Последний месяц весны решил удивить столицу парой особо жарких дней, и потому Аштирлот полнился духотой, в то время как будни короля — не иссякающим ворохом неотложных дел. В такую погоду Его Величеству приходилось тяжелее обычного, ведь помимо важных государственных проблем он должен был справляться ещё и с самим собой, а точнее со своей слабостью, моментами кружащейся головой и не переходящей ноющей болью в позвоночнике. Будь на то его воля, он бы предпочёл переместиться в подвальные помещения замка и провести все эти жаркие дни в положении лёжа, но единственное, что он мог по-настоящему себе позволить, это кувшин воды, путешествующий на подносе у прислуги вместе с ним. Так и сейчас — Олдрэд выставил в сторону руку, и уже через пару секунд в ней оказался прохладный стакан, стремительно нагревающийся от его касания.

— …таким образом я полагаю, что поводов для беспокойства на данный момент не имеется, — завершила свой донос стоявшая напротив темноволосая женщина — одна из управительниц столичного замка, и державшаяся рядом с ней девчушка в убранстве прислуги утвердительно кивнула вслед её словам.

Если бы Его Величество доверял всему, что говорили ему шпионы, или если бы он считал, что те и впрямь способны разведать всё до последней мелочи, он бы вздохнул с облегчением. Судя по тому, что́ удалось узнать этим двоим, Элштэррин со дня их конфликта вела практически образцовый образ жизни: со своими компаньонками виделась не так часто, никакого веселья с ними не заводила, спать ложилась рано, занятия на какие-то глупости не променивала, и что важнее всего — не самовольничала.

— Письма? — спросил он, обведя взглядом собравшихся перед ним шпионов.

— Посланцев выявлено не было, Ваше Величество, — отчеканил мужчина в униформе замковой стражи.

— Её Высочество на этой неделе не делала записей личного характера, — добавила служанка.

Олдрэд отвёл от них взгляд, обдумывая услышанное. Самым главным его страхом было то, что Элштэррин может попытаться связаться с этой мерзкой змеёй запада или с кем-то из её приспешников. Каждый раз, когда он думал об этом, политические соображения неизменно перемешивались с его личным взглядом на эти вещи, и тогда в нём просыпались два чувства, никак не дававших ему покоя: чувство вины и остро ощущающаяся уязвлённость. Его правнучка была готова пойти на сговор с их заклятыми врагами… Как так вышло, что и она предпочла ему кого-то другого? Ведь Олдрэд любил её и опекал — не так, как это делается в обычных семьях, но по мере всех имевшихся у него возможностей, — и вот, она находилась на расстоянии вытянутой руки от предательства, сама того до конца не осознавая. В чём же было дело? Чего он ей не додал: знаний, внимания, понимания того, как устроен мир вокруг них?..

Что бы это ни было, это нужно было исправить — потому как он не мог потерять и её тоже.

Олдрэд подал знак рукой, и шпионы, откланявшись, вышли в коридор, на пороге едва не разминувшись с гвардейцем. Тот остановился, позволяя им выйти, и лишь тогда зашёл внутрь, оставив дверь приоткрытой.

— Ваше Величество, — сказал он, — пришла служанка Её Высочества принцессы Элштэррин с сообщением для Вас.

Что-то ёкнуло в груди у старого короля, так что он, почти не думая, велел пропустить её. Посланница — девица юная и с виду робкая — переступила порог и тут же присела в поклоне, по-видимому не решаясь подойти поближе.

— Говори, — застыв в ожидании, дал ей разрешение Олдрэд.

Не поднимая глаз, служанка сказала:

— Её Высочество принцесса выражает надежду, что сможет повидаться с Вами в ближайшее время. Она будет ожидать Вас в Пейзажной комнате каждый день, начиная со времени первой трапезы и до наступления темноты.

Она снова поклонилась, а Олдрэд, не заметив — в силу возникших в нём размышлений — того, что она ожидает от него какого-то ответа, велел ей идти. Полученное приглашение не могло оставить его равнодушным. Элштэррин, подобно маленькому ребёнку, давала волю своим эмоциям и могла подолгу предаваться обиде, но рано или поздно наступал такой час, когда она понимала: первым должен идти на уступки тот, из-за кого всё и началось. Как и большинству представителей их семейства, ей было нелегко переступить через себя, но она не была отъявленной гордячкой; к тому же Олдрэд действительно хотел верить в то, что его правнучка решилась на такой шаг вовсе не из-за выгоды — потому как нахождение в состоянии ссоры с правящим королём никому на пользу не шла, — а из-за своего искреннего желания помириться с единственным оставшимся на этом свете близким человеком. В целях воспитания было бы разумным заставить принцессу подождать несколько дней, но Его Величество и сам тяготился разладом с нею, и потому было бы ещё мудрее разрешить эту ситуацию, чтобы приступить к более важным делам с куда менее тяжким сердцем. В итоге, желая как можно скорее покончить с этим напряжением между ними, Олдрэд решил отодвинуть намеченные дела и отправиться к своей правнучке без промедления.

«Пейзажная комната, значит», — подумал король, и обратился к старшему капитану, почти безотлучно сопровождавшему его:

— Варо́нмэ, вели принести нам «Весеннюю битву».

Пламеносный принял приказ, но исполнил его не сразу — сперва ему нужно было дождаться, чтобы Его Величество поднялся с кресла и вышел в коридор. Просто удивительно, сколько вещей с возрастом становятся настоящим испытанием: Олдрэд поднимался медленно и осторожно, так как успел засидеться, и сейчас любые необдуманные движения с его стороны могли иметь серьёзные последствия, — а ведь было время, когда он скакал по ступеням и перепрыгивал через перила, пролетая достаточно высокие расстояния, чтобы проходящие мимо дамы испуганно прикрывали ладошками приоткрытые рты. Впрочем, о порывистости тех лет лучше было и не вспоминать, иначе появлялось отчаянное желание бросить всё и предаться продолжительным размышлениям о всём том, чего он уже не мог и не умел, — но разрываемая антарийцами и своими собственными предателями страна не позволяла ему этого, и каким бы немощным и уставшим он ни был, некогда возложенная на него корона обязывала к преодолению всего, что стояло между ним и его королевским долгом. Главной же преградой любого короля всегда были его личные слабости.

По пути к Пейзажной комнате Олдрэд не раз обдумал то, каким образом может сложиться его встреча и самое главное — разговор с правнучкой. Старость была не единственным, что он приобрёл с течением времени, и теперь, беря во внимание опыт прожитых лет, Его Величество больше не допускал тех ошибок, которые имели место в воспитании его собственных детей, но верным было бы также сказать, что с внуками и правнуками он допускал новые… Так или иначе, он старался поступать так, как было бы лучше для всех, беря во внимание свои нужды и предпочтения в самую последнюю очередь, но загвоздка заключалась в том, что он олицетворял целое государство. Элштэррин, готовая привечать их врагов с распростёртыми руками, не осознавала, что тем самым стремится навстречу своему падению в бездну — и вместе с ней, как с единственной оставшейся наследницей короля, туда рухнет и вся страна. Олдрэд ведь презирал чудовище, убившее его правнука, не только за это, но и за раскол среди всего эльфийского народа этих земель, который она учинила. Элштэррин помнила её другой; возможно, она и была тогда другой, но, дорвавшись до власти, наконец показала своё истинное лицо — то, что наличествовало в ней с самого начала. Это была чрезвычайно ядовитая тварь, отравляющая всё, с чем она соприкасалась, и молодая принцесса, по всей видимости, пребывала в обманчивой эйфории, которая наступает при первом контакте с отравой. Олдрэд не был намерен допускать её гибели, даже если сама Элштэррин в упор не видела смертельной угрозы, которую навлекала на себя в силу своего непонимания.

В действительности радуясь скорой встрече с правнучкой, но в то же время не забывая, что их разногласия имеют под собой разноплановые причины, Его Величество добрался до Пейзажной комнаты и подсобрался, не желая ни мгновения выглядеть так, как он себя на самом деле чувствовал этим вечером. Единственными свидетелями его слабости были гвардейцы, лекари да несколько людей из прислуги, но члены семьи — никогда. Быть может, именно поэтому Элштэррин полагала, что её прадед будет править ещё долго, и оставалась такой беспечной, но Олдрэд всё же предпочитал этот обман правде: его правнучка при всей своей самостоятельности нуждалась в надёжном плече не меньше, чем страна — в крепком, дееспособном правителе.