Размышляя о них, Бригита не сразу заметила Михи Аэлу — своё внимание она обратила на полукровку, лишь когда над платформой замаячила его макушка. Пересев чуть в сторонку, чтобы не помешать ему взобраться наверх, она первые несколько минут просто молчала и смотрела на него. Начинать разговор было тяжело, и рыжеволосой хотелось, чтобы товарищ заговорил с ней первым, но вместе с тем она понимала, что эта ответственность лежала на ней, ведь это она позвала его сюда, пусть и при посредничестве Фавиолы.
— Что думаешь…? — отважившись, спросила Бригита, но вместо того чтобы закончить фразу, оборвала её и перевела взгляд на лагерь.
Михи Аэла устроился сбоку от неё, свесив ноги и опёршись ладонями о платформу, на которой они сидели.
— Что антарийцам не видать власти над эльфийскими землями, — привычным плавным тоном ответил он, задумчиво поглядывая туда, куда указала рыжеволосая. — Они могут их завоевать, но едва ли удержат после этого. Всякий от Ильберры до Эльмирры встанет им костью поперёк горла.
Полукровка замолчал, и так как Бригита своевременно не поддержала его речи, между ними воцарилась тишина. Немногим после, пока она ещё задерживалась в своих мыслях, пытаясь придумать, чем же продолжить разговор, Михи Аэла сказал:
— Поразительное место — это Красное Поле. — Взглянув на Бригиту, он снова перевёл взгляд на море палаток перед их взором. — За эти дни я встретил больше храбрецов, чем за всю свою жизнь. Это довольно-таки странное ощущение — признать, что ты в чём-то был неправ. Я ведь всегда думал, что эталоном смелости являются Пламеносные, а сейчас вдруг понял — это не совсем так. Им, конечно, нет равных, но они с юных лет готовятся посвятить себя служению принцам и принцессам, хозяевам земель и их подданным — то есть всем нам. На их фоне самоотверженность простых людей кажется в высшей степени феноменальной. Я видел сапожников и бондарей, смолокуров и стеклодувов, фермеров и артистов — и каждый из них носил при себе оружие, готовый к следующему сражению с антарийцами, когда бы оно ни состоялось. Ниесса собрала в этом месте не просто войско; она собрала людей, достойных легенд.
«А ещё, вполне возможно, скоро к ним присоединятся две школьницы и лесничий», — невесело подумала Бригита. Быть в числе героев, понятное дело, почётно, но только когда ты при этом жив и здоров. Геройство, в понимании рыжеволосой, ничего не значило, если её итогом становилась надгробная плита с парочкой строк скупых данных. Потому она и не могла разделить в полной мере энтузиазма полукровки. Даже более того, они нагнали на неё какие-то мрачные мысли. Если бы ей довелось прочитать о чём-то подобном в книге, она бы наверняка испытала некое ликование духа — как же его не почувствовать, когда речь о храбрецах, самоотверженно идущих вперёд и ведомых исключительно высотой тех идеалов, что они готовы отстаивать до последней капли крови? Но в жизни всё иначе, и цена всему в реальности гораздо выше, чем та, что выведена на бумаге чернилами. Большинство тех, кем восхищался Михи Аэла, так или иначе погибнут — просто потому, что они подготовлены хуже, чем их враги. И как бы Бригите ни хотелось, чтобы всё сложилось по-другому, это было суровой правдой: обычный ремесленник в тряпках не соперник натренированному воину, защищённому доспехом. Хотя, с другой стороны, что есть геройство, как не перешагивание через препятствия, кажущиеся непреодолимыми?..
Рыжеволосая помотала головой, стараясь привести мысли в порядок. Чем больше она размышляла, тем больше запутывалась — и так всегда. Любое стремление к упорядоченности ума неизменно приводило её к полному когнитивному кавардаку — а только этого ей сейчас и не хватало.
— Так тебе здесь нравится? — менее энергичным, чем обычно, голосом спросила она у полукровки.
Этот вопрос, разумеется, был наводящим. Размышляя над тем, соглашаться ли на условия Ниессы, Бригита задумалась и о своих спутниках. С Фавиолой всё было понятно: разъединяться им было категорически нельзя, поэтому подруга, возможно, немного побурчав, всё-таки согласилась бы принять решение рыжеволосой. Другое дело Михи Аэла — он пусть и вызывал в Бригите дружественные чувства, но по-прежнему оставался человеком со стороны. Да, он дал ей клятву, но имела ли она право так вольно распоряжаться его жизнью? Вселенский эгоцентризм, весьма компактно укладывавшийся в характере рыжеволосой, велел ей чересчур не париться такими мелочами. Всё ведь было предельно ясно: полукровка не просто дал слово, но и был твёрдо намерен придерживаться его, а значит, куда бы она ни пошла, он пойдёт следом — даже в пекло, если понадобится. За всё то время, что они провели вместе, Михи Аэла не дал ей ни малейшего повода заподозрить его в трусости, поэтому вряд ли затеянный поход спугнёт его. Но опять же — чем дольше рыжеволосая думала над этим, тем беспокойнее становилась. Было что-то неправильное в том, чтобы отнестись к вынужденному сопутствию полукровки как к чему-то само собой разумеющемуся. И в этой борьбе между зашкаливающим эгоизмом и обострённым чувством справедливости вполне ощутимо начинало одерживать победу второе — оттого Бригита и затеяла весь этот разговор.
— Да, — с лёгкостью согласился полукровка. — Если бы я был настоящим воином, я бы без раздумий примкнул к ним.
Такие слова неожиданно возмутили рыжеволосую.
— А разве лесничий будет лишним среди сапожников и прочих? — не без сарказма, столь свойственного ей, подметила она. — Тебя послушать, так на Красном Поле соотношение профессиональных солдат и простых обывателей — один к тысяче. Да и с оружием ты наверняка обращаешься лучше, чем все эти ребята вместе взятые.
Бригита заткнулась, вдруг осознав, что всю её речь можно было истолковать как попытку подтолкнуть Михи Аэлу к вступлению в мятежное войско, чего она, конечно же, вовсе не имела в виду, говоря всё это. Скорее, она углядела в словах полукровки всё то же самоуничижение, из-за которого они преимущественно и ссорились.
— Я не думаю, что они будут рады моему обществу, — честно признался Михи Аэла.
— Наша песня хороша, начинай сначала! — воскликнула рыжеволосая, хлопнув обеими ладонями по платформе. — Я не понимаю, неужели тебе нра…
Вид товарища — задумчивый и немного грустный — резко оборвал ту тираду, что решила исполнить для него в очередной раз Бригита. Его взгляд, направленный вперёд, явно намекал на то, что он хорошо её слышит, но в то же время ограждается. Эта отдалённость, возникшая между ними в результате последнего конфликта, совсем не была по вкусу рыжеволосой. Она любила поскандалить, это правда, но находиться с кем-то на ножах — особенно с кем-то, кто в глубине души ей нравился — девушке не хотелось. После каждой такой разборки, когда её кровь, по ощущениям, возвращалась к привычной температуре, Бригита испытывала лишь одно: желание всё наладить. Так было и с Михи Аэлой. Он злил её, раздражал своей твердолобой мягкостью, но она всё равно стремилась вернуть их отношения к весьма душевным истокам. Казалось бы, в одно мгновение ока осознав это, рыжеволосая не стала договаривать те противные слова, что обычно вырывались из неё на скорости пулемётной очереди — и сразу же её захлестнуло чувством успокоения. Впервые за долгое время она сумела вовремя одуматься и не наломала дров там, где щепок уже было по горло. Это было чудесное ощущение, как если бы на неё набросилась гадюка, которая в последний момент столкнулась о незримый заслон и не смогла нанести ей никакого вреда.
— Так что насчёт того, чтобы остаться здесь? — вполголоса произнесла она. — Положа руку на сердце — ты бы хотел остаться в этом месте?
Больше всего на свете ей хотелось услышать отрицательный ответ.
— Это не имеет никакого значения, — сказал полукровка. — Я дал тебе клятву, что…
Бригита резво развернулась в его сторону.
— Это имеет огромное значение! — перебила она товарища. — Ты дал мне клятву, но ты не мой раб. К тому же мы чётко обговорили условия: ты обещал защищать меня от опасности до тех пор, пока мы с Фавиолой не найдём надёжного попутчика или не выйдем на своих друзей. Здесь, в этом лагере, я вполне могу найти такого попутчика — и это освободит тебя от клятвы. Так ты можешь ответить мне — только предельно честно: ты бы хотел остаться вместе с этими людьми или нет?