— Честь… — повторила Аорика, и это понятие, для большинства стоящее столь многое, в её устах превратилось в нечто прямо-таки противоположное. — Моей матери Вы тоже оказали честь, когда убили её?

Принцесса молчала, так как эта часть жизни подруги была ранее для неё закрыта. Она знала лишь, что Аорику воспитывали прадеды и дядя с тётей, а о том, какие события скрывались за всем этим, Элштэррин и понятия не имела, так как не решилась расспрашивать, посчитав тему слишком личной. Как теперь оказалось — зря. Если бы она лучше разбиралась в том, как жила её подруга до прибытия в столичный замок, возможно, всё сложилось бы иначе — для них обеих.

Не выдержав молчания обоих представителей правящего семейства, Аорика добавила:

— Ваши солдаты застрелили её, как трусливые охотники — пришедшее на водопой животное.

Приятный солнечный вечер обернулся для Элштэррин холодным мраком.

— Она по собственной воле явилась в лагерь, находившийся под прямой угрозой атаки, и знала об этом, — не поколебавшись, возразил король.

Аорика впервые гордо вскинула голову, с тем же чувством заявив:

— Она была смелой.

— Смелой, — подтвердил без капли одобрения король, — но к тому же ещё и изменницей — такой же, как ты.

В иной раз Элштэррин обязательно возразила бы прадеду, упрекнув его за чересчур жестокие слова, но сейчас она даже не знала, что думать. Ещё вчера это была её подруга: внимательная, отзывчивая, всегда приобщавшаяся ко всему, в чём принцесса жаждала её участия, и… верная. Её Высочество ведь делилась с ней даже тем, что не рискнула бы запечатлеть в своих личных записях! И вот, она стояла перед Его Величеством совсем другая — такая, словно и не было всех тех лет, которые они с Элштэррин провели в близком общении.

Если Аорику и оскорбил пассаж насчёт схожести с матерью, она не подала на то виду, но принцесса всё же заметила искринку презрения, пробежавшую в её глазах. Её отблеск ещё был заметен, когда бывшая подруга повернула к ней своё лицо и сказала:

— В моих действиях не было ничего, направленного лично против Вас, Ваше Высочество. — А потом, будто бы всего того, что они услышали от неё этим вечером, было недостаточно, добавила, переведя взгляд на короля: — Вы знаете, как бывало в Империи, когда лютая зараза охватывала какое-то место. Тогда огонь подносили даже к тем домам, которые она ещё не тронула, но которые находились слишком близко к тем, что уже были заражены.

Элштэррин чувствовала себя так, словно её отхлестали по щекам, плюнули в лицо и всадили кинжал в живот — руководствуясь, конечно, той мыслью, что от такой раны люди обычно долго мучаются и умирают отнюдь не сразу. Её лицо казалось ей самой горящим — ещё никогда принцессе не доводилось слышать в свой адрес чего-либо даже отдалённо напоминающего столь презрительные изречения. Но вместе с тем — как-то ненароком — она осознала, что они были сверх меры оскорбительными не только для неё, но и для её прадеда; просто Элштэррин настолько привыкла к его невозмутимости, что сперва и не подумала о том, каким плевком в его сторону было это самое высказывание. Но мгновением позднее всё стало очевидным.

Доныне Аорика держалась, как и полагалось представительнице знати, и даже приведший её в зал гвардеец стоял чуть отстранённо, словно бы сопровождал её, а не конвоировал. Но это изменилось, как только руки короля замерли на подлокотнике трона.

— Огонь… — проговорил Его Величество. — Твоя хозяйка в действительности любит пускать его в ход — как и всякие прочие разрушительные силы, над которыми она жаждет — но никогда не получит — какой-либо власти.

Гвардеец выдвинулся на полшага вперёд, равняясь с изменницей, а двое тюремщиков шагнули прямиком к ней. Элштэррин отчётливо испытывала болезненные чувства: и за то, что с ней было потом, и за то, что она хотела сказать что-то ещё, осознав, что другого шанса высказаться у неё больше не будет, и, разумеется, за то, что всё это вообще имело веское основание происходить. Было до невообразимости дико следить и даже словом не обмолвиться, когда один из тюремщиков грубо вывернул ей руки за спину и крепко обвязал их, затем надев на них оковы, а другой, встав позади, перебросил ей через голову петлю из толстой верёвки, врезавшейся ей в рот, — её прикрыл кусок прочной ткани, впоследствии повязанный на нижнюю часть лица.

А ведь это была её — принцессы — подруга. Одна из ближайших. Та, что знала много секретов, которые Элштэррин не побоялась ей рассказать, ни разу не усомнившись в её преданности. Только преданность эта принадлежала совсем другому человеку…

Как сквозь сон принцесса слышала, как её прадед велит убрать изменницу из столицы в сей же час. Следом он вынес приговор оставшимся в зале девушкам, также принявшим — как по чужой, так отчасти и по своей собственной воле — участие в произошедшем. Служанке Аорики он присудил триста лет на Быстром Потоке без права на заключение брака и помилование — и было это сродни пожизненному наказанию, учитывая, что девушка, скорее всего, покинет место заключения глубокой старухой; а служанке Амалиссии — двести лет на Сверкающем Ручье с правом на заключение брака и помилование, из-за чего она тут же взревела и начала благодарно кланяться. Когда их вывели из зала, внимание короля перешло на четырёх компаньонок принцессы. Им запретили связываться с кем-либо вне столичного замка и покидать его стены до отмены этого повеления; так же их переселили в дальний уголок западного замкового ансамбля, и с этого дня они больше не могли видеться с Её Высочеством. Сложно было сказать, плакали ли они от досады или же из-за того, что более худшая участь миновала их, — но, по крайней мере, они оставались друг у дружки, не в пример принцессе, которая этим вечером, казалось, лишилась всего, что имела и что было для неё поистине важным.

Одурманенная всем тем, что здесь произошло, Элштэррин даже не переглянулась с ними напоследок, а лишь стояла, уткнув взгляд в пол, и приоткрывала уста, словно бы хотела что-то сказать, но мысли её были столь разрозненны, что никак не соединялись во что-либо единое. Она думала о том, какой на самом деле оказалась Аорика, и ничего в её естестве не принимало этого открытия. Думала она также и о том, что в глазах бывшей подруги её прадед — строгий, но отнюдь не ужасный правитель — был заразой, а сама она — кем-то, кто должен был исчезнуть вместе с ним, канув в бездну времён со всем тем, что оставалось от династии Первых Королей. Это было несправедливо, и принцесса всё никак не могла понять, чем они оба заслужили подобного.

Чувствуя, как щиплет глаза, Её Высочество запоздало подняла взгляд к высоким дверям, ведущим в зал. От того, что имело место всего несколько мгновений назад, не осталось и следа — даже удаляющих шагов не было слышно. Но кое-что всё же отказалось покидать Элштэррин: чувство, что она потеряла кое-что очень важное, — но даже больнее этой потери было острое осознание невозвратности, целиком объявшее потрясённую случившимся принцессу.

И отец, и дед Олдрэда карали подобное смертью. Его собственное правление было куда как мягче, и потому люди забыли о том, что выступать против своего правителя равносильно открытию ворот перед врагом. Дерзость изменницы поразила старого короля, но в разы поразительней была её глупость. Оставалось лишь гадать, кто был по-настоящему виноват в том, что всё так обернулось: сладкие, полные обмана речи узурпаторши? отсутствие авторитета у оставшихся членов семьи девушки? или всё-таки сам Олдрэд, так и не сумевший взрастить в легкомысленной правнучке убеждённость в том, что не всё является таким, каковым кажется, и что не стоит давать голову на отсечение, так как скорее лишишься её, нежели утвердишься в том, во что так жарко верил? Так или иначе, ситуация была плачевная: узурпаторша перешла в активное наступление — а в том, что за всем этим стояла она, что бы там ни говорила её сподручница, Олдрэд и не сомневался. Для него это было вполне ожидаемым, но вот Элштэррин… Именно поэтому он и решил привлечь её к развязке этого ухищрённого предательства — ведь если бы принцесса лично не находилась бы здесь этим вечером, после она непременно попыталась бы найти оправдание своей компаньонке, вместо того чтобы принять горькую правду. А она — правда — была ей жизненно необходима, так как Его Величество был почти уверен: его правнучка до сих пор живёт в вымышленном мире, который он же и создал для неё. Больше так продолжаться не могло, ибо их враги не были намерены ждать, когда принцесса повзрослеет и окрепнет в осознании реального положения дел.