Переход по глубинам возвышенности, на которой был расположен столичный замок, по ощущениям младшего капитана длился около пятнадцати минут; для музыканта, которого он толкал перед собой, они могли показаться вечностью или же напротив — кратким мигом. Будучи человеком, наделённым богатым воображением, сейчас он наверняка пытался представить, что ждёт его в ближайшее время, но в целом обстановка подсказывала, что стоит готовиться к чему-то серьёзному — и он готовился. Ильвран замечал, как учащается его дыхание, какими непослушными становятся ноги и как он пытается осматриваться вокруг. В таких ситуациях людям, предоставленным чужой воле, хочется либо поскорее покончить со всем происходящим, либо как можно дольше оттягивать решающий момент, и по музыканту тоже была заметна эта внутренняя борьба. Казалось бы, свой выбор он сделал ещё тогда, в зале, но человеку свойственно изменять своим собственным решениям — и, как правило, это происходит, когда ничего уже не повернуть вспять. Есть дороги, по которым можно пройти лишь единожды, — и Ильвран знал это, как никто другой.
Наконец они вышли на небольшую природную каменную площадку на склоне возвышенности. Впереди простирались равнины и тянулись полосы деревьев — когда-то тут были леса, но их вырубили под поля для нужд столицы; где-то вдалеке протекал Аулантдар — его можно было увидеть с высоты замка, но не отсюда. Над всем этим светила желтоватая полная луна, выглянувшая из-за облачных масс, сливавшихся воедино в этот тёмный ночной час. Чтобы спуститься вниз, нужно было пройти некоторое расстояние по достаточно крутой тропе, но они остановились на площадке. Тогда Ильвран передал музыканта солдатам, и те отошли вперёд на пару шагов, после чего двое встали по сторонам от заключённого, а третий остался в стороне. Глядя музыканту в лицо, младший капитан ударил концом зажатой в его руке глефой по земле, стряхивая с неё оборонные чары, чуть меняющие её вид и действующие точно ножны, — и оружие сверкнуло опасной остротой, отразившейся в испуганных глазах изменника. Было видно: он пытался подавить это чувство, но, скорее всего, мысли его были заняты всеми неспетыми и несыгранными песнями, которых он сам себя и лишил, — и преодолеть это было невозможно.
— Именем Его Величества короля Олдрэда от крови Первых Королей, — произнёс ровным, уверенным тоном младший капитан, — за преступление против законных правителей этих земель, в совершении которого ты признан виновным, ты проговариваешься к смерти.
Музыканта забила мелкая дрожь — в такой момент не стыдно было дать слабину; в конце концов, его уделом были песни и красивые истории. Будь он умнее или честнее, никогда бы не оказался в такой ситуации, но сейчас — нужно было отдать ему должное — всё же сумел проявить имеющиеся в нём крохи достоинства, достаточные для того, чтобы не поддаться панике и не опозориться запоздалыми мольбами. Неизвестно, остался ли он верен тому замыслу, что привёл его ко всему этому, — хотя, вероятнее всего, что нет. Любой в такой миг осознал бы, что не стоило продаваться за чужие амбиции, крушащие всё на своём пути. Было бы уместным услышать от него сожаления по поводу содеянного, но Ильвран списал их отсутствие на ошеломлённость музыканта — он вообще ничего не сказал, плотно сжав губы и шумно задышав через нос. Страшно, наверное, было бы принять смерть в такую свежую, обыденную ночь.
— Но милостью Её Высочества принцессы Элштэррин приговор, согласно которому тебе полагалось быть умерщвлённым, был заменён на изгнание, — продолжил младший капитан. — Тебя сопроводят к границе, после пересечения которой тебе воспрещается когда-либо вновь переступать её. При вступлении Её Высочества принцессы Элштэррин на трон в качестве королевы эльфийских земель, ты имеешь право отослать ей прошение о полном помиловании, но до тех пор, рискнув зайти на территорию владений Его Величества короля Олдрэда хотя бы на шаг, ты будешь незамедлительно казнён.
Остекленевший взгляд музыканта смотрел уже не на него, а на события, промелькнувшие в течение последних нескольких недель. Это было огромным жестом со стороны короля: быть может, он не хотел отягощать принцессу чувством вины, что непременно поселилось бы в ней в связи с гибелью человека, к которой она была косвенно причастна, или же он понимал, что музыкант был всего-навсего одурманенной ложью пешкой в чужой игре. Это было опасным, но Его Величество полагался на благоразумие музыканта — редко кому удаётся избежать смерти несколько раз подряд, и он должен был осознать это. Ильвран же хотел, чтобы тот увидел саму суть произошедшего — а именно то, что он действительно являлся изменником и что принцесса с истинным великодушием простила ему это преступление. Если в нём была хотя бы чуточка мудрости и умение видеть людей такими, какими они являлись на самом деле, все его песни в будущем должны были быть только о принцессе Арнсдэйры — и при этом разительно отличаться по смыслу от той, что завела его в эту беду.
— И ещё, — добавил младший капитан, когда один из солдат взялся за путы на руках музыканта, — завтра перед полуднем вы остановитесь на первый привал. В течение него ты напишешь во всех необходимых подробностях, как сыграть и спеть песню, которую ты ранее исполнил для Её Высочества.
По большому счёту таким вещам учатся не по записям, но других вариантов у них не было, к тому же Ильвран не сомневался, что изменник хорошо владеет музыкальной грамотой, и человек, знающий её не хуже него, а может быть, даже и лучше, во всём разберётся.
Солдаты отдали честь и, взяв с собой музыканта, начали спускаться по склону. Младший капитан задержался, вновь окутав своё оружие чарами, и проследил некоторое время за ними. Подул ветер, и он вдруг осознал, что чувствует себя легче, чем в ходе минувших четырёх дней. Он был рад решению Его Величества и тому, что не пришлось обрывать ничью жизнь, — всё же забота и стремление Пламеносных заключается в том, чтобы сохранять её, а не отбирать, даже если это небезосновательно. Более того, он предвкушал перемену в настроении принцессы Элштэррин: она будет счастлива, когда путём слухов до неё дойдёт, что король отпустил изменника и что ей предоставлен шанс когда-нибудь вернуть его обратно, — это послужит ей дополнительной мотивацией стать в будущем достойной королевой. А ещё она наверняка порадуется, когда услышит полюбившуюся песню — та не только согреет ей сердце, но и послужит важным напоминанием о произошедшем. Его Величество ничего не знал об этом; точнее говоря — он не выделял это как нечто особенное. Ильвран велел музыканту записать песню от своего собственного имени — потому как долг гвардейца состоит в том, чтобы защищать и оберегать своего короля, принцев и принцесс, в том числе и от горести; а младший капитан, некогда произнёсший свою клятву, по сей день оставался искренне предан ей.
«Сегодня, — стучало в уме эльфийки с тех пор, как только она открыла глаза на заре, — сегодня». Моруэн думала, что сумеет совладать с собой с наступлением ответственного дня, но единственным, что она испытывала, было дикое волнение, от которого ей никак не удавалось избавиться: её мысли путались, она ничего не могла удержать у себя в руках, и даже с собственным дыханием оказалось не так-то просто справиться. Златоглазая выпила несколько чашек бодрящих напитков, постояла на балконе, наблюдая за улицами города и подставив лицо тёплому ветру, но ничего не помогало — она будто бы была внутренне раздробленной, неспособной собраться в нечто цельное. Это грозило ей опасным провалом, и Моруэн понимала, что в таком состоянии ей идти на задание нельзя — она ведь оплошает ещё на подходе к столичному замку, если не возьмёт себя в руки! «Думай об Антье, — велела она себе. — Думай о том, как ты вернёшься к нему!» Быть может, это дело станет последним, и, удачно завершив его, «ведьма» позволит ей возвратиться в лагерь к её возлюбленному командующему? Ничего подобного её советчица не говорила, но эльфийка посчитала, что надежда на это вполне может оказаться ей хорошей поддержкой. Разве было хоть что-то, чего она желала больше этого? Ради такой цели можно было постараться и сквозь силу запихнуть всё своё беспокойство настолько глубоко, что оно оттуда ещё нескоро высунется…