Молодой целитель хотел быть откровенным — не только ради Трины, но и ради себя самого, — но не мог решиться на то, чтобы высказаться предельно честно, так как синеглазую его признания могли бы напугать. Заключались они в том, что после окончания войны Эмироэль продолжал предчувствовать её. Возле города больше не велось никаких битв, и никто не пытался прорваться за его крепостную стену, чтобы поубивать всех на своём пути, но эльф был уверен: это ещё не конец. Люди вокруг него праздновали долгожданную победу, и он тоже испытывал радость от этого, но всё равно чувство, будто бы в самом воздухе витали едва уловимые отзвуки сражений, которые ещё должны были состояться, не оставило его. С той самой поры Эмироэль готовился к войне, к которой не было никаких явных предпосылок — лишь только его собственные упрямые ощущения, которые другой человек, откройся он ему, назвал бы безосновательными. Но, как теперь оказалось, предчувствия молодого целителя не обманули его.

— В то время я был уверен в одном: я хочу уметь защитить тех, кто мне дорог, — признался он Трине, которая, затаив дыхание, внимательно слушала его.

Будучи миролюбивым, как и вся его семья — за исключением старшего брата, — Эмироэль никогда и не помышлял о военном деле. Отец ожидал, что он станет ремесленником, мать почему-то видела в нём наставника младшего поколения — то есть учителя, каким был его дед, — а потому, когда он заговорил о военной академии, это ощутимо подёрнуло их равновесие. Во-первых, никто из них не верил, что он вообще сгодится для такой профессии: говорил он мягко, порывами не отличался, и был в целом спокоен, как скала, которую ничто не способно сдвинуть с места. Во-вторых, быть военным означало находиться в зоне риска — мало ли что могло в стране случиться? Да и обычные городские стражники порой погибали по совершенно глупому стечению обстоятельств. В общем, его родители были уверены, что, связавшись с этой сферой, счастья он себе не наживёт, и всерьёз обеспокоились всеми этими разговорами, в тайне наверняка надеясь, что дальше слов дело не зайдёт — но оно, к их огорчению, всё-таки зашло: в свои пятьдесят пять лет он наконец покинул родной дом.

— Я хотел поступить в военную академию в О́льзэме, так как этот город находился не так далеко и к тому же конкретно эта академия до сих пор славится своим уровнем, равно как это было в те года. Но я не прошёл отбор и практически отчаялся — тем не менее в тот же день, когда я получил отказ, точнее, в последовавшую за тем днём ночь, что-то толкнуло меня на действие, и я отправился пешком в Арге́ллу, чтобы попробовать себя в тамошней академии: я слышал, что она тоже весьма хороша, но требования на поступление там пониже, — продолжил рассказывать эльф. — Чтобы устроиться в военную академию Аргеллы у меня ушёл месяц. Я поселился в академистких казармах, нашёл себе работу — в Аргелле этим пришлось заниматься самостоятельно, — и приступил к обучению в, надо сказать, очень хорошей группе: мы быстро поладили, и наставник у нас был толковый — проницательный и терпеливый. Именно он к концу второго учебного года позвал меня на личный разговор, в ходе которого предложил поразмыслить над своими жизненными приоритетами.

Эмироэль усмехнулся, хотя те события в его воспоминаниях имели не очень приятные оттенки. В то время он действительно ощущал себя запутавшимся: ему вроде как и нравилось обучаться в академии, но с каждым месяцем решение стать военным ощущалось всё более шатким. С одной стороны, он обучался тому, что хотел уметь: его группа специализировалась на стрельбе, но попутно овладевала оружием ближнего боя и рукопашным боем, а также постигала множество полезных дисциплин, с которыми Эмироэль вне академии смог бы ознакомиться лишь поверхностно. Но, с другой, это требовало полной отдачи всех сил и времени. Каждый, кто хотел стать солдатом, должен был отдаться этому делу полностью — а эльфу словно бы хотелось заняться чем-то ещё… Более того, тогда же в нём снова проснулась магия.

Впервые она дала о себе знать, когда будущий целитель был совсем мал — об этом позже рассказывала ему его мать: когда она держала сына на руках, его ладонь едва зримо засияла бело-золотистым светом. Так как больше подобное не повторялось, это посчитали разовым событием, а то и вовсе фантазией утомившейся женщины — в то время мать Эмироэля действительно работала на износ и могла, на пару секунд уснув, «увидеть» нечто такое. В полной мере эльф открыл свои способности в уже достаточно приличном для этого — по общим имперским меркам — возрасте. Тогда он ещё не понимал, что это такое: ясность внесла лишь пара знакомых его наставника, с которыми Эмироэль, благодаря последнему, имел возможность встретиться и переговорить. Целитель и лекарша выявили в нём талант к целительству и порекомендовали во что бы то ни стало развивать его. Делать им это было необязательно: эльф и сам уже понимал, что его жизнь отныне будет связана именно с целительством, — но вместе с тем вопрос с дальнейшим обучением в академии оставался открытым.

— Как только проявились мои способности и я обсудил это с некоторыми людьми, я окончательно убедился, что солдатом мне уже не быть. Я хотел помогать людям, защищать их — но ранее не понимал, что это желание поддерживается во мне не страхом повторения войны, а моей магией. — Эмироэль всегда говорил об этом с теплом — так и сейчас его голос притих и окончательно сгладился. — Я оставил академию немного поспешно, но, думаю, те, кто остался позади, поняли и приняли моё решение. Горящий идеей стать целителем, я ненадолго вернулся домой, но родители моего выбора не одобрили: они не хотели, чтобы я был связан обязательствами с сильными мира сего, но тогда это мало меня заботило. Мы распрощались весьма прохладно; из дома я почти что выбежал. Никакого плана у меня не было, так что я снова подался в Рэль, искать себе наставника по целительству, так как знаний, чтобы поступить на соответствующее отделение в Учёном Доме, у меня не было. В ту пору я часто менял города, скупал все доступные книги по гербалистике, лекарскому делу и целительству, обучался сам, записывался в подмастерья — то есть в помощники — к мастерам и учился, как мог, потому как в полноценное ученичество меня никто не брал. Для того, чтобы пройти специализированную подготовку в школе, я был уже староват, а самоучка вызывал слишком много сомнений — я ведь был совсем не настойчив и после одного «нет» сразу же разворачивался и уходил. Обретя своеобразную почву нужных знаний, я сумел найти себе место в качестве ученика у одного очень старого целителя. Я поселился у него, в До́лретте — это было настолько крошечное жилище, что мне приходилось спать под заставленной всем чем лавкой, на ночь выдвигая из-под неё ящик, также полный разных лекарских средств и приспособлений. Я пробыл там восемь лет. Потом мастеру стало совсем тяжело, и к нему переехала его праправнучка, а мне он посоветовал не ходить по свету, а отправиться в Вэ’эвар Эйдур. — Эмироэль ненадолго умолк, вспоминая своего первого наставника. Пусть это было и не так важно, но он всё равно посчитал нужным добавить: — «Иллюстрации минувших дней» — книга, которую мы с тобой листали в доме Моргины, — его подарок.

Молодой целитель дорожил воспоминаниями о тех годах, будто драгоценностью. Обучение у мастера Ве́лльрена заложило в нём все те качества, что в будущем позволили ему стать учеником легендарной Моргины Оны: у него Эмироэль научился схватывать на лету, разбираться в травах, смешивать разного рода зелья, правильно расшифровывать симптомы разных недугов и многому другому. Так как мастер был очень стар, бо́льшую часть его работы приходилось делать его ученику — и в итоге Эмироэль был благодарен тому, что всё сложилось именно таким образом. Это закалило его, позволило стать самостоятельным и понять тонкости выбранной профессии, о некоторых из которых он ранее даже не подозревал. Он хорошо запомнил всё, что говорил ему мастер, — а ещё ему не приходилось напрягать память, чтобы услышать голос сварливого по отношению ко всем, кроме своего ученика, старого целителя. «Помнится, в Ильберра’но́не выстраивалась целая очередь, чтобы посоветоваться со мной! — кряхтящим голосом причитал он. — А что теперь? Кто там может кого-нибудь чему-либо научить? Да эти так называемые мастера даже разницы между плевучей стрельницей и иглистой хваткой не видят!..» Ох, ну и самомнение у него было… Но при этом ещё и такое человеколюбие, что в молодые годы у него ни одна пара обуви дольше месяца не продерживалась: он всё изнашивал, путешествия по эльфийским землям и повсюду оказывая помощь всем тем, кто в ней нуждался.