— Будет исполнено, Ваше Высочество, — произнёс, разбавляя вдруг возникшую в комнате тишину, королевский гвардеец.
Элштэррин кивнула, повелев:
— Прислуга сообщит тебе, когда в том будет нужда. Можешь идти.
Казалось бы, пока Пламеносный ещё находился в комнате, все, кроме принцессы затаили дыхание и выдохнули, только когда он покинул её. Ни одну из них эта ситуация не оставила равнодушной, и Её Высочество хотела бы присоединиться к ним, но её мысли всё равно вернулись к Маэрэлле, вопрос которой по-прежнему оставался открыт. Ещё несколько мгновений назад Элштэррин была готова выпроводить её, но сейчас ей казалось, что нужный момент был упущен. Не желая доказывать правоту прадеда, который считал, будто бы его правнучка всегда руководствуется исключительно своими эмоциями, она вдруг решила, что не станет вымещать на провинившейся компаньонке ту вспыхнувшую внутри неё обозлённость. К тому же все из присутствовавших проигнорировали её вероятно даже не намеренный выпад в сторону принца Мельроха, и это должно было заставить Маэрэллу почувствовать себя нелепо — так что пусть это и станет её наказанием на сегодня. В конце концов, никто не накажет тебя сильнее тебя самого.
Возвращаясь к обстановке ужина с подругами и отставляя свои заботы в сторону, Элштэррин чувствовала необходимость что-то сказать, но Имриль опередила её.
— Ч-что же мне теперь делать? — ища глазами помощи у остальных девушек, засуетилась она.
Густой румянец, так и не покинувший её щеки, и в целом встревоженный, но вместе с тем в хорошем смысле слова захваченный закрутившимися событиями вид помог принцессе, глядевшей на свою компаньонку, поскорее перестроиться на былой лад.
— Как «что»? — кокетливо подначила подругу Амалиссия. — Использовать все возможности, щедро предоставленные тебе Её Высочеством.
Элштэррин переглянулась с ней и сказала Имриль:
— Всё верно. Сейчас мы всё придумаем, но сперва… — И, приподняв голову, позвала служанку, дежурившую в коридоре вместе с гвардейцами, а когда та зашла внутрь, повелела: — Принеси графин «Поющего молока».
Эдаррин, судя по всему, тотчас представившая себя пьющей названный напиток, тяжело вздохнула, у Амалиссии весело засверкали глаза, а Имриль, похоже, только и могла думать, что о своём Пламеносном с алаварским говором. Принцесса с некоторым удовлетворением подумала о том, что этот вечер вновь становится очень приятным для неё, а когда на стол опустился графин и его вязкое молочно-белое содержимое было разлито по маленьким хрустальным чашкам, после охватившим сладостью весь рот, она решила, что давно не испытывала таких ничем не омрачённых, радостных чувств.
В следующий раз, когда Её Высочество поймала себя оставшейся наедине со своими мыслями, была почти уже ночь. Казалось, рука Амалиссия только-только взялась за ручку графина, и вот — рядом не было уже ни её, ни других придворных дам, с которыми Элштэррин так хорошо провела этот вечер. Всё, что происходило между первой выпитой чашкой «Поющего молока» до текущего момента, словно бы пролетело мимо неё. «Куда я иду?» — вдруг спросила себя принцесса и попыталась сосредоточиться на чём-нибудь, что окружало её. Рядом шагали приставленные к ней гвардейцы, тянулись стены коридора. Они с подругами играли в секреты, затем наперебой раздавали Имриль кажущиеся им самим наиболее эффективными советы, а потом, кажется, вернулись обратно к тайнам. «Песнопевец», — вспомнилось Элштэррин связанное с этим слово. Ухватившись за него, она попыталась припомнить и всё остальное, но это давалось с трудом; тем не менее принцесса продолжала идти. Делая выводы из того, что выхватывал её чуть расплывчатый взор, можно было предположить, что она находилась в лицевом корпусе замка. Из неясной мысленной каши в голове вынырнула подсказка: она направлялась в одно из приёмных помещений. Очевидно, она сказала гвардейцам, в какое именно, потому как ход задавали они. Её Высочество решила положиться на них — и не прогадала.
Не встретив никого на своём пути, принцесса наконец обнаружила себя возле порога, который уже переступили шедшие впереди неё гвардейцы. Зайдя внутрь, Элштэррин мельком оглядела убранство помещения, но её взгляд достаточно быстро выявил постороннюю фигуру возле одного из застеклённых шкафов, по какой-то причине задержавшуюся и не сразу развернувшуюся к ней. Принцесса тотчас отметила опрятный наряд, среди которого выделялся зелёный уличный кафтан с на треть закатанными рукавами, подпоясанный тонким кожаным ремнём, и любопытного вида крупный многострунный музыкальный инструмент с длинной «шеей» — как с детства называла её Элштэррин. Последним, что завладело её вниманием, стал хорошо различимый в свете принесённых сюда светильников цвет волос незнакомца: глубоко-зелёный. И тут принцессу осенило. «Песнопевец!» — вспомнила она. Кто-то из девушек рассказал ей про зарфийского песнопевца, гостящего в столице. Разговор о нём вытек из всё той же темы секретов. Да-да, всё так и было!
— Покиньте нас, — повысив голос, чтобы это прозвучало как настоящий приказ, произнесла Элштэррин.
Восьмеро гвардейцев, сопровождавших её, тем не менее не поспешили выполнить его и остались на своих местах.
— Я сказала: покиньте нас, — прибавив непререкаемой требовательности своему тону, повторила принцесса.
Пламеносный, назначенный командовать данным отрядом, отдал приказ, и семеро гвардейцев вышли за дверь, но сам он остался. Принцесса вполне понимала, что лежало в основе этого: ни при каких обстоятельствах королевские гвардейцы не могли оставить члена правящей семьи наедине с посторонними людьми. Мириться с подобным Элштэррин не собиралась, ведь это правило не относилось к её прадеду — а чем она хуже? К тому же она не хотела ронять своего авторитета перед пока ещё незнакомым ей песнопевцем или позволять Пламеносным этого замка полагать, что она — менее значимая персона, чем её прадед, пусть он и был королём, а она — принцессой. Зря ли он всё время твердил, что в будущем именно к ней перейдёт власть над эльфийскими землями? Если сейчас она не возьмётся за своих подданных твёрдой рукой, то кто не воспользуется возможностью выскользнуть между пальцами её королевского кулака, когда она сменит одну корону на другую?
Развернувшись лицом к гвардейцу, Элштэррин произнесла, не повышая голоса:
— У тебя есть выбор: покинуть это помещение сейчас или этот замок — навсегда, после того, как отсюда выйду я.
Обычно принцесса ни с кем не обращалась подобным образом — даже с прислугой, к которой другие высокорожденные леди имели другое отношение, нежели как к равным себе, но в данную минуту настырность гвардейца начинала допекать её. Её Высочество понимала, что он поступает по уставу, но стоило ли упрямиться даже после того, как она дважды изъявила своё желание остаться наедине с песнопевцем? Она и так практически не имела никакой свободы, а когда её сопровождал младший капитан — так и подавно. И вот теперь, не имея его поблизости, принцесса не собиралась упускать подвернувшуюся возможность поступить так, как того хотела она, а не как ей было повелено.
К удовольствию Элштэррин, гвардеец в конце концов всё-таки сдался и вышел в коридор. Позабыв о нём, как только за ним закрылась дверь, Её Высочество перевела всё своё внимание на песнопевца, терпеливо дожидавшегося, когда наконец дойдёт очередь и до него. Уже с первого взгляда можно было сделать вывод, что это человек размеренный и придерживающийся манер, но принцессу интересовало другое — то, что он был достаточно молод и красив. Это наблюдение в то же мгновение растормошило в ней нечто хищное, так что вместо полагающихся приветствий Элштэррин прошла чуть в сторонку, позволяя чужестранцу рассмотреть себя, и в то же время сама пригляделась к собственному отражению на стекле. Мастерицы, пошившие её сегодняшний наряд, постарались на славу — как и ожидалось от профессионалок подобного уровня. На принцессе было надето чудесное платье бриллиантово-синего и жемчужного цветов с облегающим верхом и роскошным подолом; ткань на груди была сшита вместе так, словно запахивалась справа налево, а удлинённый V-образный вырез, тем не менее не раскрывавший ничего лишнего, оставлял место для переливающегося морского камня овальной формы в оправе из белого золота, висевшего на изящной цепочке из крохотных звеньев. Особым украшением, помимо этого, были живые приречные караульные, умело дополнявшие причёску принцессы, и длинные рукава, начиная от локтя разделявшиеся на три ряда — один в другом — и расширявшиеся по мере своей длины — они прикрывали ладони Её Высочества, но не целиком, да и она сама предпочитала не держать их опущенными, потому что так оставались сокрыты её тонкие ухоженные пальцы и несколько утончённых колец совсем без камней — если не считать одно, украшенное полоской плотной алмазной крошки.