И действительно — присмотревшись, Моруэн обнаружила, что один из невольников держит в руках красивый золотой кубок, который он поднял возле разрушенной хижины, а из изрядно подгнившего снопа торчит изысканная диадема. Златоглазая не знала, чем конкретно отличается авалианский стиль от всех прочих, но поверила повествователю на слово. Такой подход изложения определённой истории очень понравился ей: это было гораздо интереснее тех смыслов, что лежали на поверхности и угадывались без всякого умственного труда.

— Здесь же, — Ривэн провёл рукой по воздуху, указывая на нижнюю часть гобелена, — отображено возрождение эльфийских земель. У эльфов, расположенных чуть позади, мы ещё видим следы плена — это едва уловимые белые полосы на шеях и руках, но сверкающие на солнце украшения оттягивают наше внимание; в то же время на переднем плане мы видим молодое поколение эльфов, которые не несут на себе совершенно никаких отметин плена — это заметно не только по тому, сколь ладно они выглядят, но и по их лицам и позам: это совершенно другое поколение, которое увлечено построением нового государства. Взгляните: лишь только один из них, будто привлечённый чем-то, оглядывается назад — это тоже символ, призванный напомнить нам, что при всём своём стремлении вперёд мы не должны забывать о своём прошлом. Но в то же время обратите внимание на то, что перед этим молодым эльфом стоит невысокое заграждение — напоминание о том, что память о минувшем не должна проникать в нашу действительность.

По обе стороны гобелена тянулись высокие крепостные стены, выложенные из камня, из-за которых выглядывали деревья с пышными цветущими кронами. Всюду росли цветы и зеленела трава. Эльфы на переднем плане занимались повседневными делами: кто-то нёс корзинку с фруктами, кто-то беседовал между собой; у каждого было своё занятие, но практически все они находились в движении и всё так же направлялись в сторону зрителя — то есть вперёд по той же дороге, что начиналась где-то в горах. Моруэн настолько прониклась этим зрелищем и его контрастом с тем, что было изображено вдалеке, что у неё даже слегка заслезились глаза.

— Должен заметить, что ирунские мастера трудились над данным гобеленом как раз по возвращению из плена, а значит, мы можем утверждать, что отображение эльфийских принцев здесь является аутентичным, — добавил весьма немаловажную деталь повествователь.

Златоглазая прошлась взглядом по гобелену, высматривая фигуры в коронах. Не было ни тронов, ни вооружённых до зубов нарядных свит — каждый из принцев находился среди людей. Трое, как она отметила ранее, стояли возле гор, пятеро помогали беженцам среди руин в центре полотна, и ещё трое фактически сливались с толпой эльфов в самом его низу. Их отображение показалось Моруэн в чём-то феноменальным: глядя на принцев, их нельзя было спутать с простыми людьми, но вместе с тем между ними и остальным народом не существовало непреодолимой пропасти. Принцы были красивы и вызывали уважение — но не просто своими нарядами и блестящим металлом доспешных элементов и корон; главное достоинство всё же просматривалось в выражении их лиц и станах. Как это бывает с молодыми девушками, способными влюбиться сугубо в чью-то внешность, так и Моруэн прониклась симпатией к принцам. Та власть, с которой она сталкивалась прежде, вызывала в ней лишь страх и желание дистанцироваться от неё, но вытканные на гобелене принцы казались кем-то, на кого хотелось бы смотреть и к кому хотелось бы прислушиваться.

— Я посмотрю ещё немного, — осознав, что она молчит уже не первую минуту, обратилась златоглазая к повествователю.

— Конечно! — с пониманием отнёсся он к её словам, наверняка сталкиваясь с подобной реакцией далеко не впервые.

Моруэн не хотелось уходить, не изучив каждый сантиметр гобелена. Едва ли на свете был другой предмет, который возымел бы над ней такую силу; в какой-то момент она даже словила себя на мысли, что жаждала не только наслаждаться, но и обладать им. Но осмелилась бы ли она по-настоящему присвоить его себе, сделав исключительно своим? Это казалось желанным — но и неправильным тоже. Ривэн сказал, что когда-то этот гобелен висел в главном зале Сходного Дома — и наверняка не без причины. Нечто такое не может принадлежать всего одному человеку. Подобно солнцу, дарующему свой ласковый свет миллионам людей, так и это произведение искусства было создано для того, чтобы в красоту его исполнения и глубину заложенного смысла окуналось великое множество. Приняв эту мысль за данность, эльфийка почувствовала гордость за себя: ей казалось, что она сумела не только додуматься, но и верным образом отнестись к чему-то очень важному.

— Что это за зал? — почти что силой отрывая свой взгляд от гобелена, спросила златоглазая, оглядываясь вокруг.

— Зал Возрождения, — ответил повествователь. — Посвящён предметам эльфийской культуры, относящихся к периоду восстановления эльфийских территорий аккурат после периода варанонского плена.

Моруэн заставила себя отойти чуть в сторону и приглядеться к другим экспонатам, размещённым в несколько ровных рядов. Квадратная плитка под ними имела приглушённо-красный цвет и изображение белого цветка с округлыми лепестками и жёлтой сердцевиной — скорее всего, они указывали на пределы магического заграждения, так как вся остальная плитка в зале была тёмно-голубой и имела геометрический орнамент. Держа это в уме, эльфийка начала прохаживаться медленным шагом вдоль рядов с выставочными предметами. Не все они имели отношение к искусству — значительная часть таковых больше походила на обычные вещи, моментами оставлявших златоглазую в недоумении.

— Что это такое? — спросила она, ткнув пальцем в сторону истрёпанного комплекта, состоявшего из совсем маленькой вышитой подушки и одеяльца.

Разумеется, она видела, что это за предметы, но её интересовала причина, по которой те выставлялись вместе с другими, гораздо более грандиозными вещами.

— Это — постельные принадлежности маленького ребёнка, — принялся рассказывать Ривэн. — Во времена варанонского плена детей отлучали от их родителей и содержали в достаточно суровых условиях. Данные предметы, — он указал на них взглядом, — дают нам понять сразу несколько вещей: что дети стали неразлучны с матерями, так как их изготовление требовало немало времени, и что у семей, которые мы нынче назвали бы семьями невысокого достатка, имелись необходимое ресурсы для содержания подрастающего поколения в хороших условиях. Если Вы приглядитесь, то заметите, что при вышивке использовались качественные и разнообразные материалы, как и подходящие инструменты. Среди пейзажа Вы также можете обнаружить строки колыбельной, выказывающие любовь и заботу родных к их ребёнку и их добрые пожелания ему.

— Можно? — оглянувшись на повествователя, спросила Моруэн.

Ривэн, в этот момент пытавшийся незаметно снять прядь волос, обвязавшуюся вокруг его серебристой броши — она отображала высунувшуюся из-за картинной рамы девушку и указывала на его должность в Выставочных Залах, — и кивнул. Златоглазая подошла поближе, всматриваясь в подушку и одеяльце. На них была вышита жизнерадостная холмистая цветочная поляна с густыми разноцветными цветами по краю — и действительно, поверху этого пейзажа можно было разглядеть размещённые волнистыми линиями строки. Эльфийке не удалось вычленить, что же там было написано, но она вполне могла представить себе это: в них наверняка говорилось о чудесных снах, тепле и любви, а ещё — о полной безопасности. И вмиг она поняла: этим предметам здесь самое место.

— Я хотела бы осмотреться, — вновь обратилась она к повествователю, подчеркнув: — Самостоятельно — если это возможно.

Ривэн согласился и чуть отстранился, но насовсем уйти не мог — наверняка рабочий устав не позволял, — но Моруэн было достаточно и этого. Мысленно оградившись от своего спутника, она продолжила свой путь вдоль выставочных рядов. Мало-помалу в её голове начал разыгрываться целый сюжет: она словно бы видела перед своими глазами свивающиеся воедино события далёкого прошлого. Она, конечно же, знала и о варанонском плене, и о том, как эльфы вернули себе свободу и возвратились в родные края, но эти знания были поверхностными и не несли в себе никакого эмоционального отпечатка — по крайней мере, для неё. Как посочувствовать давно умершим поколениям, если прямо сейчас тебе самой живётся ничуть не лучше? Но в эти мгновения златоглазую навестило совершенно новое для неё чувство: она сопереживала тем, кого никогда не знала, и это ощущалось настолько явно, что она была готова всерьёз радоваться их достижениям и огорчаться их неудачам — вплоть до слёз.