— А остальные принцы? — спросила Криандра. — Их жизнеописания соответствуют действительности?

Как человек, стремившийся всегда оперировать исключительно правдивой информацией, она опасалась, что всё, с чем она успела ознакомиться до этого, было сплошной выдумкой, а потому не имело никакой ценности. Дэирев слегка успокоила её, сказав:

— Конечно. Если никто прежде не говорил тебе этого, запомни как добрый совет: эльфы чаще не договаривают, чем лгут. Уж я-то знаю это как минимум по семейному опыту.

Последнее было призвано разрядить обстановку, и женщина, договорив, улыбнулась без тени натянутости или притворства, но Криандра смогла лишь приподнять уголки губ, да и то не совсем искренне. Видя её настроение, госпожа Тэль’эзрина решила всё исправить и потому продолжила:

— Благородные принцы, возвратившие эльфам их исконные земли и освободившие их от плена, мало возвращались к своему прошлому. Большинство информации о том, кем они были до этого, сохранилось лишь благодаря разговорам принцев с другими людьми, которые оставили об этом какие-то письменные упоминания. Именно из этого нам известно, что судьбы их были различны: принц Тиарнэ был kamarа́tt — своего рода разнорабочим, принадлежавшим целой деревне и выполнявшим поручения разных людей, но он был известен своим особым талантом к плетению; принц Илькери́н служил объездчиком у вельможи, а принц Лорайнан познал все тяготы тяжёлого физического труда, к тому же ещё и лицезрел жестокую гибель многих своих близких. Выйдя из-под власти варанон и став принцами, они оставили свою прежнюю жизнь там, где ей было место — позади своей жизни в настоящем. Об этом говорят и их имена, которыми их наградили освобождённые люди; на авалианском языке, частично использовавшемся в то время, они имели значения: tiarši ne — «прошедший путь», lōraān inān — «несокрушимая крепость», veral — «яркий рассвет/закат» и так далее. Имя имеет большое значение для человека, и в случае многих освободившихся, взявших себе новые имена, они подчеркнули их вхождение в нечто совершенно новое. Но означает ли это, что принцы огораживались от своего прошлого? — По интонации женщины, часть которых Криандра уже успела изучить, она загодя могла сказать, что ответ будет отрицательным. — Конечно же, нет. Они не стремились избавиться от него или забыть — отчасти ещё и ради тех людей, которые попросту не могли этого сделать, — но они и не держались за него. Синее пламя, которое они сумели разжечь в себе, излечило их от болезненного восприятия пережитого, и они, как могли, передавали эту науку окружающим. Думаю, это было одним из величайших их достижений: то, что они помогли последовавшим за ними людям отрешиться и начать всё сначала. Более того, они делали всё это мирным путём — не сквозь реализованную жажду отмщения или гнев, высвобожденный тем или иным способом. Ты ведь знаешь, что, освобождая эльфов и остальных пленников варанон, они не убили ни одного из своих противников? Они — истинные Пламеносные, — разумеется, продемонстрировали им свою силу, но были достаточно мудры, чтобы не обрушивать на них всю её мощь. Почему я говорю «мудры», хотя многие посчитали это недостатком решимости и даже глупостью? Потому что гладкая равнина более подходит для строительства города, нежели разбитые и разворошенные руины. Благородные принцы могли, без сомнения, уничтожить варанон тем небольшим количеством, что они являли собой, — но тогда бы они не были ни благородными, ни принцами. Видишь ли, Синее пламя — это настолько необычное явление… Чтобы оно пришло, человек должен обладать определёнными качествами, а когда оно появляется, эти качества ещё больше приумножаются.

«Благодетель имеет свойство порождать ещё бо́льшую благодетель», — подумала зеленоглазая. Наверняка тысячи притесняемых народом варанон эльфов не были в восторге от того, что принцы не поквитались с их обидчиками, а просто забрали всё, им принадлежащее, и ушли на территории бывшего Авалиана — Криандра много читала об этом. Невзирая на то, что отплата в определённых случаях была бы справедлива, произведённая принцами месть так или иначе задела бы невиновных, что запустило бы новый круг кровопролития. Зеленоглазая даже частично не осознавала всей сути Синего пламени, но предполагала, что оно являлось силой, стремящейся созидать; и войти в новый день — чистый, словно белый лист, — действительно можно было лишь при условии, что ты не тащишь за собой ничего из дня, уже минувшего.

— Но ведь принцы не были единственными Пламеносными того времени? — продвигаясь дальше, спросила она.

— Нет, не единственными, — согласилась Дэирев. — Десятилетиями спустя начали появляться новые. Их Синее пламя не достигало той мощи, которой обладали благородные принцы, но в некоторых из таких Пламеносных оно было достаточно выразительным, чтобы они могли стать чемпионами принцев — их самыми верными подданными, служащими им в качестве своего рода дополнительных рук. Самое большое количество чемпионов равнялось шести Пламеносным, самое малое — одному. Гвардейцы, находящиеся на службе у наших нынешних высокопоставленных господ, в чём-то вторят чемпионам, но они — уже что-то совсем другое. Чтобы стать гвардейцем, нужно иметь большое стремление и готовность его оправдать, чему сопутствует многолетняя выучка, а потом — присяга своему господину, госпоже или целому семейству. Зачастую для этого даже не нужно владеть магией — за исключением королевской гвардии, состоящей из сильнейших Пламеносных нашего государства, при этом формирующейся и действующей по слегка иным принципам. Но чемпионы становились таковыми благодаря призванию. Несомненно, многими гвардейцами тоже руководит нечто подобное, но я говорю о призвании совершенно иного толка, ведь предрасположенность и тяга к чему-то — это не совсем то же, что созвучие твоей внутренней сути с неким делом или положением. Чемпионы, как и принцы, были истинными Пламеносными — Синее пламя зарождалось в них, а не переходило к ним из другого источника. Каждый благородный принц являл собой не просто личность, а какую-то особую идею, которая затрагивала всё пространство вокруг него — и, обнаружив себя покорённым и всецело охваченным этой идеей, такой Пламеносный неизменно становился чемпионом.

Эти слова — хоть они и таили в себе откровенно чудесный посыл — заставили Криандру испытать определённый дискомфорт. Дело было не в самой мысли, а в том, как она к ней относилась: поиски собственного места в окружающем её огромном мире давно стали настоящей проблемой для зеленоглазой. Когда она была маленькой, всё было донельзя просто: что ей случалось полюбить, в ту сторону она и стремилась. Так, в своё время, она со всей присущей ей серьёзностью хотела стать египтологом, реставратором, палеографом, смотрителем диких зверей в заповеднике, астронавтом и много кем ещё, но, став взрослее, она приобрела также и понимание, что жизнь — куда сложнее, чем кажется в детские годы, и что проживать её лучше всего с умом. Но к тем счастливцам, что чётко представляли себе свой путь, Криандра не относилась. До окончания школы ей оставался всего один год. Вот уже несколько лет она металась в муках выбора, минимизируя вызванное этим не переходящее напряжение посещением разнообразных подготовительных курсов, но ясности в отношении окончательного выбора, который так или иначе ей предстояло сделать, это не принесло. Кем она хотела пробыть весь остаток своей жизни? Врачом? Банкиром? Криминалистом? Отменная школьная подготовка предоставляла ей широкий спектр возможных профессий, но определиться зеленоглазая так пока и не смогла. Само собой, она должна была выбрать что-то перспективное, престижное и высокооплачиваемое… Но к чему на самом деле тянулось её сердце? Казалось, Криандра никогда этого не знала — и потому немало боялась, что саму себя ей уже никогда не обрести. Как следствие, это чувство делало её человеком, совершенно противоположным тем чемпионам, о которых рассказывала госпожа Тэль’эзрина.