Теперь, когда в зале установилась тишина и в нём не находилось никого лишнего, Олдрэд намеревался отпустить правнучку, но она сама сдвинулась со своего места и вместо того, чтобы выйти из зала, подошла к первой ступени возвышения, на котором находился его трон. Глаза её блестели и полнились слезами, моментами срывающимися на её щёки; пальцы принцессы, не прикрытые рукавами, сжимались и разжимались, так и не сцепившись в полноценные кулаки — она хотела быть бойцом, но пока ещё им не являлась.

— Как долго ещё это будет продолжаться? — будто сквозь силу спросила Элштэррин, и тон её был таким, словно она обращала эти слова против короля, из-за чего тот даже не сразу понял, что именно она имела в виду. — Когда мы уже заключим с нею мир?

Олдрэд был практически уверен, что случившийся инцидент даст принцессе понять, кем на самом деле являлась её двоюродная невестка и кто в действительности достоин её доверия; но Элштэррин, похоже, была готова поверить во всё, что угодно, но только не в то, что Его Величество, как бы он ни поступал, был её единственным без конца верным союзником. От страшного гнева, который мог охватить сердце короля, его уберегла только мысль, что правнучка ещё очень молода и не знает, что означает быть по-настоящему одной. Как и все юные девушки, она верила в дружбу и любовь, рождающиеся в поначалу чужих друг для друга людей; семья же была для неё делом привычным, и она не представляла, каково это — утратить именно эту, наиболее невосполнимую связь. Только означало ли это, что её незнание, оборачивающееся из раза в раз упрёком в сторону Олдрэда, не должно было вызывать в нём чувства болезненной оскорблённости? Все эти годы он оберегал её как великую драгоценность, хранимую в самой надёжной шкатулке, — но похоже, из своего бархатного укрытия она так и не смогла разглядеть, кто находился извне и безустанно следил за нею.

— Ты — кровь Первых Королей, — сказал Его Величество, и напряжённость, превращавшая его голос в сталь, сделала так и на этот раз, — она — алчная и хваткая побирушка, явившаяся из ниоткуда. Между вами никогда не будет мира.

Чем дольше он говорил об узурпаторше, тем сильнее разгорался — и это было видно если и не по лицу, то по вздымающейся груди наверняка. Но Элштэррин была столь же горячей внутри, и даже подметив что-то такое, она не стала бы отступать — просто потому, что подобный внутренний жар чрезвычайно тяжело унять, особенно когда тебе не даются даже более простые вещи.

— Люди ненавидят нас, — наконец принцесса высказала своё главное опасение, и слёзы вопреки её стараниям перевесили свою меру и растеклись быстрыми ручьями по её лицу.

— Не люди. — Олдрэд медленно и с уверенностью помотал головой. — Только предатели.

Глаза его безотрывно смотрели на правнучку, и она то и дело отводила взгляд, собираясь с мыслями и своей решимостью, дабы высказать их.

— Они были моими подругами, — почти прошептала принцесса.

Его Величество мог бы ответить ей сразу, но выделил себе пару секунд на размышления, стоит ли это делать. И всё же затем он сказал:

— У королей нет друзей — только враги.

Это было жестоким и не целиком правдивым утверждением, но из своего жизненного опыта и тех, кто предшествовал ему, он знал: бывают времена, когда рядом не оказывается ни одного друга, но те, кто жаждут твоего падения, всегда найдутся где-то неподалёку. Для Элштэррин это было тяжёлым опытом, которому она противилась, но его нельзя было просто так взять и отвергнуть. Внутри себя она это понимала — но продолжала борьбу.

— Тогда… — задыхаясь от наплыва чувств и незнания, как же ей поступить, затвердила принцесса, — тогда мне этого не надо!..

Она позволила потоку эмоций унести себя, уступив владение собою не разуму, а поспешности. Олдрэд хотел было окликнуть её, резво вскочив со своего места, но он слишком долго сидел, выпрямив спину, так что сейчас, поступив так, он бы самое большее — свалился вниз по ступеням, прямиком ей под ноги.

— Элштэррин! — сурово позвал он её, пока принцесса хваталась за голову, увлечённая минутной твёрдостью. — Кому в руку вложен меч — тот идёт воевать, кому плуг — тот обрабатывает землю. Ты родилась под тенью короны, и тут уже ничего не поделать!

Он звучал достаточно убедительно, чтобы даже враги прислушались к нему, но Элштэррин была охвачена юношеским пылом и, утеряв самообладание, не могла считаться человеком, пребывающим в это самое время в трезвом рассудке.

— Мне это не нужно! — повторила она, наклонив голову и глядя на него исподлобья, пока её беглые пальцы распутывали пряди волос, частично удерживавшие на её голове изящный золотисто-серебристый обруч — знак её высокого положения.

Втиснув высвобожденное украшение в руки близстоящего гвардейца, разлохматившаяся принцесса бросила слезливый взгляд на короля и бросилась к заднему выходу. Его Величество не велел её остановить, а потому она беспрепятственно покинула зал, имея в сопровождении своих гвардейцев, поспешивших за ней.

Олдрэд сидел на троне, с силой ухватившись за его подлокотники и уставившись немигающим взглядом на главные двери. Затем он медлительно приподнялся, чувствуя, как двигаются позвонки, сходясь друг с другом, словно шестерёнки в плохо отлаженном механизме. Это было больно — но не настолько, как осознавать, что в этом зале, по-видимому, предателей было больше, чем полагал до этого старый король.

— Пусть будет так, — не повышая голоса, изрёк он, глядя поверху гвардейцев, зала и прежде всего — всех своих прежних надежд.

Моргина чтила традиции и по достоинству оценивала гостеприимство, даже если оно было напускным или же вовсе неприкрыто вынужденным, но на этот раз она позволила себе проявить капельку неуважения и повернулась спиной к хозяйке дома. Её задумчивый взгляд взобрался вверх по завешенному окну, а затем вновь спустился к тонкой полоске света, проникавшей в комнату через узкую щель между шторами. Сделав несколько шагов вперёд, она встала так, что эта полоска легла поперёк её лица, на мгновение ярко подсветив бирюзово-голубой глаз.

— И что дальше? — с неприкрытой утомлённостью в голосе негромко произнесла она.

Адрайн, скрестив руки на груди, мотнула головой, отбрасывая назад распущенные волосы.

— А то ты не догадываешься, — скептично ответила бывшая соратница. — Их доставят нашему дражайшему господину, Его Величеству королю, где ими займутся люди, поумнее здешних. Паренька определят куда надо, а девчушку бросят на антарийцев. Постараются защитить, конечно, окружат нужными людьми, подточат под себя, а там уже дальше всё будет зависеть от её характера.

Моргина явно представляла, чем это могло обернуться в будущем не только для Трины, но и для Империи в целом: неподготовленная, сломленная заклинательница могла стать надгробной плитой для всего Шарраха.

— Ты можешь послать одного из своих Пламеносных за беглянкой? — готовая к кардинальным мерам, спросила, обернувшись, целительница.

Адрайн глядела на неё с нескрываемой неприязнью, а в её позе легко читалась напряжённость. Она и так пошла дальше, чем намеревалась: впустила в свой дом ненавистную знакомую, спустилась к ней и даже ввязалась в столь серьёзную беседу, но теперь, глядя на неё, Моргина понимала: эта безукоризненно ухоженная женщина в шелковистом утреннем убранстве уже не та воительница, которая бросалась в самое пекло и выходила из него дерзновенно улыбающейся победительницей.

— Я тебе говорила, и не раз: тот, кто берёт на себя слишком многое, рискует не удержать это в своих руках — рано или поздно оно всё равно посыпается. Вот и у тебя всё посыпалось. Я не хочу — и не собираюсь — впутываться в это, — наотрез отказалась она от предложения целительницы.

Моргина отвела взгляд в сторону, обуздывая свою злость. Всё действительно посыпалось, и она не знала, за что хвататься, чтобы спасти ситуацию, — у неё банально не хватало рук и ног, чтобы угнаться за каждым из тех, за кого она несла ответственность. Но делать это всё равно нужно было, потому как кроме неё это, казалось бы, больше никого не заботило.

— В первый день весны, — твёрдо произнесла целительница, направившись к выходу, — на самой высокой башне Аргаль’нона. Если не придёшь… — Она обернулась, чтобы напоследок взглянуть старой знакомой в лицо. — … значит, твоё Имя отняли не зря.