— Почему «Несущие Пламя»? — без празднословного любопытства в голосе спросила она.
— Потому как они не только носили Пламя в себе, но и несли его людям, — ответила Вивиэль. — Он могли ассистировать лекарям, участвовать в жизни Учёных Домов, если того требовали обстоятельства, сопровождать торговцев в другие города и даже помогать горожанам и жителям окрестных поселений в сущих мелочах. Например, один раз у моего соседа разбрелась половина стада — и Несущий Пламя помог их отыскать. — Девушка улыбнулась своим воспоминаниям. — Их деятельность не ограничивалась только службой хозяину земель. Каждый, кто нуждался в их помощи, мог запросить её здесь, возле военной академии. Нужно было просто прийти и оставить свою просьбу на доске.
Было видно, что Вивиэль гордилась Пламеносными своего города, и, судя по её словам, их было за что уважать. Криандра вспомнила Вэ’эварских Всадников, больше походивших на элитных воинов. Стали бы ли они разыскивать чей-нибудь скот? Она не знала, но по тому, что успела увидеть в Вэ’эвар Эйдуре, ответ был скорее отрицательным: Всадники, занимающиеся обыденной работой, представлялись ей клинком на уровне семейной реликвии, которым кто-то решил почистить картофель к ужину.
— Спасибо, что привела нас сюда, — поблагодарила зеленоглазая свою спутницу, хотя в глубине души ей казалось, что она раскрыла всю суть этой прогулки: это была очередная попытка со стороны Дэирев воодушевить её рассказами о Пламеносных.
— Не стоит благодарности, — перейдя на крайне тихий шёпот, сказала Вивиэль. — Мне всё равно нужно было привести сюда Тарин, и кто-то должен был пойти со мной. Но я рада, что этим кем-то стала ты.
Криандра перевела взгляд на девчушку, которая отделилась от них, как только они зашли на территорию внутреннего двора. Теперь она порхала вокруг дерева, словно разглядывала манекен с платьем своей мечты на нём. Было в этом поведении что-то тревожащее, но зеленоглазая постаралась отогнать от себя эти мысли.
— Зачем? — тем не менее спросила она, косясь на Тарин и чувствуя себя при этом так, будто их с жизнерадостной девчушкой в одночасье развела по сторонам некая тайна.
Вивиэль, сгорбившись, опёрлась руками о стенку каменного круга.
— Она не помнит, — промолвила девушка, также поглядывая на их общую спутницу. — Что-то да помнит, но не всегда, и… — Взглянув на зеленоглазую, она поняла, что лучше начать сначала: — Отец Тарин был одним из Несущих Пламя. Она пробыла с ним всю ту ночь, что он умирал, и после этого словно бы всё забыла. Она помнит себя, какие-то эпизоды из своей прошлой жизни и из тех дней, когда на город напали. Иногда она вспоминает что-то ещё, но эти воспоминания не задерживаются. Порой она даже забывает, что её прабабушка умерла месяц спустя, как Тэль’эзрин завоевали. Кроме нас у неё больше никого не осталось. Дэирев считает, что если она будет приходить сюда, где провела столько времени, будучи ребёнком, то сможет всё вспомнить. Поэтому мы и ходим сюда хотя бы раз в две недели.
«Это просто ужасно…» — хотелось прошептать Криандре, но образовавшийся в горле ком мешал произнести хоть слово. Она взглянула на Тарин и словно увидела её в совсем ином свете. То, как она вела себя сейчас, и то, что с ней произошло в таком чутком возрасте, не поддавалось осмыслению.
— Но… разве не было бы правильнее позволить ей забыть? — рискнула высказаться зеленоглазая.
Дурные воспоминания имеют страшную силу: со временем они превращаются в нескончаемое страдание. Стала бы Криандра помнить всё, что случилось с ней за время плена у антарийцев, если бы у неё была возможность стереть это из своей памяти? Она, безусловно, воспользовалась бы ею и позабыла всё: что она видела и слышала в эльфийском лагере; ту ночь, когда предприняла попытку добраться до статуи единорога; чёрный остов разведчика в лесу с едва видимой дымкой, поднимающейся от него; клеймение пленных и встречу с чародеем; первую неделю в плену — и много-много другого, последовавшего за этим. Практически ни один из дней с тех самых пор, как она сама стала невольницей, не годился для запоминания, за исключением таких редких исключений, как время, проведённое наедине с Торккой и жительницами Тэль’эзрина. Но если бы ей пришлось позабыть и это тоже, чтобы избавиться от всех прочих воспоминаний… да, она бы заплатила эту цену.
— Это ведь наша жизнь. — Взглянув на неё, Вивиэль продолжила улыбаться — пусть и не во весь рот, как в минуты искреннего веселья, но всё же. — Нравится нам это или нет, но всё, что мы встречаем на своём пути, становится частью нас. Мы не можем просто взять да выбросить все свои горести — они ведь всё равно так или иначе вернутся. Одна моя подруга говорит, что мы как мельница: если мы будем пытаться игнорировать всё плохое, то вода в нашем колесе превратится в камни и искалечит нас. Принятие всегда лучше отрицания — как бы тяжело ни было… Знаешь, — её интонация вдруг подпрыгнула, — у меня есть дальние родственники в Аррохе, но когда эта война закончится, я не собираюсь никуда уходить. Я бы осталась здесь, даже если бы антарийцы сравняли весь город с землёй — осталась бы и помогла отстроить его заново. Здесь имели место самые худшие моменты моей жизни — но и самые лучшие тоже. Мы отчаянно боролись за этот город, за самих себя… Все окружные земли обильно омыты кровью тех, кого мы любили. Бросить Тэль’эзрин означало бы позабыть — а мы должны помнить. Все должны помнить, иначе мы станем никем и наша борьба, считай, была напрасна.
Вивиэль присела возле стенки и, сдвинув вместе ладони, положила на них свой подбородок. Она крепко задумалась, но выражение её лица не выдавало скорби — даже напротив, оно казалось мечтательным. Криандра могла бы посчитать, что, пережив ужасные испытания, здешние девушки просто немного помутились в рассудке и таким образом пытались спасти всё то, что осталось от их внутренних жизненных сил, но, думая так, она бы страшно пренебрегла тем героизмом, который они на самом деле демонстрировали.
— О чём ты думаешь? — глядя на Вивиэль, спросила пару минут спустя зеленоглазая.
Она больше не хотела дискутировать на прежнюю тему, так как её суждения, далеко не такие зрелые и пропитанные опытом, как у её собеседницы, ничего не привнесли бы в их беседу.
— О том, кого я очень сильно люблю, — лишь на мгновение оторвав взгляд от расположенной внизу пещеры, ответила девушка.
Некоторое смущение в её голосе подсказало Криандре, что речь вовсе не о родственнике.
— Где он сейчас?.. — одновременно не желая лезть со своими расспросами и чувствуя необходимость спросить, таки не сдержалась зеленоглазая.
— Надеюсь, очень далеко, — со вздохом приподнимаясь, промолвила Вивиэль. — Но он вернётся, и тогда всё изменится — для всех нас. До тех пор… надо держаться.
Криандра видела в её глазах борьбу двух чувств, будто двух схлестнувшихся стихий: огонь надежды и пытающуюся притушить его воду небеспочвенного беспокойства.
— Ты продержишься, — со всей возможной убедительностью заявила она, глядя девушке прямо в глаза и приобняв её за плечи. — У меня нет в том ни малейших сомнений.
Вивиэль накрыла её ладонь своей и, на мгновение склонив голову, пожала её, после чего зеленоглазая убрала свою руку. Внимание её собеседницы перенеслось на Тарин — девчушка как раз возвращалась к ним. Она сказала, что помнит растущее возле каменного круга дерево, так как когда-то играла возле него, и поведала, что раньше из «колодца» выходила полупрозрачная голубоватая дымка, будто призрачная пламень, и пузырики света, красиво светившиеся ночью, но почему она здесь находилась и с кем, она вспомнить так и не смогла. Вивиэль, вопреки внутренним ощущениям Криандры, всё же рассказала Тарин про отца, но та восприняла это как информацию, не имевшую к ней прямого отношения, — но оно и неудивительно, ведь поверить и принять то, к чему не имеешь эмоциональной привязки, практически невозможно.
На выходе из двора военной академии они снова разговорились. Разговор склонился к прошлому Вивиэль, и хотя зеленоглазая могла оборвать его, переведя тему в иное русло, делать она этого не стала, так как посчитала, что её спутница заслуживала возможности выговориться. Вивиэль, не впадая в слёзы, рассказала, что она была из семьи земледельцев, которым принадлежало своё поле к северу от Тэль’эзрина. В город они приезжали, чтобы продать свой товар на Пищевом рынке, — Вивиэль, достигнув подросткового возраста, чаще всего делала это вместе со своими старшими братьями. Иногда они оставались на ночь у живших в Тэль’эзрине дяди и тёти, и тогда Вивиэль выбиралась на улицы города, наслаждаясь всем тем, что он мог предоставить ей. Когда разгорелась война, её родители погибли вместе с их небольшим владением, а дядя пал в битве, когда антарийское войско подошло к городу. Оба старших брата пропали без вести, но Вивиэль, имевшая с ними очень близкие отношения, не верила в то, что они могли сбежать. «Скорее всего, — говорила она, — они умерли там, за стенами Тэль’эзрина, и оказались погребены под слоем грязи, взбитой сражением». Этот момент доставлял ей особую боль. Единственной надеждой оставался младший брат, которого взяла с собой тётя, когда бежала из города, решив отправиться на восток. Вивиэль не жалела о том, что не согласилась пойти вместе с ними: в тот момент она верила, что Тэль’эзрин ещё можно спасти, но даже если бы она знала наверняка, что он обречён, то всё равно осталась бы с братьями, которые не были воинами, но не побоялись встать плечом к плечу с теми, кто обращался с оружием с малых лет. Весь этот рассказ образовал в груди Криандры гнетущее чувство, порождённое смесью сочувствия и бессилия: ей отчаянно хотелось сделать что-то, чтобы исправить искалеченную судьбу Вивиэли, только вот всё, что она могла дать ей, заключалось в словесной поддержке. Какими же словами можно было утешить человека, пережившего такое?.. И потому зеленоглазая больше молчала, выражая свою участливость тем, что искренне пропускала весь рассказ девушки сквозь себя, и это было хорошо заметным по её лицу, так что Вивиэль могла быть уверена: она выговорилась совершенно не впустую.