Тем не менее он был способен удовлетворить его базовые потребности, о которых Гиллэйн вспомнил сразу же, как только силком вытащил себя из охвативших его воспоминаний. Голод настойчиво напоминал о себе ощущением жгучей пустоты в желудке и давящим комом в горле, и игнорировать его в месте, где на каждом третьем углу можно было найти какое-нибудь заведеньице для его утоления, было по крайней мере нецелесообразным. Возможно, его покормили бы в замке, куда маг должен был отправиться первым делом, едва только миновав ворота, но ему хватило одного взгляда на эту махину, чтобы осознать: к этой части задания он был ещё не готов. Находись поблизости от него Вальриэ, Гиллэйн вряд ли смог бы избежать досконального выполнения порученного задания, но, в отличие от порой немного наивного товарища, он знал, как решаются все эти дела, а потому был уверен, что отсрочка длиною в пару часов не сделает погоды. Сколько таких посланников обивало пороги замка ежедневно? Наверняка Гиллэйн, образно говоря, потолкался бы плечами по крайней мере с несколькими из них, если бы решил отправиться туда прямо сейчас. К тому же — чего уж обманывать самого себя? — он и не стремился поскорее добраться до столичного замка. До столицы — да, потому как такой путь был опасен и мог в любой момент выкинуть перед ним какое-то особо сложное препятствие, но от ворот до замка он уж как-нибудь доберётся… просто не так вот, сразу.

Выбрав направление наугад и медленно двинувшись по нему, Гиллэйн принялся прикидывать в уме, где ему остановиться в ближайшее время. Вид он имел, прямо-таки сказать, оставляющий желать лучшего — но чего ждать от человека, более трёх недель проведшего в тяжёлом пути? Сравнивать с себя с беженцами маг, опять же, не стал бы: тех изгнала из родных мест война, и они бежали на восток, спасая свои жизни и то, что удалось сохранить в возникшей суматохе; он же был солдатом, выполняющим приказ. В дороге ему приходилось заботиться лишь о себе самом, тем более что он знал, как это сделать, и имел куда больше шансов уцелеть в дикой природе и в условиях, сложившихся ввиду военного положения в стране, в целом. Но означало ли это, что он меньше загрязнился или меньше устал? Некая печать утомлённости всегда присутствовала если и не на его лице целиком, то в глазах — точно, но это было меньшей из проблем его теперешнего внешнего облика. Всё верхнее облачение — сапоги, штаны и грубо сработанную кожаную куртку — он успел ободрать и заляпать, а заброшенный на спину заплечный мешок стал походить на тряпку, которую он наспех сшил своими же руками. Вывалившийся из-за расстёгнутого воротника куртки край кольчуги, которую Гиллэйн при надобности мог подвязать под самим подбородком, поцарапанные и выдолбленные местами ножны с мечом, свисавшие вдоль его левого бока, и два кинжала разной длины, крепившиеся к поясу справа, могли бы выдать в нём солдата; тем не менее маг был больше похож на бандюгу благодаря одному очень существенному для окружающего его общества «но»: нижнюю часть его лица успела покрыть короткая борода. Ни один сознательный житель эльфийских земель не вышел бы в люди даже с щетиной — это было таким же табу, как и чрезмерно коротко постриженные волосы. Все эти условности были, конечно же, связаны с варанонским пленом: бороды носили ненавистные варанон, а головы их остроухих рабов чаще всего покрывали волосы, не длиннее мизинца их хозяев — чтобы выглядели опрятно, но и уход за собой не отнимал ненужных ресурсов. Эти правила нарушались крайне редко, да и то только в определённых кругах, в которые Гиллэйн никогда не входил, но к которым сейчас вроде как, сам того не желая, приобщился. Ни грязь, ни оружие не производили на окружающих такого негативного впечатления, как его борода, и в таком виде, даже при наличии достаточного количества денег, ни одно уважающее себя заведение не пустило бы его на свой порог, так что ему следовало бы сначала привести себя в порядок и только затем пойти искать где чего поесть; но маг ограничился тем, что принял свой истинный облик и заправил волосы за заострённые уши — чтобы его хотя бы не посчитали чужестранцем или полукровкой. На его взгляд, всё это было крайне глупо, но его страна относилась с большой избирательностью к тому, что она была готова привечать, и вряд ли бунт одного человека — будь он хоть трижды таким упёртым, каким был Гиллэйн, — смог бы на это хоть сколько-то повлиять.

Держа всё это в уме, маг пришёл к выводу, что в поисках места, которое было бы не прочь принять его, ему не следует углубляться в город — наиболее лояльно, в рамках приемлемого, к подобному относились в подстенных районах, где он, собственно говоря, сейчас и находился. Задавшись такой целью, Гиллэйн наверняка сумел бы подыскать то, что нужно, но, положившись исключительно на свои собственные силы, потратил бы на это больше времени, чем мог себе позволить, а потому, слегка изменив своим привычкам, всё же решил обратиться к местному населению. Ему на глаза как раз попалась тройка городских стражников, патрулирующих квартал, в который он зашёл, и так как кандидатов получше в зоне видимости не обреталось, маг направился прямиком к ним. В другое время он, быть может, и не стал бы их лишний раз дёргать, привлекая к себе ненужное внимание, но кто как не стражники знали всё про всё — по крайней мере, в пределах доверенной им территории? Тем более что, обратившись к ним, Гиллэйн мог избежать перепалки, вполне вероятной в том случае, если бы он прицепился со своими расспросами к обычным горожанам — всё-таки стражники в некоем роде являлилсь лицом города, и от них в том числе зависил его престиж. То, что Аштирлот — город гордый, становилось понятным лишь только при взгляде на него, поэтому тем, кто частично воплощал его суть, хотя нехотя приходилось быть сговорчивее и вежливее, чем они могли бы быть, если бы не несли службу. Гиллэйну, как стражнику, это всё было хорошо известно — неспроста же он, дурно ладящий с окружающими людьми, чаще всего охранял склады. Правда, он и тогда умудрился выкрутить предплечье какому-то парнишке, как-то раз пробравшемуся туда, но это уж была его вина — встреться они при свете дня да на улице, магу пришлось бы вести себя сильно помягче.

Так или иначе, но, положившись на свои представления и былой опыт, Гиллэйн подошёл к стражникам и остановился перед ними, не заграждая им пути, но вместе с тем давая понять, что у него к ним есть дело.

— Анграйсвед, — чуть более скупо, чем он был настроен, произнёс маг и, не удержавшись, таки снял лежавшую на рукояти кинжала ладонь, сложил её в кулак и поднёс к противоположному плечу, после чего тут же опустил расслабленную руку, таким образом показав, что они со стражниками делят одно ремесло. — Я ищу спокойное место, где можно было бы по-быстрому перекусить чем-нибудь невычурным, но сытным.

Говорил он достаточно вежливо и мысль изложил коротко и ясно — сказывался былой род занятий, — чтобы не задерживать стражей порядка, и те, ответив ему, могли тут же продолжить патрулирование. Двое из них, тем не менее, предпочли сделать вид, что обращались не к ним, и Гиллэйн поддержал их в этом, остановив взгляд на том стражнике, который смотрел ему в ответ. Тот, пусть и с небольшой задержкой, всё же сказал:

— Двумя улицами дальше есть трёхэтажный жилой дом с вывеской сапожной мастерской. В подвале дёшево и недурно кормят.

Свои слова он сопроводил жестами, указав нужное направление, и маг, верный себе, кивнул и первым сорвался с места, неспешным шагом обойдя стражников. Про «дёшево» он ничего не упоминал, но на косвенное указание, словно бы он не мог позволить себе что-то стоящее, разозлиться не успел, потому как видел в некоторых окнах собственное отражение. В такой ситуации единственным верным путём действительно была короткая благодарность и возвращение к своим делам — в конце концов, если бы Гиллэйн оскорблялся из-за подобных мелочей, то съехал бы с катушек от гнева ещё в юношестве. Денег, впрочем, ему хватило бы и на маленький пир: хозяин земель, отправив его в столицу, позаботился о том, чтобы маг непременно добрался дотуда, а такая сложная задача вполне могла потребовать от него определённых финансовых затрат. Полученные от него монеты карман до земли не оттягивали, но Гиллэйн действительно мог бы завалиться в какое-нибудь заведение, негласно являющееся местом, предназначенным для привилегированных особ, и шикануть — только такие траты были вовсе не в его духе. Какая разница, чем набить брюхо, если подобные вещи давно перестали приносить ему какую бы то ни было радость?