— Как ты думаешь, — заговорила, аккуратно отрезая себе следующий кусочек, Трина, — если я попрошу Моргину прийти сюда в следующий раз с Родой, она согласится?

Молодой целитель нахмурился, но быстро сообразил, что виду подавать нельзя, а потому пошевелил бровями, разглаживая лицо и придавая тому прежнее миролюбивое выражение. Ответом на вопрос девушки было однозначное «нет» — Моргине вообще не полагалось знать, что они выбирались на прогулку, и ему ещё предстояло придумать, как уговорить Трину не разглашать эту информацию и как заткнуть на данную тему Роду, которая несомненно попытается извлечь из сложившейся ситуации всю возможную для себя выгоду, даже если та будет выражаться только лишь в том, что на Эмироэля падёт гнев его наставницы. Кроме всего прочего, он уже начал уставать от того, что черноволосая эльфийка незримо преследовала их с Триной и постоянно вклинивалась между ними — несмотря на то, что прямым образом она здесь не присутствовала, её всё равно было как-то слишком много… Только и этого показывать было нельзя.

— Я сам с ней поговорю, — складно соврал Эмироэль, удивительным образом не подавившись: в прежде сдавливавшейся при вранье глотке на этот раз не возникло никаких неприятных ощущений.

Синеглазая просияла благодарностью и продолжила кушать.

— Надеюсь, Моргина не будет злиться, что мы вышли из комнаты, — сказала она минутой спустя, словно бы вторгаясь в диалог, который мысленно вёл с самим собой молодой целитель.

То ли она была проницательнее, чем он мог предположить, то ли такая тема для размышлений была более чем естественной для тех, кто нарушил строгий приказ и теперь не мог отделаться от угрызений совести и тайной боязни быть раскрытыми в своём непослушании.

— Иногда она кажется очень суровой, — ответил Эмироэль, не прекращая орудовать приборами — в той обстановке, которую создали они с Триной, в этом не было ничего неприличного, — но на самом деле ею всегда руководил голос разума, а порой — даже и сердца. Ты сама видела, что она бывает очень разной. Главное, уметь достучаться до той её половины, которая в той или иной ситуации отнесётся к тебе наиболее снисходительно.

Эльф усмехнулся, приправив серьёзный — при других обстоятельствах — разговор толикой спасительного юмора.

— Да, я заметила, — согласилась синеглазая. — Знаешь, вы кажетесь такими похожими, а иногда — такими разными…

По взгляду девушки было видно, что она запоздало опасалась обидеть молодого целителя такими словами, но он слишком хорошо понимал, да ещё к тому же и сам осознавал, что она хотела всем этим сказать, поэтому об обиде и речи не шло. Говорят, дети неизбежно становятся похожими на своих родителей — как считал сам эльф, так происходило не просто из-за наследственности, но и из-за времени, проведённого вместе. Эмироэль любил свою семью, как и они — его, но ни отец, ни мать не являлись в его глазах авторитетом в профессиональном смысла; им стала Моргина. Он обучался у неё уже почти два десятка лет, и всё это время они жили в одном доме. За такой срок было почти невозможно сохранить чисто деловые отношения, и с годами Моргина стала для него чем-то гораздо бо́льшим. Молодой целитель не считал её чем-то навроде второй матери; скорее, она была просто членом его семьи — одним из тех, с кем он имел духовную, а не кровную связь. Учитывая, сколь важным человеком была для Эмироэля его наставница, его не смущало то, что он перенял у неё кое-какие качества и привычки. Для него это было даже поводом для гордости.

— Эмироэль, скажи, а как ты стал учеником Моргины? — заметно оживившись, спросила Трина и, немного подумав, добавила: — Как ты вообще решил стать целителем? Ты ни разу не рассказывал об этом.

«Рассказывал, — хотел поправить её молодой целитель, — хоть и непоследовательно». Говорить о себе он не привык, но отказывать синеглазой ему не хотелось, к тому же и обстановка для таких довольно-таки откровенных разговоров казалась вполне подходящей — кроме них, в заведении было всего несколько посетителей, занявших места на другой стороне террасы, а благодаря свету от светильника, не заходившему за пределы лавок, на которых сидели эльф с его спутницей, складывалось впечатление, будто пространство поделилось на две части: в одной из них находились они с Триной, а в другой — весь остальной мир.

— Если вкратце… — начал Эмироэль, но синеглазая почти тут же перебила его.

— Нет, не надо вкратце, — возразила она. — Расскажи мне всё — если можешь, конечно.

Она настаивала с искусностью мастера-лучника, подчиняющего себе дерево, которое он присмотрел для выделки нового лука, так что эльф — чего уж прикидываться — добровольно поддался ей.

— Я родом из Ллие́вена — это небольшой городок в Адмайре, — начал он, откинув опасения повториться — раз уж Трина просила рассказать всё в подробностях, то этого было не избежать, так как в пути они не раз заговаривали о прошлом эльфа. — Ллиевен, по сути, можно обойти за пятнадцать минут — город обнесён сложенной из камней стеной, за которой расположено ещё несколько домов, но в целом его население исчисляется всего сотнями, поэтому многие даже городом его не считают, а так, разросшимся селением. Когда-то он был окружён смешанным лесом, в котором преобладали хвойные деревья, но во времена Второй войны с Антар Ша он выгорел, и с тех пор там растёт лишь трава, которая выползает из земли уже желтоватая и слабая, но горожане стараются засадить её цветами — прямо так и поступают: покупают семена и, взрыхлив почву, забрасывают их туда. Что-то из этого получается, но не так хорошо, как хотелось бы; впрочем, наш разговор не об этом. — Эмироэль отпил из своей кружки, вымывая из глотки остатки ужина, и продолжил: — Моя мать какое-то время зарабатывала тем, что собирала разные травы и прочие полезные штуки в Златотравных Топях, лежащих на северо-востоке от Ллиевена — это обширная болотистая местность, богатая разными растениями и животными. Когда я был маленьким, то часто помогал ей: мы ходили в топи вместе, правда, мне не позволялось заходить на их территорию, зато дома я участвовал в сортировке и всей остальной подготовке собранного на продажу местному лекарю. Мне нравилось в его лавке; особенно интересно было наблюдать за тем, как он готовит разные смеси. Это зрелище завораживало меня, но я был ещё слишком мал, чтобы заинтересоваться гербалистикой или лекарским делом всерьёз. Поворотным моментом, пожалуй, для меня стала Вторая война с Антар Ша.

Эмироэль ненадолго умолк, обдумывая упомянутые события. В тот раз антарийцы вторглись через портал, находившийся в Милу́ивене, и к Ллиевену добрались через несколько лет, но жители городка всё равно не успели подготовиться к войне, что неумолимо нахлынула на не слишком надёжную крепостную стену их родного дома, который они не решились оставить. Их спасло подоспевшее с востока эльфийское войско, отогнавшее захватчиков южнее, тем не менее Ллиевен успел хлебнуть свою порцию горя. Молодому целителю те моменты запомнились ревущим в ночи огнём, полыхающими деревьями и воплями людей, наполненными самыми разными эмоциями. Ему тогда было уже около пятидесяти лет, но в кошмарах, которые временами посещали его, он всегда был гораздо младше — и, конечно же, беспомощнее.

— Когда война окончилась, каждый был немного растерян, потому как в наступивший мир верилось с трудом, а продолжение прежней жизни казалось едва возможным, — произнёс Эмироэль, уперев взгляд в поверхность стола. — Во многом людям пришлось начинать всё сначала. Я обнаружил себя подростком, который ещё до войны завершил обучение в местной школе и теперь располагал базовыми знаниями — не такими обширными, чтобы замахнуться на серьёзные учебные заведения, но они давали мне определённые возможности, которые — как я чувствовал — мне следовало использовать. К наукам душа не лежала: ещё недавно стены домов моего родного города окрасились кровью людей, бо́льшую часть которых я, по крайней мере, видел хоть раз в жизни, и сцены сражений не переставали мелькать у меня перед глазами, даже когда те были открыты и по факту видели перед собой совсем иное — как всё отстраивается и меняется в лучшую сторону. Война… меня не отпускала.