— Ты будешь править с советом или вместе со своим супругом, — сказал Олдрэд, выпрямившись, насколько это было возможно в его случае, и нависнув таким образом над принцессой, даже не дотягивавшейся макушкой ему до плеч; даже в старости он оставался очень высоким, как и большинство представителей его рода.

Элштэррин также вытянула спину и расправила плечи, после чего подняла на него свои глаза и ответила:

— Я буду править одна или не буду править вовсе.

Это были слова не уверенной в своих силах девушки, а юной принцессы, которая боролась за то, чего сама не понимала. Глядя на неё, Олдрэд с прискорбием осознал, что, всю жизнь стремясь защитить её и отгородить от каких бы то ни было невзгод, он превратил свою правнучку в человека, чей груз ответственности преимущественно несли на себе другие. Уж чего он не ожидал от неё, так это необдуманных капризов — а подобное явно пересекало черту его терпимости.

— Мы — правители, — без капли былой мягкости сказал ей король, — и когда мы ошибаемся, страдает и гибнет множество людей, зачастую не заслуживающих даже малой доли тех бед, которые мы по своей глупости и гордости ниспосылаем на них. Эта корона, — глядя принцессе прямо в глаза, он приблизил пальцы к венцу на своей голове, но не коснулся его, — не прощает ничего. И если ты думаешь, что от неё можно так легко отделаться, ты заблуждаешься.

Элштэррин по-прежнему стояла на своём и даже не моргнула — но лишь только потому, что действительно не понимала всей глубины его слов. Впрочем, время и проблемы, которые оно несомненно принесёт, когда-нибудь заставят принцессу не только понять, но и прочувствовать всё то, что Олдрэд тщетно пытался донести до неё.

— Благодарю за угощения, принцесса Арнсдэйры, — так толком и не распробовав их, сказал минутой после король, — но теперь нам пора возвращаться к своим делам. Надеюсь, при следующей нашей встрече ты порадуешь меня своими успехами.

«Все проблемы молодых — от безделья», — так говорят в народе, и Его Величество решил, что, возможно, это можно отнести и к его правнучке; а значит, в скором будущем её ожидало ощутимое уплотнение учебного графика.

Элштэррин, вдруг проявив излишне невежливую упёртость, не проронила ни слова и даже не попрощалась с ним как следует, а лишь кивнула головой. Олдрэд отметил это взглядом короля, который никогда ничего не пропускает мимо своего внимания и не забывает, после чего направился к выходу. Гвардейцы, расслышав его шаги, открыли перед ним дверь. Принцесса же не сдвинулась с места, так и оставшись стоять возле камина, спиной к уходящему монарху. Она, конечно, могла позволить подобное исключительно по отношению к своему прадеду — потому как никто в своём уме не стал бы вести себя подобным образом в присутствии короля.  В лучшем случае это завершилось бы стремительным вылетом из столичного замка и самой столицы в целом, в худшем — минимально приятной поездкой заграницу без права на возвращение. Олдрэд стерпел это и на сей раз просто потому, что знал: время расставит всё по своим местам; и к тому же у всех наступает такой момент, когда осознаёшь, что худой мир лучше доброй ссоры — особенно, когда ты старый, измотанный долгими и тяжкими годами правления король, как-то совладавший с целой страной, но так и не сумевший подобрать верного ключика к взаимопониманию с собственной правнучкой.

В жизни каждого педантичного человека наступает такой момент, когда он не может, а затем и не хочет поступать так, как привык. В случае некоторых подобная перемена рушит их привычный порядок, что отзывается в них чувством паники, но Криандра, привыкшая во всём следовать некогда приобретённым извне, а после и ставшим её внутренними правилам, отнеслась к этому с удивившей её лёгкостью. Любой посещавший художественную школу или же хотя бы курсы художник понимает, что работа в прямом смысле слова голыми руками в изобразительном искусстве — это моветон, но зеленоглазая, окончив штриховать волосы, вернулась к векам — и их, в свою очередь, она доработала подушечками своих пальцев, совсем не чувствуя себя неловко из-за подобной техники. Вероятно, это было связано с тем, что радость, вызванная возможностью заняться любимым делом, подчинила себе все остальные эмоции, которые могли бы у неё возникнуть: непривычным образом, она не испытывала к вырисовывающемуся результату ни повышенной критичности, ни стремления сделать всё «правильно». Этот портрет, красующийся перед нею на крупном листе чуть глянцевитой бумаги, был не просто экспериментом, но и являлся своего рода отображением нового подхода, которому Криандра позволила быть по отношению к своей собственной личности. Когда во время первой встречи с тем численно не таким уж и большим женским обществом, которое представляла главным образом так называемая госпожа Тэль’эзрина — Дэирев, её спросили, чего бы ей хотелось больше всего, зеленоглазая ответила, что рисовать. Могла ли она допустить, что на следующую встречу, покопавшись в сохранённом ими невеликом имуществе, девушки и женщины, едва успевшие узнать её, принесут ей то, что посчитают достойной заменой настоящим художественным инструментам? Среди них не было вещей, предназначавшихся сугубо для живописи, но были косметические средства, письменные принадлежности и мази, которые также при должном креативном подходе можно было использовать вместо красок. Впервые в жизни Криандра не оценивала предоставленные ей материалы с точки зрения качества или уровня профессионализма, а сразу же нырнула с головой в творческую импровизацию. Да, у неё не было под рукой ни акрила, ни пастели, ни масла, ни акварели; даже привычных карандашей — и тех не было. Но вместо этого она получила нечто гораздо большее: содействие практически чужих ей людей, постаравшихся в силу своих возможностей осуществить её желание и тем самым сделать её невольничьи будни хотя бы чуточку лучше. Сама мысль об этом, подкреплённая едва заметно прослезившейся, но такой мощной по своей сути благодарности, зажгла в ней теперь уже казавшуюся лишь ненадолго уснувшей творческую искру. Она закрыла глаза на качество бумаги, на поверхность которой её «краски» ложились не так охотно, используй она вместо них более подходящий материал, но это тоже стало частью… чего-то нового. И под конец, когда весь процесс был уже близок к своему завершению, Криандра вдруг осознала: редко какой портрет вызывал в ней такое удовольствие собственной проделанной работой. Необычные инструменты создавали необычный эффект: сверкающий серебристый фон с примесью бледно-голубого напоминал яркое сияние луны, — этим же цветом были подчёркнуты и глаза отображённой на бумаге девушки. В остальном зеленоглазая использовала вариации чёрного и немного белого, отойдя от них лишь только чтобы прорисовать серо-голубые зрачки — подобрать и смешать косметику так, чтобы та дала нужный цвет, оказалось непросто, но оно действительно стоило того. Дело оставалось за малым — дать портрету слегка отлежаться и взглянуть на него некоторое время спустя, чтобы оценить всё свежим взглядом и изменить что-то, если понадобится, хотя Криандра подозревала, что возможные правки скорее всего будут касаться мелочей — но и они имели огромный вес, если вспомнить, что всё огромное на свете так или иначе состоит из маленьких частичек.

— Ну как? — спросила Вивиэль, упорно сражаясь с желанием начать вертеться, но продолжая сидеть в том положении, в котором зеленоглазая попросила её застыть. — Я надеюсь, ты не стала рисовать эти мои ужасно нелепые щёки?

Её глаза вращались из стороны в сторону, стремясь охватить взглядом всех находившихся поблизости девушек и тем самым выяснить по выражению их лиц, всё ли складно вышло на портрете.

— Кто о чём, а вшивый о бане… — тихо и по-доброму посмеялась женщина, сидевшая сбоку от Криандры и имевшая возможность наблюдать за всем процессом.

Наверное, такой мечтала увидеть себя однажды в зеркале Вивиэль: тонкой, длиннорукой и казалось бы, без единой неровности на теле, в том числе — и на лице. Она была старше, с виду — приближающаяся к тридцати пятилетию, скорее худая, нежели стройная, а вдобавок к тому — ещё и в положении, что наверняка дополнительно изматывало её в таких-то непростых условиях жизни. Вивиэль же всё ещё была полна юношеского очарования, что подчёркивалось её часто и непроизвольно возникающим румянцем и теми самыми щёчками-яблочками, которые и в более поздние годы наверняка будут молодить её.