Элштэррин переглянулась с королём и приблизилась к полотну. Оглядывая его будто бы впервые, принцесса протянула к нему руку, но не стала что-либо трогать — она научилась не прикасаться к таким редким образцам искусства ещё в детстве, — так что её пальцы плыли по воздуху в миллиметрах от поверхности, прочерчивая зримый путь её исследующего взгляда. На гобелене были изображены эльфийские воины: множество их стояло на заднем плане, но основное внимание приковывали отдельно стоявшие спереди. Казалось, они были одеты в одинаковый доспех — но только на первый взгляд; стоило присмотреться, и тут же становилось ясно, что их отличает масса деталей, попросту не бросающихся в глаза, так как на гобелене помимо эльфийских воинов была мастерски изображена окраина леса, на которой собрались главные персонажи, холмистый ландшафт позади них и зажигающаяся вражескими огнями даль на линии горизонта. Всё происходящее на гобелене тонуло в вечерних сумерках — и ни один блик, ни одна тень, подчёркивающие реализм этой сцены, не были упущены создавшими её ткачами. Глядя на это произведение искусства, на ум закрадывалась мысль, что не только магам доступна сила, выходящая за все мыслимые и немыслимые рамки человеческих способностей.

— Он — твой, — без лишних отступлений заявил Его Величество, уловив очередной взгляд правнучки, задержавшийся на нём.

Принцесса, не моргая, смотрела на него, после чего оглянулась на гобелен, словно бы он был гостем, спешившим уйти, а она ещё не успела сказать ему что-то важное.

— Я… — выдохнула она, прислонив ладонь к груди и не отрываясь от одного из наиболее ценных подарков, которые только были преподнесены кому-либо в этом замке.

— Принцесса Арнсдэйры, — уверенно подхватил король, поднимаясь со своего места и демонстрируя недюжинную власть над всей своей немощностью, которая, будь он чуть слабее духом, заставила бы его скривиться в этот момент и вдоволь поизмывалась бы над ним, внеся немало неловкости в это простейшее по своей сути действие, — и будущая правительница. — Он махнул рукой прислуге, которая со знанием дела свернула гобелен и понесла его, согласно повелению короля, в прихожую покоев его правнучки; а сам Олдрэд, мягко придержав руку Элштэррин под локтем, продолжил: — Мы — великий народ. Мы пришли сюда самыми последними и смогли одолеть существ, которых другие народы даже не видели, получив во владение эти земли. Трижды антарийцы нападали на нас — и каждый раз мы побеждали их. Варанон пленили нас, но мы одержали победу и над ними тоже. Как бы силён ни был враг, мы всегда оказываемся сильнее него. Но сила народа прежде всего в его правителе.

Олдрэд вгляделся в глаза правнучки, выискивая в них осмысленное принятие того, что он говорил ей. Элштэррин смотрела ему в ответ с пониманием, но — как показалось королю — без готовности взять на себя ту ответственность, что лежала в основе всего того, что она должна была развить в себе за весьма короткие сроки. «Ничего, — подумал наконец монарх, отпуская принцессу и возвращаясь к софе, чтобы вновь присесть, — рано или поздно она со всем управится — особенно, если у неё попросту не останется выбора…» Так было со многими из их рода и даже с ним самим. Где-то глубоко внутри себя Олдрэд на самом деле верил, что когда наступит назначенный час, его правнучка действительно проявит себя с наилучшей стороны, — но это отнюдь не означало, что он мог пустить всё на самотёк, надеясь на лучшее.

— Варанон… — неожиданно произнесла Элштэррин, оборачиваясь к нему, и Его Величество почувствовал, как холод начинает расползаться у него по спине просто от одного этого слова. — Мы столетиями жили в молчаливом соседстве с ними с тех самых пор, как благородные принцы освободили нас, но ты воевал с ними. Что послужило причиной, прадедушка?

Олдрэд, отдавая себе меньше отчёта при личном общении с правнучкой, чем когда он имел дело с другими людьми, по привычке зашевелил пальцами, не глядя нашёл подлокотник и вцепился в него. Меньше всего ему хотелось говорить с ней о варанон, но приходилось идти на это, так как те были их единственным прямым соседом и территориально отделяли их от всех остальных стран Шарраха. Но конкретно в эту минуту Его Величество отреагировал на вопрос принцессы с такой огромной долей негатива, потому как в первую очередь ему пришла на ум мысль, будто бы Элштэррин всерьёз взвешивает возможность союза с варанон, как его видели их враги — «вдовствующая королева» и её приспешники. Но затем он, взвесив всё, пришёл к выводу, что, возможно, она просто желала узнать, почему он был так зол, когда они говорили об этом в прошлый раз. Принцесса хорошо знала историю, но некоторые моменты тем не менее оставались скрыты для неё — например, каким был личный взгляд короля на военный конфликт, случившийся между эльфами и варанон во время его правления.

Было это более ста пятидесяти лет тому назад, но Олдрэд всё помнил, будто то было вчера.

Весна и лето выдались на удивление хорошими, и эльфийские земли обогатились обильным урожаем, но всё это омрачалось враждебно настроенными варанон, нападавшими на жителей Тируа́на — людей они почти не трогали, но знатно проредили стада и регулярно уносили с собой большое количество съестных припасов. Как оказалось — одно из племён повздорило с царём и в ходе этого конфликта впало в голод.  Олдрэд долго не обращал на это должного внимания — пограничные стычки с варанон всегда имели место, — но на этот раз всё вылилось в настоящие вооружённые столкновения, и волей-неволей в это оказался втянут его племянник, присоединившийся от лица правящего семейства к самостоятельно отбивающимся от врагов крестьянам. Его Величество действительно полагал, что присутствие принца, нескольких Пламеносных и большого отряда солдат сможет свести разыгравшийся конфликт на нет, но тот лишь разрастался. К концу лета граница Тируана с землями варанон горела и орошалась кровью едва ли не ежедневно, а посланники, присланные к королю, денно и нощно обивали пороги замковых врат в тщетной надежде дождаться от него каких-либо действий. В конце концов Олдрэд сдался и признался самому себе, что так продолжаться больше не может, и в весьма неубедительной манере отослал обращение к варанонскому царю, но ничего внятного не добился. Возможно, тот не видел в этом такой уж проблемы или попросту при дворе царя с эльфийским королём никто должным образом не считался, но варанонская сторона продолжала бездействовать. А бои на границе тем временем разгорались всё с новой силой и…

Олдрэд прикрыл глаза, отводя взгляд к окну. Некоторые события врезались в его память с такой силой, что превращались в движущуюся картинку, которую он мог пересмотреть в деталях в любой момент.

Его Величество стоял за дверным проходом, прячась за косяком. Его глаза — тогда ещё мягко-зелёные — не моргая наблюдали за просторным помещением, а пальцы безустанно тёрлись друг от друга, прерываясь только тогда, когда король под тяжестью неподавляемой тревоги начинал заламывать себе руки. Он бы хотел отвлечься, уйти куда-нибудь, но груз ответственности и страх перед будущим неминуемо тянули его обратно.

Комната, никак не отпускавшая его, являлась своего рода встроенной в замок верандой: её площади было достаточно, чтобы здесь могла собраться целая толпа людей, а из-за незастеклённой аркады, похожей на ряд пустых оконных проёмов, внутрь залетал прохладный ветер, шевелящий оплётший наружную стену сребристый каймлённик. Здесь уже давно не было никакой мебели, не считая принесённой чуть менее недели тому назад большой кровати, кресла и тумбочки, которые поставили почти по центру комнаты рядом друг с другом.