ничего с собой поделать; лишь безвольно таращился на мужчину, кинувшего в него проклятием, и приоткрыл рот, но не для того, чтобы что-то сказать, а чтобы не задохнуться от пробравшей его внутренней дрожи.
— Измена! — почти громогласно заявила выступившая вперёд темноволосая женщина, бросая мигом посуровевший взгляд на человека перед ними.
Она всегда держалась по левую сторону от его трона, всегда помогала — и если бы не она, ситуация окончательно вышла бы из-под контроля.
— Младший капитан! — продолжила она, переведя взгляд — резкий и твёрдый, как лезвие меча — на королевского гвардейца, и тот, столь же отточенным движением прижав кулак к левому плечу, кивнул головой, ожидая приказа. — Сопроводите этого человека в темницу. Его Величество решит его судьбу позже.
Молодой король по-прежнему не мог отвести от него глаз. Он уже представлял, что скажут придворные: «Поглядите! Услышав такие слова, обращённые к нему, он, того гляди, заплачет». Почти никто в этом замке не воспринимал его всерьёз. Он выглядел как юноша и действительно был им — с этим своим безобидным лицом, постоянно краснеющими щёками и детскими эмоциями. То ли дело его сестра: она была старше его всего на десять с лишним лет, но могла заткнуть за пояс кого угодно. Она всегда знала, что делать, и вызывала в людях те чувства, которые и ожидались при встрече с принцессой. Она была волевой и уважаемой всеми. А её брат-король… В лучшем случае люди продолжали считать его младшим сыном предыдущей королевы — он-то и с ролью принца не особо справлялся. Как же ему управиться с целой страной?
Младший капитан, как и было велено, потащил мужчину прочь из зала — точнее говоря, по его приказу это сделали два других королевских гвардейца, а он ушёл вслед за ними в качестве сопровождающего. Молодой король ещё цеплялся взглядом за этого человека, и прозвучавшие полные угрозы слова гулко отдавались в его уме. Сестра незаметно пододвинула ладонь к подлокотнику трона, и Его Величество ухватился за неё пальцами. Он боялся этих слов. Никто никогда не говорил ему ничего подобного, да ещё и при людях. И без того он зачастую ощущал себя скоморохом, занявшим чужое место, но по крайней мере он надеялся, что его бездарность останется без вреда — как для него, так и для его подданных. А сейчас… Неужели он и вправду рассчитывал, что просидит всю жизнь на троне, так и не взяв на себя ответственность? «Возможно, — сокрушённо думал монарх, — возможно, он был прав». Эти люди пришли просить его помочь им с варанон — конфликты простого люда на границах всегда имели место, но сейчас в некоторых регионах они особенно накалились. Молодой король боялся связываться с варанон и даже мысли не допускал о том, чтобы беспокоить их царя такими мелочами. Но, видимо, то, что он сам счёл пустяком, который можно просто не заметить, для другого было настолько важным, что он решил заплатить за это своей жизнью — путём той правды, что навсегда въелась в стены этого зала и иногда отдавалась эхом в ушах тех, кто помнил те события.
И вот что заботило короля, подобно загнанному зверьку вжавшегося в свой трон: если эти слова были заслуженными, означало ли это, что они сбудутся?..
О́лдрэд приоткрыл глаза, медленно ощупывая взглядом почти догорающее пламя в очаге. Он сидел в небольшом помещении, которое можно было отмерить от стены до стены тремя широкими шагами — это была одна из комнат отдыха в этом громадном замке, где ему нравилось иногда бывать. Устроившись в глубоком кресле, Его Величество подпёр подбородок и щёку раскрытой ладонью и незаметно накренился в правую сторону. Не стоило ему этого делать: от долгого сидения в таком положении у него нещадно заломило несколько позвонков в середине позвоночника, а опорная рука ощущалась как ватная. Как только он выпрямится — Олдрэд знал это, — тупая боль охватит также и лопатки, а возможно и разольётся по всей спине. Тем не менее он выпрямился, нисколько не изменившись в лице, — это состояние было для него привычным, и он давно перестал морщиться в ответ на все болевые ощущения подобного толка.
Взгляд тусклых глаз, в юности имевших мягкий зелёный оттенок, обрисовал едва поднимающиеся огоньки над истлевающими поленьями, пока разум блуждал по воспоминаниям о давних событиях. Олдрэд и сейчас мог мгновенно призвать в памяти ужас, охвативший его в тот день; просто он уже не ощущался так явно, как тогда. Но в тот час всё было по-другому. Он чувствовал себя будто в лихорадке и не мог найти себе места, так что, вопреки настояниям сестры, всё же решился отпустить того мужчину. Он сам спустился в темницы, сам отворил дверь. Быть может, его вела наивная надежда, что этот поступок снимет с него тяжесть прозвучавших в зале слов, но мужчина даже не поблагодарил его. Олдрэд не был до конца уверен, не внесло ли его решение свои коррективы в его судьбу, ведь в итоге дни его были долги… но полны горечи. Только вот как бы король эльфийских земель ни желал этого, сам род Первых Королей подходил к черте вымирания, и слова, прозвучавшие более трёхсот лет тому назад, сейчас раздавались звонче, чем когда-либо прежде.
«Кто будет королём после меня?» — вопрошал Олдрэд у самого себя, чувствуя, как этот вопрос, будто вязкая трясина, медленно затягивает его в чувство беспомощности и отчаяния. Его Величеству казалось, что он соревнуется наперегонки с самим временем. Он понимал, что уже очень стар и что отведённое ему время не безгранично, но для человека, который жил так долго и прошёл сквозь такое множество трудных испытаний, он и не хватался за него. Но его страна рушилась, а род — некогда полный принцев и принцесс — почти полностью иссяк. Войны, мятежи и столкновения с варанон отобрали у него почти всех. Ещё немного, и не останется и его. Так кто же будет править, когда это случится?
Олдрэд отвёл взгляд налево — к двери. Там, между шкафом у стены и столиком, утыкавшемся в кресло короля, стояла обворожительная юная девушка. Её тёмные, почти чёрные волосы гладкими прядями ложились на мягкую кожу и рукава бежевого платья, пышным подолом касающегося пола; с аккуратного лица с маленькими, но пухлыми губами на него смотрели большие голубые — как озёрная гладь в приятный летний день — глаза. Она выглядела так, словно ей было чуть больше шестидесяти лет, а потому она показалась Олдрэду очень юной. Была ли она и в самом деле такой или тогда он просто не замечал этого?