— Любовь — такая вещь… — произнёс плавный, немного низковатый женский голос, причём тоном столь сдержанным и негромким, что магу показалось, будто говорящая находилась аккурат возле него и молвила всё это прямо ему в ухо. — Она похожа на крючок, который ты вкладываешь в своё сердце, непременно зная, что однажды за него так или иначе дёрнут.

Гиллэйн не сопротивлялся силе, мешавшей ему шевелиться и взглянуть в сторону кустов, — он был целиком сосредоточен на прозвучавших словах. Они не показались ему какой-то дешёвой истиной, поистрепавшейся в людских устах, и в них не чувствовалось бездумного утешения, сказанного, лишь бы разбавить неловкую тишину. Люди часто говорят что-то просто потому, что так надо в тот или иной момент, но прямо сейчас необъяснимое чувство уверило мага, что прозвучавшие ранее слова исходили из понимания: кто бы ни был там, в кустах, он разделял с ним нечто общее — нечто, доступное только тем, кто прошёл через что-то схожее.

Вернув власть над собой, Гиллэйн взглянул на пустующие кусты — ему не нужно было обходить их по кругу, чтобы убедиться, что там никого нет. Стоял поздний вечер, по ощущениям — почти уже ночь, и можно было бы решить, что ему просто примерещилось. Возможно, так оно и было; маг всё равно не стал бы разбираться. Его мысли утекли к надписи на памятнике: как река, чьё русло давно пересохло и чьи берега окончательно размылись, она потеряла в его глазах всякое наполнение. Быть может, нашёлся бы кто-то, кого бы порадовало, что его близкого человека увековечили подобным образом, но Гиллэйн к таковым не относился. В эту минуту он чётко представлял своим внутренним взором почти всеми позабытую — вопреки любым памятникам — целительницу из Шиповного Двора, которую никто так толком и не узнал. Это жгло ему сердце до такой степени, что хватило бы одного прикосновения к плите, чтобы развеять её в пыль, — но вместо этого маг убрал от неё свою руку и отступил на пару шагов назад. Идя сюда, он надеялся, что ему станет лучше, но на деле стало лишь хуже; плита, в действительности не стронувшаяся с места, придавила его давним осознанием: никакое желание на свете, даже самое сильное, не может вернуть к жизни того, кто уже ушёл, как не может оно заставить человека, оставшегося по эту сторону, примириться с этим.

Гиллэйн заставил себя отойти от памятника и отвести от него свой взгляд. Когда он это сделал, в нём взыграли противоположные прежним эмоции — его глаза хватались за всё что угодно, но старательно обходили плиту, возле которой маг находился всего мгновение назад. По руке после непроизвольного задействования магии по-прежнему пробегали токи; пламя же, врезавшееся в камень благодаря этому, медленно истлело, оставив после себя обыкновенные борозды, значительно попортившие надпись, посвящённую Ривэльке из Альдэвера, — Гиллэйн осознавал это, но не сказать, что сожалел о том, что так получилось, ведь в тех словах крылось столь немногое, что для него, человека, знавшего её, это было равносильно ничему. В конце концов, ни сотня, ни даже тысяча памятников не смогли бы вместить в себя всё то, что он мог бы рассказать о ней, поэтому, не став оглядываться на тот единственный, что был установлен здесь, маг развернулся и ушёл, унося все эти незримые надписи вместе с собой.

— Заприте двери и, кто бы ни пришёл, не открывайте. Сами тоже никуда не выходите. Эмироэль, ты остаёшься за главного. Я вернусь к завтрашнему утру или, что также возможно, — к полудню. В случае крайней необходимости сразу же бегите к Адрайн. Всё ясно?

Взгляд Моргины прошёлся по всем собравшимся в передней, но молодому целителю казалось, будто на него она смотрела дольше и пристальнее всего.

— Можешь на меня положиться, — ответил он, перехватывая у своей наставницы дверную ручку и открывая перед ней дверь.

Эльфийка ещё раз переглянулась с ним, выйдя в коридор, и не успела она спуститься этажом ниже, как остающиеся в снятом жилище Эмироэль и обе заклинательницы заперлись на все замки. Рода, разумеется, в этом действии участия не принимала — как только с ним было покончено, молодой целитель поднял сидевшую на табурете девушку и сопроводил её в соседнюю комнату, потому как, будучи связанной по рукам и ногам, сама бы она не справилась. Трина, как обычно, наблюдала за этим с тревожным сочувствием, норовя облегчить положение соратницы всеми доступными ей способами, но было их так не много, что всё, что она в целом могла предложить, заключалось в добром слове и предложении составить ей компанию.

— Нет уж, премного благодарна, — с привычной для неё обманчивой ухмылкой ответила Рода, показавшись Эмироэлю ехидной, а Трине — действительно признательной. — Да и со мной особо не поворкуешь — мои-то крылышки связаны…

Она уставилась на целителя так, будто знала фразы, которыми могла разрушить весь их лад до самого возвращения Моргины, и теперь безмолвно торговалась насчёт того, чтобы не произносить их. Эмироэль, не намеревавшийся более вступать с ней в какие-либо перепалки, будь то ругань или игра в обманки, поспешил покинуть комнату, заодно вытащив из неё и Трину. Синеглазая, конечно же, сопротивлялась, но в итоге сама же Рода поспособствовала её уходу, сославшись на желание побыть наедине со своими мыслями. Попытки сообразить, что же она удумала, ещё долго всколыхивали внутреннее спокойствие молодого целителя, мешая ему сосредоточиться на времени, разделённым с Триной, вместе с которой они оказались на подоконнике в кладовой немногим позже. Несмотря на незатейливость их общего времяпрепровождения, Эмироэля оно вполне устраивало несколько часов кряду. Поначалу они просто негромко переговаривались, после разбавив разговоры чаепитием, а потом и вовсе замолчали, ничуть не чувствуя себя при этом неловко.

— Скажи, как ты? — когда беседа вдруг зашла в небольшой тупик, решил осведомиться целитель.

Наверное, следовало спросить ещё позавчера — сразу по возвращении с дома давней знакомой Моргины сюда, — но время было уже позднее и Трина казалась такой измотанной, что Эмироэлю не хотелось лишний раз тревожить её. Поутру же рано проснувшаяся девушка уже хлопотала по их «апартаментам», и эльф в очередной раз посчитал свои расспросы неуместными. К вечеру допытываться о произошедшем стало ещё более несвоевременным… Так он и прожил в неведении до этого самого дня — а тот уже подходил к концу, так что Эмироэль рисковал упустить и его.

— Всё в порядке, — мягко ответила Трина и призналась: — Внутри… внутри мало что изменилось, но я рада, что теперь мы все будем в безопасности.

Она прямо-таки сияла этой убеждённостью, и молодой целитель, которого его наставница учила всегда сохранять бдительность, ненароком перенял это чувство. Госпожа Адрайн Мор, пусть и предельно чёрствая по отношению к заклинательницам и их спутникам, всё же выполнила просьбу Моргины и в подвале своего дома, не отличавшегося шиком от всех остальных этажей, использовала свои силы и знания, чтобы скрыть заклинательскую магию в её носительницах — теперь посторонние могли уловить её лишь при большом выплеске, которых у девушек не случалось. Эмироэль пристально наблюдал за процессом, стоя за стеклянной дверью вместе со своей наставницей. Естественно, он был взволнован, так как были задействованы очень серьёзные магические манипуляции, но со стороны всё выглядело не так пугающе феерично, как он себе это воображал: лишь потоки магии госпожи Адрайн, то исчезая, то вновь появляясь широкой сверкающей энергетической шалью, опоясывали заклинательниц. В ходе всего этого они не ослабли и не потеряли сознания; Трина чуть после даже сказала, что чувствует себя бодрее прежнего. Магичка убедила Моргину и всех остальных, что всё прошло без сучка без задоринки и выставила их — хоть и соответствующе этикету, но всё же без продолжительных прощаний — за порог. Всё это заставило Эмироэля склониться в сторону веры в то, что частично их цель была достигнута и теперь все их преследователи останутся с носом, если их маленький отряд впредь будет вести себя максимально осмотрительно. Что касалось ритуала, посредством которого госпожа Адрайн должна была вытащить из заклинательниц их магию, то об этом Моргина не сказала ничего, кроме как обмолвилась, что с этим придётся подождать, но чего и почему — уточнять не стала. Молодой целитель, в котором такая скрытность расшевелила бы здоровое недовольство, на этот раз просто принял её ответ за данность. Главное, что теперь им не нужно было мчаться без оглядки вперёд, не без причины боясь потратить лишние секунды, и что Трина наконец могла выдохнуть с истинным спокойствием.