Элштэррин вцепилась взглядом в короля, но тот всё так же сидел на своём троне, даже и не подумав удалиться — а уйти прежде него, по всей видимости, ей было не дозволено. Принцесса в отчаянии взглянула на своих гвардейцев, но дожидаться от них содействия в деле, противоречущим приказу Его Величества, было бессмысленно. Наконец её взор устремился к главным дверям — те снова открывались, не суля ничего хорошего.
На этот раз Элштэррин не смогла устоять на месте и подалась вперёд, ломающимся от пережитого голосом воскликнув в адрес прадеда:
— Что это значит?!
Но он смотрел прямо перед собой и ограничился простым:
— Младший капитан, если принцесса ещё раз заговорит в моём присутствии без моего на то позволения или тронется со своего места хотя бы на полшага, незамедлительно сопроводите её в её личные покои и содержите там под стражей до поступления следующего распоряжения.
Ильвран, стоявший сбоку от неё, принял приказ, и Элштэррин не оставалось ничего другого, кроме как присмиреть, потому как уйти прямо сейчас она не могла — хотя несколько мгновений назад только этого и желала.
По направлению к возвышению тронулись две группы людей, каждую из которых сопровождало по гвардейцу. На самом деле, даже это казалось слишком серьёзной мерой предосторожности, так как напуганные, кажущиеся совершенно беспомощными девушки вряд ли представляли для кого-либо угрозу, и при желании с ними мог бы справиться даже обычный стражник. Тем не менее их вели вперёд, словно бы они были настоящими преступницами. Элштэррин, глядя на них, не могла поверить своим глазам. Ещё никогда она не видела, чтобы с благородными дамами поступали подобным образом — а они происходили из очень уважаемых семей, за исключением тех двух, что являлись служанками; но основная четвёрка была не простыми людьми. Даже более того: они были компаньонками принцессы, и вообразить их в том положении, в каком они предстали теперь перед Элштэррин, было попросту невозможно.
При первом взгляде складывалось впечатление, что этих леди застали посреди дня и утащили за собой одетыми в дорогостоящие наряды, ныне превратившимися в тряпьё, которое не надела бы на себя даже жительница окрестностей столицы. Девушки, обычно выглядящие образцово опрятными, выглядели грязными и непричёсанными; Амалиссию даже, похоже, облили водой, потому как и её жёлтое платье, и волосы казались влажными. Все четверо жались друг другу и плакали, а когда увидели её, то наперебой начали звать: «Ваше Высочество, Ваше Высочество!» — подкрепляя это каждая своими словами о собственной невиновности. Обе служанки, имён которых Элштэррин не знала, тоже держались друг за дружку, но молчали.
И в тот момент, когда ей подумалось, что хуже быть уже не может, к ним подвели Аорику — одну из её самых ближайших подруг при дворе.
Леди, занимавшая особое место в сердце принцессы, смотрелась совсем иначе, чем остальные её компаньонки. Безупречно отглаженное синее с чёрным платье едва касалось пышным подолом пола; из причёски — той, что Аорике нравилась больше всего и которая поспособствовала тому, что Элштэррин тоже начала закалывать лишь половину своей копны, — не выбивалось ни волоска. Она держала руки перед собой; одна ладонь покрывала другую. Ожерелье из белых прозрачных каменьев словило лучик солнца и отразило его, и украшение сверкнуло, в полутьме зала показавшись принцессе пиком изящности — но такой была и сама Аорика. Только чем ближе к трону она подступала, тем меньше становилась похожей на саму себя. С тех пор как она поселилась в столичном замке, её лицо стало одним из тех, которые Элштэррин видела чаще других, и оно всегда отличалось выражением сдержанного дружелюбия. Но сейчас… Сейчас Аорика больше напоминала Его Величество, который смотрел на неё взглядом судьи, давшего себе зарок не проявлять ни капли милосердия.
— Леди Аорика Мъелль, — произнёс он, — ты обвиняешься в измене королю.
Элштэррин непроизвольно подняла ладонь ко рту. «Я сплю», — подумала она. Ещё вчера они обе, позабыв о всяких правилах, сидели, забравшись на подоконник, в одной из ныне неиспользуемых комнат замка и обсуждали разные мелочи. Если бы Аорика была повинна в какой-либо измене, могла бы ли она вести себя так легко? Да и к тому же принцесса не могла представить, что такого и ради чего её компаньонка могла сделать. Она происходила из весьма уважаемого рода, но не обладала никакой реальной властью. Вот уже несколько лет она жила при дворе и занималась практически тем же, чем и Элштэррин. Даже более того — некоторые из этих занятий были у них совместными. Как можно стать изменником, обучаясь, весело проводя время и общаясь с другими обитателями замка на темы, никоим образом не связанные с политикой? Принцесса хорошо знала свою компаньонку и потому могла с уверенностью заявить, что признала в ней подругу не за просто так. Но Аорика почему-то тянула с ответом, хотя первым делом — как только король озвучил обвинение — она должна была заявить, что ничего не понимает, — точно так же, как не понимала ничего из происходящего сама Элштэррин.
И вот, наконец, она взглянула на принцессу своими голубыми глазами — теми же, что обрамляли частые ресницы, которые они с Её Высочеством балуясь недавно подкрашивали чёрной краской, привезённой из далёкого Шкара, — и сказала, обращаясь к королю:
— Всё это было целиком и полностью моей затеей. Моя королева не имеет к этому никакого отношения.
Казалось, пол зала рухнул под Элштэррин, увлекая её за собой, но в то же время она каким-то немыслимым образом продолжала стоять на своём прежнем месте.
— Я забрала брошь принцессы во время примерок, а моя служанка передала её музыканту. Она же в надлежащее время — и по моему повелению — рассказала о нём служанке леди Амалиссии. Мне было известно об их товарищеских отношениях, и я верно предположила, что нужная информация в итоге достигнет ушей Её Высочества.
То, что Амалиссия дружна со своей прислугой, стало для Элштэррин новостью, но куда более ошеломительным было то, с каким цинизмом её собственная подруга признавалась в своих злокозненных хитросплетениях. Даже выслушивать это было невыносимо, а уж принимать за действительность — и вовсе невозможно! Слова Аорики разбивались об уши принцессы, будто бы оплетая и скребясь о них в попытке заползти внутрь, но она как могла сопротивлялась этому, при этом явно чувствуя, как начинает уступать жестокой правде. Пока ей удавалось сдерживать порождённое этим отчаяние, но в глубине души уже ныл, точно запущенная рана, вопрос: что ещё должно произойти в этом зале, чтобы она, наконец, признала, что её предали?
Его Величество, терпеливо выслушивавший это признание, изрёк мгновением спустя после того, как изменница замолчала:
— Я приговариваю тебя к пожизненному заключению в Дымной Глотке без права на вступление в брак и помилование.
Аорика приняла приговор стойко, словно бы он касался вовсе не её, но Элштэррин — нет.
— Почему?.. — сдавленным голосом спросила принцесса.
Младший капитан, по сути дела, должен был сразу же увести её отсюда, но, видать, Его Величество подал ему какой-то знак, позволивший не выполнять прозвучавший ранее приказ. Как бы там ни было, оставшаяся в зале Элштэррин этого не видела, так как смотрела исключительно на свою вот уже бывшую подругу.
Аорика перевела взгляд с неё на короля и произнесла пусть и холодно, но с чувствующимся упрёком:
— Мой отец сражался за Вас и умер за Вас.
Его Величество смотрел ей в ответ так, словно бы они соревновались, в ком из них был крепче стержень — и ни один не уступал другому.
— Он был человеком чести, — удивив принцессу, ответил король, — и отдал свою жизнь за весь наш народ.
— Он отдал свою жизнь за то, чтобы под Вами не зашатался удерживаемый знатью трон, — едва ли не прервала его Аорика. — Не враг убил его, а глупость Вашего командира, находившегося не на своём месте.
Элштэррин не понимала, о чём ведётся речь, но изменница была целиком уверена в том, что говорила, так что вряд ли это было сугубо её вымыслом.
— Своими словами ты бросаешь тень на честь своего отца, — сурово проговорил король.
Несмотря на то, каким тоном это было произнесено, принцесса не могла не согласиться с прадедом. Действительно, среди эльфов не было принято обсуждать и взвешивать поступки старших, особенно когда дело касалось служебных профессий — таких, как служба в армии, например. Насколько Элштэррин было известно, отец Аорики, невзирая на своё высокое происхождение, предпочёл посвятить себя военному делу и пал в одной из битв во Второй войне с Антар Ша. Кроме того, она не понимала, почему подруга обвиняла в этом короля — в тот период погибло очень много знатных эльфов, в том числе и из правящей семьи. Именно та война отобрала последнего кровного родственника Элштэррин и её прадеда — любимого ими принца Эрсвеуда.