Пламеносный находился в очевидно приподнятом настроении, и Моруэн его понимала. Несмотря на то, что никаким магическим воздействием это место, похоже, не обладало — по крайней мере, эльфийка его не ощущала, — оно каким-то образом располагало к совершенно иным чувствам и мыслям, чем те, что златоглазая испытывала на улицах столицы. Быть может, это и была та связь с предками, о которой постоянно судачили все остальные эльфы? Обычно безучастная к этому, теперь Моруэн действительно начинала что-то чувствовать, и это что-то было сродни тихому трогательному восторгу.

Пока она разбиралась со своими ощущениями, её спутник целенаправленно вёл их вниз по слегка извивающейся тропе. Вокруг практически никого не было: в здании нигде не горел огонь; в галерее, расположенной на первом этаже, было пусто; вероятно, по другую сторону ручья кто-то и гулял — златоглазая вроде как заметила какое-то движение, — но их разделяло большое расстояние, а значит, тех, других, посетителей нельзя было причислить к помехам. Кроме того, густая растительность Беловодья имела прекрасное свойство скрывать находившихся на данной территории людей друг от друга — стоило лишь остановиться в какой-нибудь из «ячеек», по всей видимости, обустроенных здесь специально, как ты мгновенно исчезал для взглядов посторонних. Так и поступил Пламеносный — он привёл эльфийку к окружённой цветущими кустами скамейке и указал на неё, приглашая девушку присесть. Моруэн, долю минуты ещё покрутившись вокруг собственной оси и поразглядывая всё вокруг, так и сделала, после чего её спутник присоединился к ней, правда, выдержав дистанцию и держась от неё на расстоянии чуть меньшим, чем вытянутая рука. Златоглазая взглянула на него: в такой полутьме его одежда — серая с белым — казалась светлее его волос и кожи. «Я сама, наверное, скоро вообще вся потону во тьме», — подумала она. Никаких осветительных приборов в Беловодье не имелось — единственное освещение исходило от светящихся жуков, судя по их виду — весьма разнообразных, и маленьких существ, похожих на мотыльков: они не только мягко сияли сами, но и оставляли после себя пусть и недолгий, но красивый сияющий след. Один такой, к слову, как раз присел на плечо Пламеносного, раскрасив часть его лица зеленовато-синим цветом. Моруэн, увидев это, приподняла полурасслабленную руку в надежде, что какой-нибудь другой мотылёк тоже решит приземлиться и выберет местом посадки её пальцы.

— Странно, что это место находится не в замке и не в доме какого-нибудь важного лорда или леди, а здесь, — задумчиво высказалась эльфийка.

— А, по-моему, — подхватил её спутник, — оно аккурат там, где должно быть. Думаю, оно служит ежедневным напоминанием тем, кто здесь учится.

Не опуская руку, златоглазая обернулась в сторону парня.

— А кто здесь учится? — спросила она.

Оказывается, за всё прошедшее время ей и в голову не пришло поинтересовалась этим.

— Исследователи и изобретатели, — сказал Пламеносный. — Те, кому доверена забота о благополучии всего народа. Кто-то трудится над усовершенствованием системы орошения полей, кто-то другой — над поисками тканевого материала, который был бы одинаково качественным и недорогим, и таким образом — доступным для не слишком состоятельных граждан. Здесь можно найти специалистов самых разных областей, и именно отсюда выходят умы, которые впоследствии делают нашу страну хотя бы чуточку лучше — в первую очередь, для её же жителей.

— Но о чём им должно напоминать Беловодье? — недопоняла Моруэн.

— О том, — ответил её спутник, — как важно не переусердствовать и, пытаясь создать что-то новое, не стереть при этом с лица земли всё старое. «Не переделом, но дополнением» — так, если я не ошибаюсь, звучит девиз здешних студентов.

Златоглазая ничуть не сомневалась, что, скорее всего, так оно и было. Наверное, никто в Шаррахе так не держался за своё прошлое, как эльфы — она, конечно, повидала не так много иноземцев, но, учитывая, как много среди её соплеменников ходило разговоров об авалианских временах и временах благородных принцев в быту, их привязка ко всему традиционному казалась попросту фундаментальной. Но не это больше всего зацепило Моруэн в словах Пламеносного. Как только он договорил, она вновь завертела головой. Беловодье выглядело очень просторным, и на его фоне и без того большое здание Учёного Дома казалось настоящей громадиной. Сколько вообще людей учились и работали здесь? И все они пытались сделать жизнь в эльфийских землях лучше? Но почему тогда в её родном городе, например, всё было устроено так скверно? Недовольная данным обстоятельством, эльфийка решила сменить тему.

— Хорошо тебе, — больше не стесняясь говорить начистоту, промолвила она. — Быть Пламеносным и при этом знатным… Для тебя все двери открыты.

Если бы не её спутник, Моруэн вряд ли пропустили бы сюда — даже если бы она предложила уйму денег. Она уже сталкивалась с подобным ранее, когда пыталась посетить заинтересовавшие её места в столице, но получила от ворот поворот, так как, по сути, представляла собой всего лишь девушку с тугим кошельком, но ничего более, а здесь, в эльфийских землях, этого зачастую было мало.

— Что побудило тебя к мысли, что я из знатных? — усмехнулся Пламеносный.

Златоглазая малость оскорбилась по поводу его весёлости.

— Ну-у… Ты так выглядишь… — неловко произнесла она. — И твои манеры…

— Спасибо, конечно, — всё с тем же настроением ответил парень, — мне, безусловно, приятно это слышать, но я не имею к знати никакого отношения. Это негласный престиж бытности Пламеносным обязывает меня к такому внешнему виду и поведению.

Моруэн смутило это признание, и она не стала скрывать этого.

— Так ты… притворяешься?

Улыбка на лице Пламеносного уже начинала казаться ей маской. Как же она опасалась в этот момент того, что могла быть обманута!

— Ничуть! — прибегнув к своему обаянию, таки сумел убедить её сидевший рядом парень. — Не думай, будто я играю какую-то роль. Просто всё это — дело наживное. Как другие учатся сложным наукам, так я в своё время обучался тому, чтобы следить за собой во всех отношениях. Для Пламеносного это важно — ведь люди в первую очередь судят по тому, что они видят и как с ними обращаются. Если Пламеносный будет похож — извини меня за это сравнение! — на бездомного и не будет способен сдерживать свой темперамент, для службы людям он будет непригоден — его попросту никто не будет воспринимать со всей необходимой серьёзностью.

Моруэн это показалось любопытным, и она тут же спросила:

— Так ты не всегда был таким?

До этого момента ей казалось, что её спутник — по меньшей мере отпрыск какого-нибудь знатного рода. Всё же те Пламеносные, с которыми она встречалась ранее, уступали ему и в повадках, и в наружности. Могло ли быть такое, что за благородным видом и выдержкой стоял кто-то другой, поначалу не обладавший всеми этими качествами? Но это означало бы, что люди способны на кардинальные перемены, а златоглазая была склонна верить в то, что каждый остаётся тем, кем он уродился, до конца своей жизни — сколько бы усилий он ни потратил на то, чтобы выбраться из своего положения.

— Нет, — подтвердил её догадки Пламеносный, — я родился в обыкновенной крестьянской семье — один мальчишка среди четверых девчонок. — Его взгляд источал тепло. — Ни о чём подобном я даже не мечтал. Мы жили в небольшом поселении возле Малого Овражья — это такая обжитая территория на северо-восточной окраине Пшеничного Моря. Я уже с малых лет был приобщён к труду: подносил миски с семенами для посевов, разносил обеды и воду, вырывал сорняки и помогал по мере своих сил с подвязкой снопов. В рабочих семьях, как ты понимаешь, ребятишки детства почти что и не видят, но я был всем доволен и никуда не рвался — только очень просился в Корки́ру, когда отец с остальными мужчинами отвозили туда зерно. Это такой город в Аэрвере: стоит на взгорке, а от самих ворот тянется дорожка — и выходит прямиком к городской глядельне на его вершине; это, в свою очередь, такое построение с крышей, но с колоннами вместо стен, окружённая густо цветущими кустами и высокими цветами, — с неё, присев на скамейку или просто постояв, можно было увидеть всю низину с северной стороны Коркиры. Честно признаться, первый раз, когда я там оказался, то прямо обомлел от впечатлений… Но я всегда твёрдо знал, что не могу там остаться и что меня ждёт мой дом и моя работа, где я всегда был нужен. Я был уверен — по крайней мере, в том возрасте, — что проживу всю жизнь на одном месте. Всё, как это обычно бывает, переменилось в один момент.